Царь Саул - Валентин Пронин

— И что же дальше?

— За усердие и понятливость меня сделали учеником храмовой школы. Я закончил её с письменным разрешением врачевать больных и вести переписку по торговым и даже государственным нуждам. Разумеется, я был только помощником опытных писцов. Но мой наставник, многопочтенный Неферкер, усиленно хлопотал, чтобы мои скромные навыки были замечены высокопоставленными людьми. Уже тогда меня прозвали «шестиязыкий Гист». Я знал не только благозвучный язык Черной Земли, но также наречия хеттов и пеласгов, как я упомянул ранее. Помнил я и говор племени моей матери, и язык людей ибрим, а также язык и письменность Ханаана. Вскоре мне пришлось усвоить словесные обороты изысканных вавилонян. Меня стали посылать с посольскими караванами. Как переводчику в далёких варварских странах, мне было разрешено отрастить бороду, чтобы не слишком отличаться от хананеев, митаннийцев или жителей Сидона. Конечно, подданным фараона носить бороду не подобает. Но я больше находился в разъездах по всему миру, чем на берегах священного Нила.

— Удивительна настойчивость жреца Неферкера для выдвижения юноши-иноземца. — Нахт сделал гримасу недоумения.

Малорослый Гист захихикал, пропустил свою бороду через горсть худосочного кулака и сказал, позволяя себе в разговоре с вельможей осторожную вольность:

— Надо признаться, в отрочестве и юности я был весьма изящен, гладкокож и смазлив. Кроме того, опрятность, употребление благоухающих снадобий и уступчивость способствовали приятному впечатлению. Мой учитель и некоторые другие важные лица имели ко мне особую склонность.

— Это весьма предосудительно, — скрипучим голосом произнёс Нахт. — Наверное, особую склонность к мальчику, похожему на девчонку, имел и муж твоей матери, этот хананейский купец, и купец из Кеме, а затем и жрец Тота. Скверно, скверно… Вот таким способом теперь пополняется состав государственных служащих… — Глава каравана, направлявшегося в Вавилон, не являлся сторонником второго вида любовных отношений. Впрочем, и первого тоже. Как это нередко случалось с египетскими чиновниками высокого ранга, он был скопец.

2

Караван приблизился к чахлой смоковнице. Внезапно с дерева снялась большая бурая птица. Толстый сук дрогнул под её тяжестью, занырял в воздухе оторвавшийся желтоватый лист. Птица медленно полетела, плавно взмахивая широкими крыльями. Казалось, с её перьев опадает многолетняя пыль. Люди проводили птицу напряжёнными взглядами. Кто-то из чернокожих нубийцев потянул было стрелу из колчана за спиной. Его хмуро остановили. К чему тратить стрелу на этого столетнего пожирателя падали.

«Мерзкое чучело, — подумал караванщик, следивший за почётом птицы с первого верблюда. — Как будто не живое существо, а по волшебству колдуна ожившая дохлятина… Не притворился ли птицей сам Азазиэл, демон смерти, который может послать неудачливым путникам чуму, песчаную бурю или разбойников?»

— Почтенный Кедар, посмотри туда! — закричал мадьянит, идущий поблизости, и указал в направлении морского берега, скрытого за холмами.

Седобородый Кедар повернул голову, и тут же глаза его ослепили колкие блики солнца, отражённые поверхностью приближавшихся колесниц. «Воины Пелиштим… — встревожился опытный караванщик. — Что-то им от нас нужно?»

— Доложи сиятельному господину Нахту, — сказал он. — Я останавливаю караван.

По каменистой поверхности пологого холма мчались запряжённые разномастными лошадьми боевые колесницы пеласгов. На каждой колеснице стояли по три человека: возница, натянувший вожжи, лучник и метатель дротиков. Колесниц было десять. Последняя оказалась полупустой, в ней стоял только воин, правивший лошадьми. Стремительное движение колесниц быстро сокращало расстояние между ними и караваном.

Воины караванной охраны на всякий случай приготовили ремённые пращи. Один ливиец даже достал из мешка глиняный метательный шар. Однако господин Нахт произнёс что-то скрипучим голосом, и стражники опустили оружие.

— У нас с князьями пеласгов заключён мир, — пояснил не знающий языка Кеме, узкобородый Гист, слезая со своего мула и выходя вперёд, как и подобает переводчику.

Пахнуло горячим конским потом. Возницы останавливали лошадей. Воины в панцирях из бронзовых пластин, в коротких юбках, обнажавших загорелые ноги, спрыгнули на землю. На головах пеласгов были медные шлемы с толстым пуком красных крашеных перьев, что придавало им живописный и воинственный вид. Лица с прямыми носами, серые глаза, отсутствие бороды и усов (пеласги, как и египтяне, брились) резко отличало их от других жителей Ханаана, напоминая живших на севере светловолосых хурритов. Волосы у большинства пеласгов тоже белокурые или русые.

