Мракадемия (СИ) - Арьяр Ирмата

В полумраке комнаты ярко сверкнули глаза рыжего. Он выхватил предмет женского гардероба у меня из рук, поморщился, глянув на заштопанную пятку, и сжег. В прямом смысле сжег взявшимся неведомо откуда ярко алым огнем, который не причинил ему никакого вреда, зато полностью уничтожил мою, между прочим, вещь!

Значит, еще и маг... Да какая разница?! В душе моей поднялась настоящая буря. Как он посмел?! Испортить чужое имущество! Гад! Они у меня единственные! В чем я теперь буду ходить? Скоро сезон дождей!

Маг почему-то выглядел немного обескураженным, словно ожидал от сожжения моей вещи какой-то иной результат, кроме горстки пепла. Но, взглянув на меня, пышущую негодованием и потерявшую дар речи от злости, он приосанился.

— Не злись. Я куплю тебе тысячу самых дорогих чулок, сокровище мое,  — самодовольно заявил чулочный палач. — Как насчет еще одного поцелуя?

Поймав за локоть, он притянул меня к себе. Нового наглого покушения я стерпеть уже не смогла. Размахнулась и приложила красноволосого наглеца по лбу канделябром. Так и знала, что пригодится!

Он пошатнулся и схватился за голову, согнулся, но удержался на ногах, опершись рукой о стену и перегородив мне путь. Сильный, зараза! Я нырнула ему под руку и побежала к выходу, отшвырнув орудие покушения. Из кармана от моего резкого движения выпал второй чулок и подвязки, я не стала поднимать.

— Стой! — приказал за спиной этот неубиенный и канделяброустойчивый.

 Ага, конечно! Я припустила что есть духу. В таверне полно народу, не посмеет мстить. И где-то там Белла!

— Скажи хотя бы свое имя! — донеслось мне вслед, но я уже ступила на лестницу  и, конечно, ничего не ответила.

Даже если бы захотела, не могла я признаться, что настоящего имени у меня нет, только домашнее прозвище. И как им представиться, если с легкой руки мачехи люди зовут меня Злолушка?

 Глава 3

Каждый раз, когда у меня спрашивают имя, хочется куда-нибудь провалиться. Так получилось, что я его не знаю. То есть, свое настоящее, истинное имя, данное в храме силой Всеблагих и записанное в книге рода.

Злые люди, за которыми далеко ходить не надо, живут тут же в доме, за стенкой (сводная сестра) и этажом ниже (мачеха), утверждают, что мое имя нельзя ни произносить вслух, ни записывать, ни читать — настолько оно страшное, как и я сама.

Когда я смотрю в зеркало на своем комоде, протирая с него пыль, или в начищенный Беллой до блеска серебряный поднос, то отлично вижу: врут злые языки, вовсе девушка в отражении и не страшная. Черноволосая, с прямым носом, светлой кожей и легким румянцем. И — главное мое украшение — с ярко-зелеными глазами. И фигура у меня не безобразная. Правда, слегка суховатая, но были бы кости…

Но слухи обо мне и правда ходят жуткие.

Судите сами. Во-первых, мама умерла, едва успев произвести меня на свет. Во-вторых, когда меня через три дня после рождения принесли в храм Всеблагих на священный обряд Имянаречения, то священник, едва успев произнести данное ему в божественном откровении мое имя, вдруг покрылся язвами, побагровел и тоже умер.

Писарь, — единственный, кто сумел разобрать звуки данного мне богами имени сквозь предсмертный хрип священника, — записал услышанное в метрическую книгу. Но у него тут же отнялись рука и язык. Сгинул в монастыре.

И это не все. Говорят, что храмовый служка, попытавшийся на следующий день по просьбе моего отца прочитать в книге, как все-таки зовут единственную дочь и наследницу виконта Виннер, ослеп в тот же миг, а потом спился и умер, утонув в канаве.

Мне отчаянно не верилось, что все эти сплетни правдивы. Когда я подросла достаточно, чтобы самостоятельно искать истину, то немало потрудилась, разыскивая оставшихся в живых свидетелей. И вот что выяснилось.

Священник, по слухам, любил выпить, не гнушался экспериментальными магическими винами и вполне мог задохнуться от приступа аллергии.

