Микстура. Сборник рассказов - Алексей Еремин

– За что?

– За розовую пони.

– За розовую пони?

Это было глупо, так глупо, как и мой вопрос:

– А почему без халата?

– Мне сказали надо попасть между рёбер, ближе к позвоночнику.

Негромко хлопнуло, и Марио лёг рядом, чуть ниже, так что я могла видеть, как мокнут в крови его густые чёрные вьющиеся волосы с застрявшим в кудрях белым пёрышком от подушки. Всё стало туманиться, боль усилилась, а потом ослабла, потом навалилась, будто малыш крутил, балуясь, ручку громкости приёмника.

Спальня наполнилась шумом, мне казалось это шумит кровь, пульсирует боль, но сказали: – В лужу не ступи, чтоб не следить. Заноси, заноси скоренько, ствол ложь в левую, он левша.

Я не видела его, но чувствовала, знала, что муж уже мёртв. Сашенька мой, мой милый Сашенька!

Господи, О, Господи, Боже, какие же они дураки! Ведь я ничего не связала, ничего не поняла, а Сашенька, он и не мог понять, я не говорила ему про игрушки. Боже мой, наша смерть из-за их страха и их глупости.

Нет. Смерть из-за моей вины, моего предательства мужа, детей, родителей. Какая боль снова. Может они меня? Но нет, муж застал с любовником, ни одного лишнего следа. Как же я не понимала, как много мы сумели сделать, каким прочным и красивым был наш мир, а я жила и принимала его как что-то обыденное.

Они создают вечный двигатель богатства, его шестерни, цепляющиеся одна за другую, скрыты, но каждая двигает следующую, та следующую, и так дальше, дальше.

Создавать потребности, а после зарабатывать, удовлетворяя. С детства приучить покупателей к своим продуктам, которые останутся с ними до смерти. Сколько их, средства гигиены, косметика, фармацевтика, продукты, спортивные товары, сотни, тысячи, десятки тысяч? Мой папочка мудро выбрал дочери безопасную, интересную профессию, но не мог.

Дети, мальчики мои. Остался быть хоть Сашенька, но я убила их отца. Пустила зло в дом. Неуловимые ментальные добавки, как в кошачий корм, чтоб население привыкало навсегда. В чём разница? Перенесли с животных на животного человека.

Больно.

Папочка, мама, сестра, они не оставят моих мальчиков. Наших с Сашей мальчиков.

Как умно.

Оставить сиротами.

Как жестоко.

Жизнь сна

Предисловие.

Во сне перевоплощается жизнь. Во сне события обыденной жизни принимают причудливый облик. И этот загадочный облик, и сам запутанный сюжет сна, есть информация о сущности каждого из нас. Сущности чувств и мировосприятия, что скрываются в тени рассудка.

Вступление

Сновидец. Семейный мужчина средних лет и среднего роста. Служащий среднего звена, средней по размерам компании. Любящий отец единственной дочери. Хороший водитель среднего по цене, но подорожавшего с трудом и потому любимого автомобиля. Со средней школы счастливый друг. Осторожный обладатель незамужней любовницы. Любимое чтение газеты и исторические романы. Любимое зрелище спорт.

Он разделся, покрыв одеждой спинку стула, лёг в кровать, пожелал жене в потолок «спокойной ночи», повернулся к ней спиной, и, усталый, заснул:

«Будильник звенел долго, было видно, как внутри него стальной язычок бьётся о блестящие стенки разбухших гланд. Наконец на вскрике он захрипел, покачнулся, спрыгнул со стола, покатился по солнечному окну на вишнёвом паркете, воткнулся в узкую дверную щель, звякнул, дверь приоткрылась, и скрылся. Я вскочил. Белое одеяло подлетело кверху, повисло на рожке люстры паранджой. Я отпихнул занавес и прошёл босыми ногами по паркету, прохладному в тени и тёплому в окне. Собрав быстро каменные ступени выскочил на улицу.

Будильник резал встречную толпу, что расступалась, словно раскрывались кулисы. В конце человеческих шпалер стояла фигура, которая с дрожью, высушивая дыхание, вырастала в моих глазах. Будильник ударился в рытвину в асфальте, звякнул, полетел, блеснув на солнце стальной спиной, и упал в руку Генерального Директора. Не успел! И не сделал домашнее задание! От разрывающегося в крике и дрожи часового механизма взгляд Генерального Директора стал медленно взбираться по моему телу.

Я продавил телом человеческую стену, что подалась, как дряхлая каменная кладка. Из толпы, обернувшийся мне в след, нырнул в подъезд.

В подъезде, сидя на холодной ступени лестницы, освещённой электрическим светом, отдышался. Взгляд опустился от двери вниз, я увидел, что совершенно гол. Голый в городе, где меня уже ищут. Дома наверняка засада. Жену вскоре возьмут под контроль. Дочь они не тронут. К Степану!