Пеласги свободно общались с соседними народами и принимали в своё войско людей Ханаана, аморреев, сидонцев. Случалось, к ним приходили молодые силачи из колен Эшраэля, несмотря на вспыхивавшую время от времени взаимную вражду и кровопролитные стычки.

Несколько десятилетий назад произошло крупное противостояние между князьями пеласгов и старейшинами ибрим. Вслед за тем началась война, проходившая с переменным успехом. Однако к описываемому времени победителями стали пеласги. Они требовали дань с городов и селений Эшраэля, отбирая главным образом крупный рогатый скот. Кроме того, отряды белокурых воинов контролировали ввоз на территорию ибрим металлических предметов и оружия, особенно железного. Заниматься кузнечным ремеслом людям ибрим было запрещено.

С колесницы, украшенной по бортам искусным литьём, спустился немолодой жилистый воин в накинутом поверх панциря красно-синем плаще. Он, видимо, был старшим в отряде. Опираясь на копьё с железным наконечником, воин в плаще спросил Гиста:

— Откуда караван и куда?

Гист подробно изложил, куда направляется караван Черной Земли и кто его возглавляет.

— Вот господин Нахт, посланный номархом Рехмиу и известный самому фараону. Он может поручиться, что во вьюках двадцати пяти верблюдов нет ничего запрещённого. На всех верблюжьих вьюках… полосатые, видишь?.. стоят государственные печати. Что же касается поклажи сорока ослов, то имущество как египетских купцов, так и… других, примкнувших к нам позже. За них господин Нахт ручаться не будет, кроме моего лошака, конечно, который везёт меня, лекарства для сиятельного Нахта, а также папирусы с посланиями номарха к вавилонским вельможам.

Равнодушно взглянув на красноречивого переводчика, начальник сторожевого отряда сказал:

— Хорошо, мы не будем проверять верблюжьи вьюки. Мы ощупаем и просмотрим поклажу ослов. Скажи воинам каравана, чтобы они собрались под деревом, сели на землю и положили оружие. Мы сторожевая застава и следим за порядком в этих местах, — продолжал пеласг (Гист заметил узкий шрам, рассёкший щёку и подбородок воина кривой белой полоской). Я знаю, есть договор. Мы не препятствуем караванам из Мицраима в Вавилон или из Вавилона в Мицраим. Но раз вы идёте через земли Эсраэля, мне надлежит проверить: нет ли в мешках оружия и железных изделий. — Воин со шрамом говорил на языке хананеев. В слове «Эсраэль» он подчёркнуто произнёс свистящее «с» вместо шипящего звука. Это «с», такое нарочитое и даже неприятное, словно подтверждало жёсткость его намерений.

Гист объяснил воинам каравана, как им следует поступить. Египтяне, ливийцы, негры сложили в одном месте свои пращи и колчаны. Они составили шалашом копья и уселись все вместе под смаковницей.

Воины пелиштим быстро окружили разоружившихся. Некоторые взялись удерживать лошадей, а пятеро начали проверять сумы. С людьми, сидевшими на ослах, они разговаривали грубо и толкали их без всякого уважения.

— Эй, мохнатые рожи, долго мы будем дожидаться? Или каждому нужно отдельное приглашение? Поторопитесь, не то мы распорем мечом ваши грязные бурдюки!

Торговцы-мадьяниты послушно слезли с ослов и стали показывать пятёрке досматривавших свой товар. Открытые свету египетские вещи и ткани были хорошего качества, но пеласги не выказывали никакого намерения их отобрать. Они настойчиво искали что-то другое. И наконец, исследовав поклажу предпоследнего осла, нашли ожидаемое.

— А, попался, — торжествующе произнёс начальник сторожевого отряда, вытряхивая прямо на землю большой мешок с чечевицей. — Кажется, затеяли варить похлёбку, да как бы не обломать зубы…

Вместе с чечевицей посыпались железные наконечники стрел, ножи и насадки для топоров. Молодые воины рассмеялись, настроение у них сразу улучшилось. Видимо, за обнаружение запрещённых предметов им полагалась награда.

— Чьё это? Твоё? — обратился начальник к худому, высокому человеку, загоревшему до черноты и непримиримо скалившему зубы в свалявшейся бороде. — Ты забыл про запрет, мошенник? Получишь плетей и отсидишь в яме, пока тебя не выкупят родственники.