Выкидыш - Владислав Дорофеев

После такого разговора я решил создать условия, которые могли бы мне позволить в каждый следующий момент уехать из России. Так как моя Хелена – немецкая православная (да-да!) еврейка (вот именно!), я решил уехать в Германию. Но поскольку мы до сих пор сожительствовали, будучи не венчаны и не женаты, то для начала нам надо было зарегистрировать светский брак. Вот я и приехал в Германию, получив въездную визу с формальной целью воссоединения семьи.

Это не первый мой приезд в Германию.

Но первый столь длительный. Поскольку женитьба, а затем получение постоянной визы займет около двух месяцев или всю оставшуюся жизнь. Есть возможность пожить внутри страны, посмотреть, пощупать ее кишки.

Вот я и уехал. В пользу Германии. Из России.

В следующий раз уеду в пользу Израиля, может быть.

По дороге из аэропорта Дюссельдорфа, куда мы прилетели из Москвы, на ужин в Кёльн, где мы проживём этот день, я обращаю внимание на всё, что встречается по дороге.

По дороге мне встречается Германия, германская растительность, германские люди на полях, германские машины на дороге, германские облака в небе, германские заводы и германские заборы, земля германская, слова германские и жизнь вся германская.

Но это как раз всё не удивительно, ибо мы приехали ужинать в Германию. Впереди еще и германский стол, германский туалет, германский душ и постель, также вполне германские.

Удивительнее всего скорость. Точнее, ее отсутствие. В Германии нет скорости на дорогах, которые называются – автобаны. Точнее, нет ограничений на скорость. Никто не знает, с какой скоростью тебе надо ехать по германским дорогам/автобанам. Можешь – с какой хочешь. Можешь с бесконечной. Германские дороги влекут нас в бесконечность, то есть в безвременье. Строго говоря, автобаны – это не дороги, это прорыв в вечность. Изведанную вполне. Потому как здесь бывают аварии, которые случаются, когда человек переходит границы времени. Аварии тогда на этих автобанах ужасны по последствиям. От человека в машине и самой машины практически ничего не остается, кроме груды искореженного металла и смердящего трупа – все, что осталось от самонадеянного и сытого кудрявого германца по прозвищу Hans, который ехал на блядки к розовощекой, пышногрудой и хладнокровной сексуальной германке по прозвищу Barbara. Не доехал. Точнее, переехал. Перешел, что точнее, границу времени, ушёл во вневременье и бесконечность.

Внешне жизнь в Германии протекает без толчков и пришествий. Размеренность и покой. Сброс усталости и недовольства – на автобанах.

Сколько соберешь мужества, так и мчишься – нет иного слова: мужество. Германцы ведь любят быстро ездить, стало быть, они любят рисковать, то есть они любят жить. Герой! Любо и дорого смотреть. Загляденье! Картинка! Образец. И вот этот германский труп, весь такой из себя геройский – от члена и до раскатанной губы, учредил себе приз – вошёл в вечность. Вот там и оставайся милок, миленочек. Не фига соблазнять девичьи сердца, предлагая умом дружбу, истекая сердцем похотью.

Ведь как пёр по крайней левой полосе. Надежная дорога, по имени автобан, надежная машина, по имени Porsche, надежный германец, по имени Hans, тот самый, что пытался соблазнить мою Хелену, еще в пору ее девичества, причем, не без заинтересованного участия ее родителей.

Уже вечереет. Уже время ужина. Уже и вечер. На моем месте Hans ты вел бы себя более сентиментально, но потерей аппетита ты никогда не страдал.

Я всё понял. Автобаны в Германии – это модель геройской жизни.

В США, например, модель геройской жизни – это кино.

А в Германии модель геройской жизни – это автобаны.

То и другое геройство – эгоистично. Вот в этом соль западной цивилизации – даже геройство! исключительно для себя. Что невозможно, казалось бы, по природе этого слова, ибо герой – это человек, не щадящий себя ради других. Потребительский привкус западной цивилизации означает иное качество жизни даже в сокровенном: западный герой – это человек, который рискует собой ради собственного удовольствия.

Причем, геройство с немецким привкусом имеет хотя бы внешние признаки былого приличия и достоинства – все же рискуешь собственной жизнью.

Одним словом, прём, значит, мы по автобану из Дюссельдорфа в Кёльн. Не помню, в тот ли день, или какой иной приезд в Германию. Жизнь едина, одним словом.

Несмотря на оплаканную потерю, да, да, тебя, мой милый Hans. Но эта потеря и твоя будущая (или уже настоящая) смрадность, – не испортят мой аппетит и будущий ужин. Ты меня поймешь!

