Вокруг Света 1996 №04 - Журнал «Вокруг Света»

Несмотря на столь суровые, на наш взгляд, требования, я не видел у обитателей монастыря ни одного неприветливого, хмурого лица. Напротив — весь облик монахов, их глаза и речь свидетельствовали о достоинстве и душевной уравновешенности людей, познавших истину и готовых поделиться ею с ближним.

Иеромонах Виталий высок и статен, редкие седые нити прошивают окладистую черную бороду. Ему, пожалуй, подошла бы роль русского богатыря. С некоторых пор о.Виталий «водит экскурсии», поскольку хорошо знает историю. Еще известен он тем, что занимается подводной охотой на серьезную рыбу и владеет фотоаппаратом «Зенит», с помощью которого ведет фотолетопись монастыря.

Балкон, примыкающий к келье о.Виталия, выходит на море. Деревянный диван, покрытый матрасиком, плетеное кресло и венский стул. Вдоль перил натянута проволока с бельевыми прищепками.

Мы сидим на диване и перелистываем пухлые альбомы. О.Виталий рассказывает:

— Я здесь уже семнадцать лет, милостью Божьей, а как будто вчера приехал. Дни так и летят: служба, послушание, молитва, работа... Не успеешь оглянуться, как уже вечер — надо в трапезную, потом отдыхать и опять на службу.

— Что такое послушание? Любое дело, на которое благословляет владыка: что-нибудь по строительству, например, или возить дрова, ухаживать за больным и так далее. Вот видите, братия за работой, обновляют купол, красят. А это отец Иннокентий, он по слесарному делу мастер. Послушник Вадим подвозит известку. Вот нашу машину, подаренную патриархом Алексием, загружают материалом. Тут я снял грузинских батюшек, приезжали к нам прошлым летом. В Иверском монастыре недавно еще были и греки, и грузины, потом грузинские монахи состарились и перемерли, и монастырь отошел к греческой церкви... Это закат. Цветы весной. Опять цветы. Я природу люблю снимать, пейзажи. А вот маковки Пантелеимоновского собора в снегу, как в России. А тут престольный праздник, устроили для братии праздничное утешение с вином афонским. Послышался густой звук большого колокола.

— Ко всенощному бдению, — пояснил о.Виталий. — Но у нас есть время, до двух часов еще сорок минут.

Взглянув на часы, я обнаружил на них всего восемь. Мой собеседник упредил недоуменный вопрос непосвященного:

— Мы здесь живем по византийскому времени. Оно древнее и способствует настоящему режиму. Как только солнце закатится, и живая тварь, за исключением некоторых хищников, укладывается спать, у нас считается полночь. Мы ложимся отдыхать, а через пять-шесть часов, в зависимости от того, какой устав в монастыре, встаем, начинается утреня. Фиксированного различия с европейским временем нет. Летом, когда солнце поздно заходит, разрыв составляет два с половиной — три часа, а зимой бывает семь часов разница. И снова мы листаем альбом. О.Виталий поясняет:

— А-а-а,  это я  возвращаюсь из Димитровской кельи. Раньше там метох был от нашего монастыря, но монахи все перемерли, и место запустело. А я, по состоянию своей духовной потребности, должен побыть немного в уединении. И мне было благословение эту келью поддержать. У меня там свой распорядок: молюсь, читаю, пою, тружусь. Беру отсюда чай, сахар, керосин. Овощи свои, с огородика. Там не жил никто лет пятьдесят, и вот я с Божьей помощью и с помощью друзей восстанавливаю дом. Были кое-какие пожертвования, я на эти деньги нанял одного понтийца. (Понтийцами в Греции называют переселенцев с берегов Черного моря, потомков греков, пришедших сюда еще в те времени, когда оно называлось Понтом Эвксинским. Многие из них слабо владеют новогреческим языком, перебиваются случайными заработками. В пригородных автобусах под Салониками я слышал, как понтийцы нарочито громко переговаривались по-русски; старики же порой вообще отказываются учить язык своей прародины. Прим. авт.) Мы с ним работали от зари до зари: подняли балкон, перекрыли крышу, стены подремонтировали, так что могут еще стоять. Мне дают в монастыре кое-какие стройматериалы. Шифер вот привез недавно, теперь надо на место перетаскивать на руках...

—Там и церковь есть в честь великомученика Димитрия Солунского. Иконы в той церкви были ценные, поэтому, когда место запустело, их взяли в монастырь. Я не стал их назад требовать, чтоб не своровали, а сделал иконостас из таких же икон, но бумажных. Покрыл их лаком, стали как старинные. Все равно украли, когда я ездил в Россию. Наверное, подумали, что настоящие, византийского письма...

