Вопросы подсудности в международных договорах с участием России. Монография - Андрей Щукин

Некоторые авторы для обозначения рассматриваемого правового явления предлагают использовать термин «международная судебная юрисдикция»[22]. Широкое распространение слова «юрисдикция» в литературе объясняется, очевидно, влиянием англоязычной и прежде всего американской литературы, в которой часто употребляется понятие jurisdiction. Юрисдикция – термин, имеющий различное значение, отмечают английские юристы, в том числе он означает компетенцию суда рассматривать и разрешать вопрос, по которому он должен вынести решение[23]. На современном этапе наиболее значимым для правовой науки является определение юрисдикции через деятельность компетентных органов по разрешению вопросов, возникающих в сфере применения права (полномочия различных органов государства по рассмотрению и разрешению юридических дел, а также порядок их реализации)[24]. В этом смысле юрисдикция и международная подсудность являются тесно связанными категориями, но вместе с тем между ними существуют различия. Международная подсудность является более узким понятием, чем юрисдикция, поскольку последняя обозначает деятельность не только суда, но и иных правоприменительных органов (нотариата, органов записи актов гражданского состояния и др.).

Термин «юрисдикция» часто употребляется для обозначения компетенции международных судебных органов в прямом смысле этого слова. Если обратиться к тексту Статута Международного суда 1945 г., то мы обнаружим, что в английском варианте использован термин jurisdiction. В русском варианте слову jurisdiction, например в п. 2 ст. 36, соответствует выражение: «Государства… могут в любое время заявить, что они признают… юрисдикцию Суда обязательной…».

В целом использование в доктрине российского права термина «международная подсудность» для обозначения полномочий национальных судов конкретного государства рассматривать спор с участием иностранцев представляется предпочтительнее. Во-первых, этот термин позволяет провести грань между полномочиями национальных административных и судебных органов и международных судов, каждый из которых имеет только ему присущие признаки, позволяющие говорить о нем как о самостоятельном субъекте юрисдикционной деятельности. Во-вторых, встретив данный термин, заинтересованное лицо понимает, что речь идет о конкретном вытекающем из государственного суверенитета полномочии разрешить гражданское дело с иностранными характеристиками, отличном от других прав и обязанностей суда, образующих его компетенцию. Этим определяется ясность понимания участниками правоотношений процессуальных институтов, точность судебно-арбитражной практики, в которой также можно встретить употребление термина «международная подсудность»[25]. И, наконец, упомянутый термин свидетельствует о преемственности в развитии научных представлений, что немаловажно, поскольку, как утверждал Е. Т. Усенко, действительно развивается та наука, которая стоит на плечах своих предшественников[26].

Правовые нормы, регулирующие порядок рассмотрения и разрешения судом гражданских дел, определяют его права и обязанности как органа правосудия, конкретизируют его полномочия, являются процессуальными. Поэтому в собственно юридическом понимании международная подсудность как процессуальный институт представляет собой совокупность процессуальных норм, разрешающих конфликты компетенции судов различных государств[27]. Материально-правовые отношения становятся предметом судебной деятельности, в этом, в частности, проявляется связь между нормами процессуального и материального права. Вместе с тем, как обоснованно полагает Н. И. Марышева, тесная связь с частным правом и трудность отделения гражданских отношений, юридически связанных с различными правопорядками, от средств защиты соответствующих прав и обязанностей не изменяют природу норм международного гражданского процесса как особой части процессуального права, регулирующего деятельность судов по рассмотрению конкретных гражданских дел[28].

О процессуальном характере норм международной подсудности свидетельствуют неблагоприятные юридические последствия, связанные с их несоблюдением. Например, санкцией за нарушение норм международной подсудности является отказ в принятии искового заявления, прекращение производства по делу или отмена судебного акта вышестоящим судом. Указанные санкции предусматриваются особыми статьями процессуального законодательства и носят процессуальный характер, а значит, и нормы, нарушение которых служит основанием для их применения, также являются процессуальными. Следовательно, как верно отмечено в литературе, обладает суд компетенцией или нет, зависит исключительно от того, соблюдена ли самая обычная процессуальная норма[29].

Следует заметить, что нормы национального права о международной подсудности очерчивают пределы компетенции только своих собственных судебных органов, в этом смысле они в отличие от аналогичных норм, предусмотренных международными договорами, призванных разграничить компетенцию судов нескольких государств, носят односторонний характер.

