Еврей - Фредерик Стендаль

Он все обнимал меня, не спуская с меня глаз и осыпая вопросами. Я отправился с ним в погреб, откуда он принес бутылку превосходного вина, хранившуюся там под слоем песка. В то время как мы, в ожидании ужина, распивали винцо, вошла высокая красивая девушка лет восемнадцати.

«А, ты встала? — сказал Боннар. — Тем лучше. Друг мой, это моя сестра, женись на ней; ты славный малый, я даю за ней в приданое шестьсот франков». «Но ведь я женат», — отвечал я. «Женат? Неправда! — воскликнул он. — А где твоя жена?». «Она в Заре, занимается там торговлей». «Пошли ее к черту со всеми товарами и оставайся во Франции; ты женишься на моей сестре, самой красивой девушке в этих краях».

Катрина была действительно очень хороша. Она разглядывала меня с большим интересом. «Вы офицер?» — спросила она наконец, обманутая видом прекрасной шубы, купленной мною в Дижоне во время смотра. «Нет, мадмуазель, я маркитант генерального штаба и имею при себе двести луидоров. Смею вас уверить, что немногие из наших офицеров могут похвастать тем же».

На самом деле у меня было больше шестисот луидоров, но осторожность никогда не мешает.

Словом, что мне вам сказать, сударь? Боннар не отпустил меня. Он снял для меня маленькую лавочку рядом с кордегардией, возле ворот, и я по-прежнему снабжал солдат, хотя и не следовал больше за армией; бывали дни, когда я, как и раньше, зарабатывал девять или десять франков. Боннар не переставал твердить: «Женись на моей сестре». Постепенно она привыкла приходить ко мне в лавочку и оставалась там на три-четыре часа. Я без памяти влюбился в нее, она любила меня еще сильнее; но бог дал нам силы оставаться благоразумными.

«Как я могу жениться на тебе? — говорил я ей. — Ведь я женат». «Разве ты не оставил жене весь свой товар? Пусть она живет в Заре, а ты оставайся с нами. Вступи в компанию с братом или веди торговлю сам. Твои дела идут хорошо, а потом пойдут еще лучше».

Надо сказать вам, сударь, что я устроил маленький банк в Валансе, покупая векселя на Лион, подписанные землевладельцами, которых знал Боннар; на одних этих операциях я зарабатывал больше ста франков в неделю.

Так прожил я в Валансе до осени. Я не знал, как мне быть дальше; мне очень хотелось жениться на Катрине; я даже подарил ей платье и шляпу, выписав их специально из Лиона. Когда мы — я, она и ее брат — отправлялись вместе гулять, все глядели на Катрину. Это была действительно самая красивая девушка, какую я когда-либо видел.

«Если ты не хочешь, чтобы я была твоей женой, я буду твоей служанкой; только не покидай меня», — часто говорила она. Она приходила в лавку раньше меня, чтобы открыть ее и избавить меня от этого труда. Словом, сударь, я был без ума от любви к ней, и она испытывала те же чувства, но все же мы вели себя благоразумно.

Поздней осенью 1814 года союзники покинули Валанс. «Трактирщики этого города могут меня убить, — сказал я Боннару, — они знают, что я здесь заработал деньги». «Уезжай, если хочешь, — сказал Боннар со вздохом, — мы никого не держим насильно. Но если ты останешься с нами и женишься на сестре, я дам за нею половину моего состояния; пусть кто-нибудь посмеет сказать тебе дерзкое слово, — он будет иметь дело со мной».

Трижды я откладывал день своего отъезда. Наконец, когда последние части арьергарда были уже в Лионе, я решил уехать. Всю ночь мы проплакали — Катрина, ее брат и я. Что вам сказать, сударь? Я упустил свое счастье, не оставшись с этой семьей; богу не было угодно, чтобы я был счастлив.

Наконец 7 ноября 1814 года я уехал. Никогда не забуду этот день; я не мог сам править лошадью, мне пришлось нанять человека на полдороге из Валанса в Вьенну.

На третий день после отъезда, запрягая в Вьенне, на постоялом дворе, свою лошадь, я увидел — угадайте кого! — Катрину. Она тотчас же бросилась мне на шею. Ее знали здесь; она сказала, что приехала повидаться с теткой, которая жила в Вьенне.

«Я хочу быть твоей служанкой, — повторяла она, заливаясь слезами, — а если ты этого не желаешь, я сейчас же брошусь в Рону, не повидав даже своей тетки». Все постояльцы собрались вокруг нас. Катрина, всегда такая сдержанная, обычно не заговаривавшая со мной на людях, теперь говорила без умолку, плакала, не стесняясь, и обнимала меня при всех. Я быстро усадил ее в повозку, и мы уехали.

Отъехав на четверть лье от города, я остановил лошадь. «Здесь мы должны распрощаться», — сказал я.

