Никто не хотел убивать - Фридрих Незнанский

— Хорошо, будем искать, но и ты меня пойми правильно.

Шумилов замолчал было, но тут же спохватился:

— Кстати, ты сейчас где?

— Только что вышел из лаборатории.

— Ты уже закончил?

— Да.

— В таком случае поднимайся ко мне, я тоже минут через пять буду.

— Все слышал? — спросил Турецкий, пряча мобильник в карман.

Плетнев на это только кивнул. Мол, полный бардак и вседозволенность — это основные характеристики данной конторы. И еще удивляться можно, как при таком раздолбайстве эти чудики могли слепить какую-то «Клюкву». Короче говоря, бар-р-дак!

— В таком случае, оставайся пока что здесь, а я буду у Шумилова.

К приемной Шмилова, которая находилась в административном корпусе, они подошли практически одновременно, и Шумилов, пожав руку Турецкого, пригласил его в кабинет. Распахнул дверь перед гостем и… и весьма удивился, увидев в своем кресле сына.

— А ты-то что здесь делаешь? — вырвалось у него. — К тому же у тебя занятия.

— Француженка заболела.

— Но… но это не повод вламываться в мой кабинет. И без разрешения.

— Я понимаю, папа, но…

Чувствовалось, что он не очень-то рад встрече со своим крестным, и то ли от столь неожиданной для него встречи, то ли еще от чего, но он был мрачен и бледен. Однако Шумилов не желал этого замечать.

— У меня совершенно нет времени! — отрезал он. — Понимаешь, нет времени? Ни ми-ну-ты!

— Но это очень важно, пап.

Сообразив, что парню не очень-то приятно разговаривать с отцом в присутствии «дяди Саши», Турецкий, как о чем-то само собой разумеющимся, произнес:

— Дима, может мне выйти?

Видимо не зная, что ответить, Шумилов явно растерялся, но его опередил Игнат:

— Да, пожалуйста, дядя Саша. Буквально на пару минут. Я… я вам буду очень благодарен.

Игнат действительно задержался в кабинете отца не более двух-трех минут. Уже проходя мимо Турецкого, который курил в приемной, стоя у окна, он дурашливым жестом отдал ему честь и моментально скрылся за дверью. От его мрачного настроения не осталось и малейшего следа.

— Деньги, поди, канючил? — спросил Турецкий, стоя на пороге кабинета.

Шумилов обреченно кивнул и развел руками.

— Не понимаю, ест он эти «бабки», что ли? Недели не проходит, чтобы он не завел свою песню. А представляешь, что будет, когда у него появятся женщины?..

— Представляю, — согласился с ним Турецкий, думая в то же время о том, как бы без особых последствий для Шумилова рассказать ему о том, что последним человеком, который видел Савина живым, был его двоюродный брат, вице-президент компании Глеб Шумилов, и было это в то самое время, когда убили Савина. Около трех ночи…

И еще один вопрос не давал ему покоя. Что именно мог делать Глеб Шумилов в столь позднее ночное время в лаборатории Савина?

Спросил. И реакция была предсказуемой.

Шумилов побледнел, под правым глазом дернулся какой-то нерв, и он как-то очень тихо спросил, почти выдавил из себя:

— Саша… ты… ты считаешь, что это… что это он убил Савина? Но… но зачем?!

Турецкий вздохнул и тяжело опустился в кресло.

— Ну, во-первых, я пока что так не считаю, а во-вторых…

— Но ведь ты сам сказал, что Глеб…

— Да, — повысил голос Турецкий, — Глеб единственный, кто был в лаборатории в ту ночь. И единственный, кто может хоть что-то сказать по этому поводу. А его нет! Ты понимаешь, нет, хотя он обязан быть на рабочем месте! И я тебе, Дима, больше скажу. Если он не объявится, мы вынуждены будем объявить его в розыск.

Сказал и пожалел — на Шумилова было больно смотреть.

После того случая, когда от удара ножом в живот едва не погиб Агеев и его с великим трудом вытащили с того света, Ирину словно подменили. Она примчалась на дачу, где в глухом одиночестве отсиживался Турецкий, заподозрив жену в любовных шашнях с Плетневым, бросилась ему на шею и почти запричитала по-бабьи:

«Идиот! Милый! Да как ты только мог такое подумать! Я же люблю тебя, люблю, а ты… Все, хватит! Наигрались в ревность. Жизнь-то такая короткая! Филю вон… Агеева… а ведь и ты мог быть на его месте. Одевайся, поехали. Домой поехали. А дачу эту я спалю к чертовой матери».

Она плакала, второпях собирая в сумку его вещи, говорила что-то еще и еще, а потом схватила сумку, ухватила его за руку и потащила за собой к машине.

Он хотел поддаться, потому что любил свою Ирку, и он поддался ей. И теперь уже ехал вечерами не на дачу, где его ждали осточертевшие сардельки и столь же приевшиеся, купленные в деревенском магазинчике пельмени, а домой — к вполне человеческому ужину и вечернему чаю у телевизора.