Что касается места, которое занимают нормы, предназначенные для регулирования международной подсудности, то они, как и в целом нормы, регламентирующие судопроизводство с участием иностранцев, на наш взгляд, относятся к соответствующей отрасли процессуального права. Тот факт, что некоторые нормы о международной подсудности содержатся в источниках, традиционно относящихся к источникам материального права, еще не свидетельствует об их принадлежности к материальным отраслям права. Формы выражения, объективизации правовых норм, безусловно, имеют большое значение в определении степени развития той или иной отрасли права, но они никогда не были определяющими факторами при решении вопроса, куда отнести ту или иную их совокупность. Как указывала Н. А. Чечина, «процессуальные нормы не становятся после их включения в непроцессуальные нормативные акты нормами иного сорта… Они обладают всеми свойствами и качествами обычных процессуальных норм»[30]. Вопрос о соотношении этих норм с корреспондирующими им нормами процессуального закона должен решаться в пользу приоритета применения последних исходя из принципа верховенства норм процессуального права по отношению к непроцессуальному, включающему процессуальные нормы. Развернутое обоснование принадлежности норм международного гражданского процесса к отраслям процессуального права в отечественной науке подробно изложено в работах таких авторов, как Н. А. Васильчикова, Г. К. Дмитриева, Л. А. Лунц, А. Л. Маковский, Н. И. Марышева, А. Г. Светланов и др.

Важным моментом при выяснении правового содержания понятия «международная подсудность» является исследование его соотношения с такими правовыми категориями, как внутренние подведомственность и подсудность. Традиционно подведомственность определяют как относимость нуждающихся в государственно-властном разрешении споров о праве и иных дел к ведению того или иного компетентного в этом вопросе органа, как свойство юридических дел, в силу которого они подлежат разрешению определенными юрисдикционными органами[31]. Международная подсудность и подведомственность в этом плане схожи – и та и другая имеют своей целью разграничить полномочия юрисдикционных органов государства. Это дало основание ряду авторов утверждать, что международная подсудность содержит некоторые элементы и судебной подведомственности[32]. Вместе с тем говорить о тождественности двух этих категорий было бы неправильно: у них различное назначение и сфера регулирования, каждая из них решает разные задачи в судебной сфере. Наглядно это представлено в следующем примере.

Акционеры российской компании обратились в арбитражный суд Российской Федерации с иском к компании – Акционерному фонду Республики Сербия, Агентству по приватизации Республики Сербия о признании недействительным договора купли-продажи акций сербской фирмы и о применении последствий недействительности этой сделки в виде обязания Акционерного фонда Республики Сербия возвратить российской компании уплаченную за акции сумму денег. В обоснование иска указано на несоблюдение при заключении договора Федерального закона от 26.12.1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах» (ст. 78–79), устанавливающего порядок совершения акционерным обществом крупной сделки. Компетенция российского суда рассматривать возникший спор обоснована тесной связью спорного правоотношения с территорией Российской Федерации (ст. 247 АПК РФ), поскольку основания для признания оспариваемой сделки недействительной установлены российским законодательством – личным законом российской компании (ст. 1202 ГК РФ), на основании которого определяются отношения хозяйствующего общества с его акционерами. Суд прекратил производство по делу, сочтя себя некомпетентным рассматривать спор, возникший из отношений, связанных с обращением ценных бумаг, выпуск которых имел место на территории Сербии, где также исполнялась оспариваемая сделка. Суд пришел к выводу об отсутствии у него компетенции на основании ч. 1 ст. 251 АПК РФ в связи с судебным иммунитетом Республики Сербия по отношению к предъявленному иску. Апелляционный суд, напротив, счел, что возникший спор относится к компетенции арбитражных судов Российской Федерации. Однако ФАС Поволжского округа, рассмотрев жалобу Агентства по приватизации Республики Сербия, в которой отмечалось, что российский суд не вправе рассматривать возникший спор и вынесенное им решение не подлежит исполнению на территории Сербии в силу ст. 48–54 Договора между Союзом ССР и Федеративной Народной Республикой Югославия о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам от 24.02.1962[33], оставил судебный акт первой инстанции о прекращении производства по делу в силе[34].