Ломоносов: к 275-летию со дня рождения - Нина Уткина

Кругозор Ломоносова значительно расширился благодаря плаваниям с отцом в низовьях Северной Двины, Белом море, Ледовитом океане. Поморы были опытными мореходами, в плавании они пользовались компасами, зрительными трубами, угломерными инструментами. Путешествия приобщали к пользованию приборами, знакомили с могучей и грозной северной природой, воспитывали волю, развивали наблюдательность, обостренный интерес к окружающему миру.

Василий Дорофеевич занимался не только рыбным промыслом, вместительный гукор использовался также для перевоза товаров. Торговые рейсы гукора позволили юному Ломоносову увидеть работу судостроительных верфей, посмотреть на добычу соли, слюды, металлических руд. Собственно, познакомиться с трудом множества мастеровых, работающих на верфях, можно было и не плавая далеко, потому что в семи верстах от его дома находилась крупная верфь Бажениных, предприимчивых посадских людей, поддержанных и обласканных Петром I.

По всему Северу были разбросаны соляные промыслы. Поиски насыщенных солью источников, прокладка скважин, процесс солеварения требовали знатоков своего дела, владеющих различного рода снарядами и приспособлениями. Ломоносов писал, что «на поморских солеварнях у Белого моря бывал многократно для покупки соли к отцовским рыбным промыслам и имел уже довольное понятие о выварке» (3, 10, 12).

Для верфей, различных промыслов нужен был металл. На Севере велись поиски рудных месторождений, возникали заводы. Двинские литейщики, кузнецы славились своим искусством. Разнообразная и активная человеческая деятельность с детства окружала Ломоносова.

По торговым надобностям он посещал вместе с отцом холмогорский Архиерейский дом, Соловецкий монастырь, где также мог увидеть немало любопытного. Монастыри оказались рано затронутыми воздействием развивающихся товарно-денежных отношений. В эпоху позднего феодализма церковь пересмотрела свое былое отношение к труду как неизбежному наказанию за грехопадение человека. Труд поднялся в цене: признается не только смиряющее и обуздывающее его значение, но и результативность труда, его полезный эффект, разумеется, если он направлен на благо церкви. Соловецкий монастырь владел огромным хозяйством, в котором применялись механические приспособления, «разные машины для облегчения трудов работающих» (55, 66).

Богатство полученных впечатлений лишь усиливало у Ломоносова жажду знаний. В круг его чтения на первых порах входила духовная литература, распространенные на Севере летописи, прежде всего, вероятно, «Двинский летописец», известный в большом числе списков, печатные издания петровского времени: указы, военные донесения, летучие листки, лубки. Государственные чиновники присматривали, чтобы они доходили до всех слоев населения. Ломоносов пользовался книгами соседа, наследовавшего библиотеку, собранную холмогорским священником П. В. Дудиным. Здесь он читал «Арифметику» Л. Ф. Магницкого и «Грамматику» М. Смотрицкого.

Из той литературы, которую Ломоносов успел узнать на родине, он выделил эти две книги, считая их «вратами своей учености». «Арифметика» Магницкого, преподавателя Московской школы математических и навигацких наук, изданная в 1703 г., пользовалась большой популярностью. Это было не узкое руководство по арифметике, а своего рода энциклопедия математических знаний, в которой подчеркивалось их прикладное значение. В ней излагались основы астрономии, геодезии, навигации, давались сведения, полезные в торговле, строительном искусстве, механике. Включались исторические обзоры о древних и новых мерах, весах, монетных системах.

Содержание книги пронизано верой в могущество и полезность науки. Магницкий был убежденным ее защитником: наука «требна каждому государству», она способна «грады укрепить и построить и всю землю си успокоить» (61, кн. 1, д). Особенных похвал удостаивалось математическое знание: «Арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное и всем удобопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее... кто совершен геометрике (геометрия бо зело есть потребна во всем обществе народа) ниже инженер может быти, без него же невозможно быти ратоборству. Паче же ни навигатор будет без сеа науки, неможет бо добре кораблеходствовати» (61, кн. 2, cqi).

Другая книга — «Грамматика» Мелетия Смотрицкого — была первой, удовлетворившей призвание Ломоносова к слову. Она состояла из четырех частей: орфографии, этимологии, синтаксиса и просодии; в ней исследовался строй церковнославянского языка, но не раннего периода его развития, а обновленного, свободного от древних форм и особенностей, заимствовавшего различные элементы народных наречий. Книге Смотрицкого, изданной впервые в 1621 г., была уготована долгая жизнь, она выдержала несколько переизданий, на ее основе готовились грамматические руководства в XVIII в. Ломоносов мог почерпнуть в ней немало полезных сведений; разумеется, его внимание не могла не привлечь заключительная часть «Грамматики» — просодия, предназначенная для обучения стихосложению.

Ломоносов был в семье единственным сыном, ему положено было наследовать отцовское дело, но он избрал иную участь, отправившись на учебу в Москву. Не надеясь на согласие отца, он совершил путешествие втайне от него, пристав к попутному обозу, вместе с которым появился в Москве в канун 1731 г.

По приезде в Москву Ломоносов наведался в Сухареву башню, где размещалась навигацкая школа, по-видимому собираясь в ней обосноваться (см. 55, 300), но застал ее уже преобразованной. Старшие классы в 1716 г. были превращены в Морскую академию, которую перевели в Петербург. Учеба в начальных классах школы, конечно, не могла удовлетворить Ломоносова.

Московский период его жизни связан со Славяно-греко-латинской академией. Созданная в 1687 г., она являлась, подобно Киево-Могилянской академии, духовной и вместе с тем всесословной образовательной школой. Там учили детей не только духовенства, но и других слоев общества, готовили образованных людей для церкви, государственной службы. Светская направленность в деятельности академии резко усилилась в Петровскую эпоху. Стало правилом, что из академии берут учеников и преподавателей для вновь создаваемых школ. Для школы при Московском госпитале требовалось так много учеников, что академическое начальство жаловалось: «...аки бы она, академия, устроена была ради единой оной госпитали и оной же в определении учеников подчинена» (50, 23). Из академии посылали в экспедиции, посольства, на работу в коллегии, монетный двор, типографии и т. п. В стенах академии богословские темы должны были серьезно потесниться, предоставляя место для рассуждений о политических событиях и государственных интересах. Академия была обязана принимать участие в народных торжествах по случаю военных побед Петра I. В аллегорических эмблемах, символах, составленных для украшения триумфальных арок, использовавшихся в театрализованных представлениях, организуемых в Славяно-греко-латинской академии, изображался не один, а два «высших мира», «первый из которых традиционно восходит преимущественно к богословским понятиям, а второй составляется из понятий и символов политического характера» (28, 235—236). Победоносная Россия занимала равное место с благочестием и правоверием, более того, благочестие порой укрывалось под крылом российского Орла: политический символ главенствовал над церковным.