Сумрак опустился на германскую землю. Перед нами течет (по детски: «текёт») красная река, навстречу по левой стороне трассы белая река. Красную и белую реки разделяет берег жизни. Реки никогда не пересекутся. Не дай бог, чтобы они пересеклись. Или затопили свой единственный берег. Их жизнь в параллельности и не пересекаемости, в отъединенности друг от друга.

Пафос? Пожалуйста, сколь угодно пафоса. Автобаны – это лицо страны. Стремительной, упорной и надежной. Германия – это единственная страна мира, где нет ограничений на скорость при движении по крайней левой полосе по шоссе вне города. Только государство с психически и физически полноценными, здоровыми и ответственными гражданами может себе позволить такую роскошь. Потому как на скорости более ста километров в час, тем более, свыше двухсот километров в час, справиться с машиной в случае ошибки, столкновения, аварии или поломки на ходу невозможно. То есть в массе своей немцы чрезвычайно сосредоточенные люди, умеющие сосредоточиваться на одной цели. Главное качество, позволяющее в массе открыть людям новую степень свободы – бесконечная скорость. Отсутствие ограничения на скорость – это также свидетельствует о государстве с укорененными демократическими институтами. Граждане коего имеют право на бесконечный выбор.

Умно. Скулы сводит.

По дороге, справа в стороне от трассы светится в темноте крест. Огромный, будто парящий над землей, – его основания растворены темнотой. Крест во тьме. И тьма расступается. И свет во тьме светит. И тьма свет не оборет.

Я еду и повторяю про себя, или может быть про тебя, что сила Бога не в любви, а в страдании. Страдании, что превозмогается любовью.

Доехали. Вот, кажется, садимся за стол. Поужинали. Разговоры, разговоры, до сна.

Еще два человека разделили нашу новую жизнь с будущим ребёнком, который живет под сердцем у Хелены. Слава Богу. До позднего вечера разговоры, разговоры. Сегодня родители Хелены узнали о нашей новой беременности. А за два дня до того мы сказали моему отцу о беременности. Во время прощания. И сделалось легче на душе.

Родители Хелены – солипсисты стихийные. Ветхозаветные люди. Бедняги убежденные. Кажется, недотепы. Но милы и человечны. В них есть то, чего я недополучил от своих родителей. Удерживает лишь недостаточная разница в возрасте.

Стоп! Не Хелены, а – Сарры.

Занятно. У Сарры размер ноги 36–37 (4–4,5), у ее мамы – 34–35, у бабушки – 33–34, у прабабушки – 32–33. У женщин рода Сарры со стороны матери, у всех, без исключения, огромные шишки у основания большого пальца ноги на ступне. Неудовлетворенная сексуальность?

031199. После сна я просыпаюсь утром. Ранним утром. Новое утро. Удивительное ощущение. Настал четверг. Обычный рабочий день. Бурная европейская весна. Ночью минус два. Днем плюс. Рано утром в парке туман над низинами и лужайками. На дорожках парка одинокие люди с собаками. Фигуры мистически скрываются в тумане. Также внезапно появляются. Человек с головой погружается в пустоту, следом собака. Вот из тумана появилась одна лишь голова, которая некоторое время идет параллельно мне, потом исчезает навсегда.

Тишина. Полная и верная тишина. На лицах покой, уверенность и незлобивость. Такие же и собаки. Подавляющее число тех и других здоровы на вид, поджары и крепки, привлекательны.

Страна работает. Хотя и очень еще рано. Я чувствую напряжение утреннее. В воздухе ясность и целеустремленность.

Мирная внешне жизнь. Даже собаки мирны и миролюбивы, не агрессивны. Каким способом это достигается, не знаю.

В Германии собаки приучены к порядку. Срут германские собаки исключительно под деревьями или в кустах. А хозяева выводят собак гулять только в назначенные часы. Например, Hans выводил свою собаку всегда в один и тот же час, в 7.30 утром и вечером. Поскольку распорядок дня в Германии правильный и крепкий. И теперь собаку, которая принадлежала безвременно ушедшему в мир иной Hans (что это за мир – не очень ясно, ибо, отказавшись платить церковный налог, Hans вышел еще при жизни из церковной общины), выводит безликий Порядок, в привычное для собаки время.

Надо отметить, что германцы, в том числе, и Hans до позавчерашнего вечера, традиционно хорошо обучают собак. Особенно хорошо германские собаки справлялись со своими задачами по усмирению и умерщвлению славян и евреев в германских концлагерях во время второй мировой войны. Концлагери были во многих странах мира и в России. Но только германцы и Hans додумались использовать человеческую кожу, волосы, золотые коронки в бытовых целях, а пепел в сельскохозяйственных, на удобрения. Чтобы ничего не пропадало. Нация совершила коллективный грех. Страшный грех смертоубийства был возведен в почесть, долг и цель. Бог был из Германии изгнан.