Правда, где-то в глубине чисто мужского подсознания он все еще подозревал ее в измене и предательстве, недаром ведь в каждом пятнадцатом мужике старше сорока лет тлеет «синдром Отелло», и поэтому окончательно сближения так и не получилось, хотя Ирина Генриховна и пыталась делать все что могла.

Ирина уже знала о том, что случилось в «научно-исследовательском центре Шумилова», как сам Шумилов в шутку называл свой лабораторный корпус, и поэтому единственное, что она спросила, когда Турецкий приехал домой: «Неужто это Глеб?!»

— Утверждать, конечно, нельзя, но… По крайней мере, все это склоняется не в его пользу, — уклончиво ответил Турецкий. — К тому же его исчезновение…

— Но ведь, возможно… — попыталась было возразить Ирина Генриховна, однако Турецкий даже не дал ей договорить.

— Хочешь сказать, что мог задержаться у какой-нибудь женщины? Запить, в конце концов?

— Да.

— Исключено!

— Но почему?

Турецкий сморщился, словно яблоко кислое надкусил, и как на маленькую посмотрел на свою жену.

— Ты же психолог, Ира! Психолог-криминалист. А вопросы задаешь студента-первокурсника.

Он явно пытался уколоть ее, причем с ударом по ее профессиональному самолюбию, однако она сочла за лучшее не обращать на это внимания.

— И все-таки?

Турецкий невыразительно пожал плечами. Однако надо было отвечать и он, уже дожевывая кусочек филейного жаркого, устало произнес:

— Насколько мне известно, этот братишка Шумилова более двух-трех бокалов сухого вина вообще на грудь не принимает. Об этом мне Димка говорил. А что касается женщин, — вздохнул он, — так это не тот типаж, чтобы бросаться во все тяжкие из-за той же страсти или любви. Короче говоря, мужику уже под сорок, а в эти годы, как сама понимаешь…

И замолчал, скривившись. То ли из-за какой-то ассоциации, то ли из-за того, что целый день общался с Антоном Плетневым, к которому все еще продолжал ревновать свою жену, но на него вдруг «навеяло», и он счел за лучшее не развивать далее эту тему. И без того в груди продолжала теплиться незатухающая боль.

Промолчала и Ирина Генриховна, хотя могла бы многое чего рассказать насчет «остепенения» сорокалетних жеребцов. Причем на конкретных примерах, которые можно было бы обозначить коротеньким, но емким определением — «Турецкий и K°», то бишь компания. Ни одной смазливой «юбчонки» не пропускали — и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят.

Впрочем, что было, то быльем поросло, а сейчас надо было учиться жить «с новой страницы», не зачеркивая при этом все то хорошее, что было раньше. А была любовь, которая, кажется, все еще осталась.

— А что Дима? — спросила Ирина Генриховна, уводя разговор от слишком опасной темы. — Я имею в виду по поводу Глеба.

— В шоке.

— Но он-то хоть понимает, что…

— Понимает, все прекрасно понимает. И в то же время не верит, что Глеб способен на подобное.

— А ты?.. Ты сам-то веришь?

— Я его слишком мало знаю.

Далее говорить было бессмысленно, и единственное, о чем спросила Ирина Генриховна, перед тем как Турецкий поднялся из-за стола, намерен ли он объявлять Глеба Шумилова в розыск?

И снова Турецкий пожал плечами.

— Это не я должен делать, а следователь. А он…

— Что, он?

На скулах Турецкого обозначились вздувшиеся желвачки, и он со злостью в голосе произнес:

— А он, следователь, пока что не знает, что этой же ночью, в тот же отрезок времени, когда был убит Савин, в лабораторию заходил вице-президент компании Глеб Шумилов! Причем, заметь, тот самый Глеб Шумилов, которому в этой лаборатории совершенно нечего было делать! Но как только он об этом узнает…

Он резко поднялся и уже на выходе из кухни услышал негромкий голос жены:

— И все-таки не торопись, Саша.

Пытаясь сосредоточиться на том, что произошло в «гадюшнике» Шумилова, Турецкий сидел перед телевизором, по экрану которого скользили ходульно-бесцветные тени очередной криминально-семейной мелодрамы, замешанной на штампованных соплях и слезах якобы современной действительности, однако что-то мешало ему «войти в тему», и он наконец-то понял ЧТО.

Игнат! Игнат Шумилов, которому он стал крестным отцом еще в те далекие времена, когда Дима жил со своей первой женой, то есть матерью Игната, а теперь он стал взрослым парнем, которого ждет химический факультет Сорбонны. Правда, уже несколько лет как место бывшей жены на супружеском ложе Шумилова-старшего занимает совершенно другая женщина, мачеха Игната, а его мать… Как говаривали когда-то древние римляне, не верь рабу своему и жене — предадут и обманут. А если к тому же на жизненной стезе похотливой бабенки попадется задиристый жеребчик…