Писарь, вероятно, получил инсульт, придя в ужас от внезапной смерти брата по вере.

А слепота храмового служки наверняка вызвана болезнью на почве затяжных строгих постов — бедняга был религиозен до фанатизма и истязал себя нещадно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Однако, это еще не все факты.

Храм, где хранилась приходская Книга живых и мертвых, сгорел тем же летом от удара молнии. Даже камни треснули и обвалились. Так как здание было изнутри щедро обшито редчайшими породами резного дерева, то остался от него только фундамент, а от многовекового архива — лишь пепел, не подлежащий магическому восстановлению.

Но мало ли, куда может ударить шальная молния? Если бы мое родовое имя было таким страшным, то разве его даровали бы Всеблагие?

Тем не менее, именно из-за тех давних событий я получила свою дурную славу и прозвище, а вовсе не из-за черного глаза, как шепчут злые языки. Тем более, глаза у меня зеленые, а не черные.

После череды трагедий отец долго не мог найти для меня кормилицу. Глупые суеверные люди сочли, что в младенца вселился злой дух, и никто не хотел рисковать здоровьем и вечной душой, выкармливая «проклятое дитя». Лишь Великий Мрак знает, где безутешный отец находил молоко для младенца. Клеветники утверждали, что Королевский лесничий носил молоко для своей дочери из Дикого Леса  от оборотней или даже их хозяев — дивных флари. Как будто коз в пригороде столицы мало.

Кормилица нашлась только спустя месяц, и этот месяц младенчества был единственным в моей жизни, когда я видела отца каждый день. Подумать только, он даже носил меня на руках! Жаль, что я этого не помню.

Сплавив меня в руки этой доброй женщины, Королевский лесничий, так и не простивший мне смерти любимой жены, в своем столичном особняке почти не появлялся. А когда наведывался раз в месяц, чтобы отдать распоряжения по хозяйству и выдать жалованье слугам, то я его не видела: виконт Виннер строго-настрого велел запирать меня в детской на время его визитов, чтобы даже случайно не столкнуться с «проклятой дочерью».

А потом еще удивляются, почему я получилась такая… своеобразная. Да разве в таких условиях у ребенка может выработаться нормальный характер? Добрый и отзывчивый? Если у этого ребенка даже настоящего имени не было!

А ведь нет имени — нет силы! Потому что все самые серьезные заклинания и ритуалы завязаны на кровь и данное в особом ритуале имя мага.

После богов и священников провести ритуал имянаречения мог только родитель, а он как будто забыл о моем существовании. Был еще где-то мой родной дед, целый граф Лиорский, но о нем в доме даже не упоминали.

Видя, что никому до меня нет дела, я в пятилетнем возрасте сама нашла себе имя, позаимствовав его из какой-то сказки, которые меня научила читать няня. Разумеется, оно было звучное, иностранное и красивое — Сандрильона. Я приказала обращаться ко мне только так, но в виду косноязычия служанок, оно быстро сократилось до Сандры.

Так все и обращались ко мне: «леди Сандра» или «Маленькая госпожа», пока в доме не появилась новая папенькина жена. Она-то и раскрыла всем глаза на мой неудачный выбор. С тех пор я никому, ни под какими пытками его не называла, но оно уже само… приросло.

Глава 4

Я помню тот день, как будто он был вчера. Мне как раз исполнилось семь лет. Кормилица Грета давным-давно превратилась в мою няньку и личную служанку, а ее родной сын Конрад, ставший мне по сути молочным братом, — в моего единственного друга Конни.

Семилетие — один из самых важных дней в жизни любого из жителей Темного королевства. Это первый рубеж, после которого либо открывается дар магии, а с ним и величественный путь славы, власти и богатства, либо… не открывается, и человек до конца дней остается где-то на обочине жизни, даже если у него куча титулов и огромное наследство. Как правило, у таких несчастных ни титул, ни богатство не задерживаются.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Справедливости ради надо признать, что существовало еще два пути к власти, славе и состоянию — великий ум и божественная красота. Но это еще более редкие дары, и для их созревания нужно немалое время. И у этих даров есть еще огромные недостатки: красота скоротечна, а ум уязвим и легко превращается в заумь.