— Помимо скитов и келий, здешний монастырь имел еще несколько метохов. Скит — это фактически маленький монастырек, келья — домик с церковью, метох — монастырские угодья: сад, виноградник, огород, тоже с братским корпусом и церковью. Сейчас остался один-единственный метох Крумица. Раньше там жило человек четыреста, а теперь никого не осталось. Пришлось сдать в аренду одному греку, он делится с нами урожаем и вином...

— Ну а это мы прощаемся с иеромонахом Антонием. Ученый был муж, жаль — умер пятидесяти лет от диабета. Мы здесь хороним усопших не в гробах, а в подрясниках, бывает, завернем в одеялко — и в могилку. Они у нас неглубокие, в полметра. Через три года разрываем, вынимаем скелет, промываем. Косточки складываем в специальное помещение, а на черепе пишем краской: монах такой-то, годы жизни, нес такое-то послушание, и череп выставляется в усыпальнице. Чтобы помнили. А могилка освобождается для другого усопшего... В альбоме о.Виталия я видел фотографии таких черепов с надписями, и вознамерился было попросить одну для публикации в журнале, но передумал, усмотрев в этом нечто кощунственное: ведь монахи не выставляют череп на всеобщее обозрение.

Почти все альбомы были просмотрены и откомментированы, когда из-за косяка высунулась чья-то голова:

— Служба начинается!

— Знаю, — кратко ответствовал о.Виталий и быстро собрал свои богатства. — Жаль, — сказал он, пожимая мне руку на прощанье. — Жаль, что утром уезжаете. Поднялись бы ко мне в келью, отсюда всего час ходу. Буду служить там завтра праздничную литургию.

Я вышел на площадь. Сгущались сумерки, небо было расчерчено силуэтами куполов, крестов и крыш. Заостренная башня колокольни сторожила обитель. На башне нельзя было различить ни циферблата, ни стрелок, но я точно знал византийское время — два часа ночи. От краев площади неслышно скользили к церковным вратам черные фигуры. Начиналась всенощная —  служба, название которой здесь не расходится с корневым значением слова.

По ночам Свято-Пантелеимонов монастырь укрывает кромешная тьма. Маленькая станция, откуда подается электричество, прекращает работу ради экономии топлива. В коридорах и кельях зажигаются керосиновые лампы, церкви же освещаются свечами.

Возвратившись из храма, где продолжалась всенощная, в свою комнату, я нащупал на столике спички и осторожно запалил лампу. В неровном свете из темноты выступили иконы, бок громоздкого шкафа, кровать, пучок зверобоя над дверью.

На столике, рядом с лампой, лежал тяжелый фолиант. Я открыл твердую кожаную обложку и прочел на титульном листе крупную надпись: Псалтирь. Книга псалмов и молитв царя Давида была напечатана старославянским шрифтом в прошлом веке. Стенания и плач, ярость и надежда пылали в киноварных затейливых буквицах, предваряющих каждый псалом.

«Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами»...

Быть может, в этот глухой час, когда море грозно рокочет во тьме и вдали тоскливо мерцает одинокий огонек, возносится к небу с Афона вопль истерзанного сердца, как возносился он и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад.

К утру волнение на море не утихло. Кругом обсуждали, придет паром или нет, вспоминали тяжелые зимние шторма, когда Святая Гора на несколько дней оказывается отрезанной от остального мира. Шторма рождает налетающий с заснеженных вершин Фракии ветер с неподходящим названием «фортуна».

Алексис спозаранку пешком отправился по своим делам в Карье — афонскую столицу, рассчитывая утром сесть на тот же паром, что захватит и нас. Мы же с Борисом попросили пономаря Вадима, молодого человека в огромных рабочих ботинках, показать нам церкви и библиотеку — собрание уникальных старопечатных книг, рукописей и документов на разных языках числом около двадцати тысяч. Насчет библиотеки сразу же был получен отказ от монастырского начальства, поскольку не так давно случилась кража нескольких раритетов, и теперь доступ туда посторонним практически закрыли.

Уставший после всенощной пономарь привычной скороговоркой представил нам главные иконы и святыни храмов, начиная с собора Святого Пантелеймона.

— Это храмовая икона Пантелеймона с житием, — частил Вадим. — Он был врачом, Пантелеймон, жил в в Никодимии, сейчас это место в Турции. Его мучили за веру, но у врагов долго не получалось умертвить Пантелеймона. В море топили — не тонет, четвертовали — колесо разломалось, и на костре он не сгорел. Икона хорошая, в традициях новгородской школы: фигура вытянутая, стройная, что создает впечатление величия.