Приняв усталый и независимый вид, я вышел на улицу. Толпа ожила и двигалась, не замечая меня. В квадратном дворе затопленном тенью одинокий мужчина с ростом карлика выгуливал на золотой цепочке синюю собаку. Собака была огромная, мужчина только на голову выше; всадником оседлал бы спину. Карлик повернул голову, я узнал Степана, бывшего профессионального баскетболиста, теперь спортивного агента. Он покачал мне несколько раз головой и скосил глаза на подъезд. В груди оборвалось. Я благодарно моргнул и ускорил шаг. Вдруг двери подъездов со стуком о кирпичную стену стали распахиваться одна за другой, словно стреляли, одиночными и очередями. Во двор выбегали солдаты лейб-гвардии гренадерского полка в парадной чёрной форме с золотыми пуговицами в два ряда, расходившихся к плечам, с киверами, подхватив наперевес мосинские винтовки образца 1891 года с четырёхгранными штыками. Я кинулся бежать и сразу почувствовал, как больно ударяются обнажённые ступни о твёрдый асфальт. Выскочив на улицу, обернул на себя взгляды прохожих. Женщины из бухгалтерии, весь отдел продаж, мои клиенты, дочь видели меня голым. Мой шеф смотрел на меня, злорадно улыбаясь.

«Бежать на стадион, там, среди обнажённых атлетов не буду выделяться». Сквозь толпу я бросился к дороге. Оттолкнул милиционера, который записывал в книжку, перепрыгнул по капоту к водителю, раскрыл дверь и выдернул его за руку на проезжую часть.

Сверху, как с крыши дома, видна милицейская машина, что мчится по пустому Олимпийскому проспекту, сверкая огнями. Рядом, по тротуарам вдоль проспекта, разрезая цветастую толпу, извиваются две чёрные змеи гренадёр. На повороте машину занесло, под свист шин она пошла боком, я вжал педаль газа, она рванулась вперёд и остановилась у распахнутых ворот стадиона.

Стало жгуче стыдно, что так много людей видели меня голым.

По шершавой дорожке стадиона я медленно пошёл в ряду между белыми линиями разметки. Неожиданно, прямо передо мной оказались моя жена и друг Рома. Обнажённые, они стояли боком ко мне. Она наклонилась телом вперёд, упёрлась ладонями в колени. Её плоские длинные груди свисали, потное лицо, с выражением похотливого блаженства было повёрнуто ко мне, волосы клубились растрёпанной причёской. Рома стоял за ней выпрямившись, огромный его орган входил и выходил из её тела. Мы встретились взглядами, он сказал: «Не обращай внимания. Это не должно повлиять на нашу дружбу. Мы же однокашники, друже». Жена громко закричала, он торопливо сказал: «Извини, брат, потом договорим», – и стал толкаться в неё сзади быстрее. Она кричала всё громче, громче, потом замолкла, увидела меня, и перебивая частое дыхание словами сказала: «А ты… так… никогда… не мог».

«Папа!», – на противоположной стороне футбольного поля мою дочь заталкивали в чёрную машину кавказцы. Между нами мелькали футболисты в бело-сине-красной (футболка-трусы-гетры) и красно-чёрной форме. Я побежал к ней через поле. Мимо бежал красно-чёрный игрок с мячом. Я прокатился по скользкой траве в подкате. Мои чёрные бутсы зажали мяч. Я прокинул его вперёд и побежал. Передо мной возник игрок. Я толкнул мяч вправо, в шаге впереди возник второй защитник, я пробросил влево, подставил спину, и меня столкнули в траву. По свистку я мгновенно отдал пас и помчался вперёд. Мяч в одно касание мне вернули на свободное пространство. Подхватив его, на пятнадцати метрах чуть оторвался от игроков, у угла штрафной замедлил бег, шагнул вправо, катнул мяч влево, на движение обойдя последнего защитника, пробил левой со всей силы. Пущенный по дуге мяч перелетел через вратаря и вонзился в дальний верхний угол. Я вскинул в небо руки, с запястьев к локтям стекли белоснежные рукава, обнажая загорелые руки со светлыми волосками. Ко мне бежала, раскрыв объятья, крича раскрытыми ртами наша команда, но я провернул ладонями барабан замены и побежал.

Большой чёрный «Мерседес» медленно двигался вдоль поля по беговым дорожкам. Я бежал и бежал за ним. Пот заливал глаза, мышцы дрожали, дыхание сбилось, но я бежал и бежал. Бег за чёрным автомобилем был наполнен ужасом. Даже не от того, что дочь там в машине. Просто бег был страшен. От отвращения и страха на бегу меня рвало. Спазмы сжимали пустой желудок, вытекал пустой сок, но я бежал и бежал, поскальзываясь шипами на беговой дорожке. Бег за машиной длился и длился, уже несколько минут, пока я не упал. Дорожка обожгла ладони шкуркой царапин. Автомобиль мгновенно оторвался, замигал правым оранжевым поворотником и выехал за ворота.