Клан (ЛП) - Ли Эдвард

Разве фантазии не были символами самих себя? Фантазии Пенелопы доказали её чистоту и невинность. И это была самая возмутительная часть из всех, потому что самые безобидные люди всегда оказывались худшими жертвами в мире. Это она лучше всего знала.

Её фантазии не ожидали её. Ни её невинность, ни её жизнь. Всё, что ждало её в конце, - это её худший страх.

Ферменному мосту было полвека, и он выглядел так: опоры из окрашенного цемента поддерживали бледно-зелёные балки, покоробленные доски тянулись на пятьдесят футов поперёк медленного ручья.

Джервис Филлипс стоял точно над средним пролётом, перегнувшись через перила. Он смотрел вниз на мутный ручей, чёрное зеркало его чёрных мыслей. Серп луны и звёздный свет ничего не отражали.

Он не собирался прыгать; он приехал сюда не для этого. Кроме того, этот ручей был недостаточно глубоким. Он только промокнет, что его ещё больше унизит. Маленькое кольцо в его руке было причиной, по которой он пришёл.

Он был пьян. Он стоял неуверенно, когда жестокий мир вокруг него подёргивался и кружился. Он выпил одиннадцать бутылок японского пива Kirin, чтобы заглушить боль в своём разбитом сердце, но облегчение было фальшивым. Алкоголь только усугубил ситуацию.

Граффити ползло по заляпанным ржавчиной балкам, нарисованные сердечки аэрозольной краской сворачивались в четыре спирали - свидетельство любви. Ему стало тошно.

«Говард любит Соню», «Ли любит Бетси», «Мэри любит Джаза». Даже «Кэти любит Лизу». Было так много любви.

Сердце Джервиса сжалось от боли.

«Он, наверное, трахает её прямо сейчас», - эта мысль вывела его из ступора.

Маленькое кольцо на его ладони было ледяным.

«Да, он точно прямо сейчас трахает её. Как ты себя чувствуешь, Джервис?»

Чувствовать? У него больше не было чувств. Только образ Сары, извивающейся под кем-то другим. Это был какой-то богатый немец, сын какого-то иностранного разработчика. Это всё, что знал Джервис, и всё, что ему нужно было знать. Слёзы обжигали его щёки, как горячие насекомые.

Теперь он понял трагическую логику самоубийства. Он понимал, как люди могут прыгать со зданий или резать себе запястья, когда любовь покидает их. Его призрачные мысли были правильными. Без Сары у него ничего не было. Его слёзы покатились и упали в воду.

«Любовь крадётся, как убийца, - прочитал он стихотворение Байерса. - Посмотрите, как свободно она владеет топором».

Но зачем ему думать об убийцах и топорах?

Он разжал кулак и посмотрел на кольцо. Оно должно было подтвердить их помолвку, бриллиант на маленьком золотом ободке, размер#4. Сара бросила его, прежде чем он успел передать его ей.

Когда он бросил кольцо в воду, он представил себе не кольцо, а своё сердце, медленно опускающееся на дно порабощённого чёрного ручья.

Старая Эксхэм-Роуд извивалась, как адвокат, попавшийся на коррупции. Ночные болота и леса вскоре уступили место открытым плоским полям и кристальному небу. Всю дорогу до кампуса отчаяние Джервиса, казалось, сидело рядом с ним, как автостопщик. Он постоянно курил Carlton и пил ещё больше пива. Вскоре он доберётся до стойки регистрации кампуса; радиостанция шипела, как дождь, Brian Ferry напевал о том же старом блюзе и обнажённых невестах. Скелетные стебли кукурузных полей тянулись вечно. Полумесяц выглядел как коса жнеца - скоро он пролетит вниз и рассечёт его пополам. Он будет лежать под водой в футе чёрной грязи, разваливаться на куски рядом с маленьким кольцом.

Наконец-то бесконечная поездка подошла к концу. Впереди блестели огни кампуса. Он ускорился по Кампус-драйв, проехал по кольцу и свернул на Фрат-Роу. Гигантский «Научный центр Кроуфорда Т.» стоял совершенно чёрным, как замысловатая резная гора. Далёкая музыка плыла с холма, свирель звучала, как флейта друидов.