Она ничего не сказала, только судорожно обхватила обеими руками мою голову. Я испугался; я чувствовал, что она действительно бросится в Рону, если я ее отошлю.

— Ведь я женат, — повторял я ей, — женат перед богом.

— Я это знаю, я буду твоей служанкой.

Я, должно быть, раз десять останавливал свою повозку по дороге в Лион; она ни за что не хотела сойти. «Если я перееду мост через Рону вместе с ней, — сказал я себе, — это будет знаком божьей воли».

Наконец, сударь, даже не заметив, по правде сказать, как это произошло, мы переехали через мост Гильотьер и въехали в Лион. На постоялом дворе нас приняли за мужа и жену и поместили в одной комнате.

В Лионе было слишком много кабатчиков, и они дрались за каждого потребителя; я занялся торговлей часами и бриллиантами, зарабатывая десять франков в день, из которых, благодаря удивительной бережливости Катрины, мы тратили только четыре. Я снял квартиру, мы ее хорошо обставили. У меня было тогда тринадцать тысяч франков, которые приносили мне дохода на банковских операциях от тысячи пятисот до тысячи восьмисот франков. Никогда еще я не был так богат, как в эти полтора года, которые я прожил с Катриной. Я даже приобрел себе выезд, и мы каждое воскресенье ездили кататься за город.

Однажды ко мне пришел знакомый еврей и попросил, чтобы я отвез его в своем экипаже куда-то за два лье от города. Когда мы проехали около двух лье, он вдруг сказал мне: «Филипп, у вас есть жена и сын, они несчастны...» Затем он передал мне письмо от жены и ушел. Я один вернулся в Лион.

Эти два лье показались мне бесконечными. Письмо жены было полно упреков, но они тронули меня меньше, чем мысль о сыне, которого я покинул. Из письма жены я заключил, что моя торговля в Заре идет неплохо. Но мысль о покинутом сыне прямо убивала меня...

В этот вечер я не в силах был говорить. Катрина заметила это; но у нее было такое чуткое, такое нежное сердце... Прошло три недели; она по-прежнему не спрашивала меня о причине моей печали. Когда она наконец решилась заговорить, я ей прямо сказал: «У меня есть сын». «Я угадала, — ответила она. — Поедем в Зару; я буду там твоей служанкой». «Это невозможно, моя жена все знает, прочти ее письмо».

Брань, которой моя жена осыпала ее в письме, и презрительный тон, которым она отзывалась о ней, совершенно ее не зная, заставили Катрину покраснеть. Я ее обнимал и старался утешить, как мог. Но что поделаешь, сударь, те три месяца, которые я после того еще прожил в Лионе, были сущим адом; я не знал, на что решиться.

Однажды ночью я подумал: «А что, если я сейчас уеду?» Эта мысль пролила как бы целебный бальзам на мою душу. Катрина спала рядом со мною глубоким сном. «Это не иначе, как божье указание», — сказал я себе. Но когда я посмотрел на Катрину, то подумал: «Какое безумие! Не надо этого делать».

И тут же божья милость меня покинула; я снова погрузился в горькую печаль. Сам не зная еще, что я сделаю, я начал тихонько одеваться, не сводя глаз с Катрины. Я не решался открыть конторку; все мое состояние было спрятано в кровати; в комоде лежало только пятьсот франков, приготовленных для одного платежа, который Катрина должна была произвести на следующий день, в мое отсутствие. Я взял эти деньги, спустился по лестнице, прошел в сарай, где стояла моя повозка, нанял лошадь и уехал.

Я поминутно оборачивался. «Катрина кинется вслед, — думал я. — Если я увижу ее, все пропало».

Для большей уверенности я в двух лье от Лиона пересел в почтовую карету. В волнении я условился с каким-то извозчиком, что он доставит мою повозку в Шамбери; но ведь она мне была уже не нужна, и я не помню, почему я так распорядился. Приехав в Шамбери, я почувствовал всю горечь моей утраты. Я пошел к нотариусу и записал все мое имущество, какое осталось в Лионе, на госпожу Катрину Боннар, мою жену. Я думал об ее чести и о наших соседях.

Когда я уплатил нотариусу, сколько ему полагается, и вышел с составленной им бумагой, я почувствовал, что у меня никогда не хватит духу написать Катрине. Я вернулся к нотариусу, который и написал ей от моего имени. Один из его писцов прошел со мной на почту и при мне отправил пакет. В каком-то захудалом трактире я попросил одного человека написать письмо Боннару в Валанс. Его извещали от моего имени о даре, который доходил по меньшей мере до четырнадцати тысяч франков. В письме также сообщалось, что его сестра тяжело больна и ждет его в Лионе. Это письмо я отправил сам. С тех пор я не имел о них никаких сведений.

Я нашел свою повозку у подножия Монсениса. Не могу сейчас вспомнить, почему я так дорожил этой повозкой, ставшей, как вы сейчас увидите, непосредственной причиной моих несчастий.