Он проехал мимо Лилиан-Холл, самого большого из женских общежитий. На длинном участке он увидел только красный 300ZX, принадлежавший той странной рыжей, который любила навещать конюшни на агроусадьбе. Но затем скопившаяся тьма исчезла. На стоянке были припаркованы ещё два автомобиля: белая Berlinetta Сары и белый фургон, изготовленный по индивидуальному заказу.

Он остановился, чтобы посмотреть на фургон. Он принадлежал немецкому парню, который украл у него Сару.

«Он трахает её в нём, - пришла простая мысль. - Она берёт у него в рот в этом».

Но вид обеих машин подтвердил то, чего он боялся. Она вернулась. Этим летом она тоже будет ходить на уроки, а её общежитие было прямо напротив его. Он, вероятно, будет видеть её каждый день, её отведённые глаза и напряженно сжатую улыбку, и он, вероятно, также будет видеть и немецкого парня. Джервису будут напоминать о его потере каждый божий день.

Он вышел из своего Dodge Colt и, пьяный, поплёлся к своему общежитию. Кусочек луны стал кисло-жёлтым. На центральной площадке его собственное горе заставило его ещё раз оглянуться на Лилиан-Холл.

Тусклый оранжевый свет мерцал в дальнем окне второго этажа - окне Сары. Они были там прямо сейчас. Они были вместе в постели, спали при свечах, спали в любви.

Джервис хотел, чтобы луна исчезла. Образы падали ему в голову, как камни. Как он мог жить, зная, что она любит кого-то другого? Из его головокружения вспыхнула малиновая вспышка. Было ли это предчувствием этих дёргающихся, непрошенных мысленных взглядов? И снова он представил себя разрезанным пополам. Он рисовал ямы в земле, могилы. Он чувствовал, что изображение могло быть символическим: видеть себя разрезанным пополам. Может ли это символизировать разделение разума и тела? Или это означало совсем другое?

«Символы», - подумал он.

Чем больше он смотрел в окно, освещённое свечами, тем больше видел себя разрезанным.

Это чувственное видение, казалось, задержалось, когда он приблизился к противоположной мужской спальне. Он чувствовал себя мёртвым, перемещаясь по площадке. Стоп. Мёртвый? Он так себя чувствовал? Да, труп идёт, мёртв, но идёт. Три четверти сгнили, и внутри не осталось жизни, но всё ещё идёт. Затем изображение или символ увеличиваются - пробитые мёртвые руки по локоть залиты кровью.

«Чья кровь? Моя кровь?»

И в руках, державших букет роз на длинных стеблях, зияли гнилые дыры.

«Я всё ещё люблю тебя, Сара», - подумал он со слезами на глазах.

Но почему на этом ужасном и третьем непостижимом образе на его растерзанном серо-зелёном лице появилась ухмылка?

- Символы, - пробормотал он.

Его руки были влажными.

Глава 3

ЭТО БЫЛ... - подобрать слово было непросто.

ВЛАСТ...

Блуждающие ритмы почему-то казались чёрными, как оникс. Он видел звуки и слышал цвета - красные, колеблющиеся. Красный пробегает по лицам, коже. Языки облизывают красный цвет.

Да. Это слово - ВЛАСТИТЕЛЬ.

Безумие было звуком, образами - давлением в его голове. Слово было именем. Кто-то пытался ему что-то сказать.

«Я как обещание на ветру. Окажи мне услугу, и я дам тебе силу. У тебя будет невероятная сила».

Безумие, звук, поднялся из бездны. Звук был криком.

Оргии? Или еды? И того и другого.

Внизу, глубоко в черноте, ему улыбалось огромное лицо.

Красные губы вздохнули и приоткрылись. Голые груди блестели от пота. Губы медленно растянулись, обнажая рот, полный игольчатых зубов.

«Сила, - подумал Бессер. - Невероятная сила».

Он очнулся в темноте своего офиса. Его одежда пропиталась потом, лицо стало холодным. Он чуть не закричал.

Красные губы, голодные-голодные рты, полные зубов, покинули его сознание. Из-за транса свет в его глазах оставался очень тусклым, а любое другое чувственное восприятие раздражало, как гвоздь по шиферу. Секундная стрелка звучала так, будто кто-то бил молотком по мусорному ведру. Однажды он услышал, как по полу прополз муравей. Всё что угодно, кроме слабого света, раздражало его по крайней мере ещё час.