Гибель постороннего - Святослав Рыбас

Краснов был уже не тем, и это Акимова удивляло.

Однажды командир отчитал начальника службы снабжения Валентина Козаченко по странному и ничтожному поводу.

Козаченко был среднего роста широкогрудый парень, лет двадцати шести, с наглыми и хитрыми глазами. Он то появлялся в штабе, то исчезал, его влекли снабженческие тайны, неясная романтика намеков, полуправд, взаимной выгоды и джентльменского соглашения. Он заканчивал радиотехнический институт и уже получил приглашение работать в будущем году заместителем директора какого-то завода.

Он был рожден для своего тонкого дела. Акимов это понял, когда Козаченко за две минуты добился поставки в южные районы области эшелона с лесом. В штаб пришел лысоватый человек в помятом пиджаке, назвался работником "Лестреста" и попросил помочь достать два вагона сухой штукатурки. Штукатурки у Козаченко не было, а имелись лишь фонды на конец квартала, но он, не мигая, поедал наглыми красивыми глазами пришельца, говорил басистым голосом о десяти вагонах, которые не сегодня-завтра отправят в адрес штаба. Лысоватый человек позавидовал такому богатству. Козаченко вытащил чистый штабной бланк и протянул его коллеге.

- Сейчас составим письмо. Вы ее получите. Нам нужен лес.

- Сколько? - оживился снабженец.

- Семь тысяч кубов, - ласково ответил Козаченко.

- О, семь тысяч!

Козаченко потянул бланк на себя, но снабженец прихлопнул бумагу.

- Пять! - предложил он.

- Семь, - улыбнулся Козаченко.

- Пять.

- Мы теряем время. Впрочем, мы можем взять лес и в другом месте.

- Ладно! Бери. Семь тысяч - мелочи.

- Конечно, мелочи! - невозмутимо подтвердил Козаченко. - Я знаю не хуже вас.

Но Краснов отчитал Козаченко по ничтожному поводу.

- Роберт, - сказал Козаченко. - В Мушкино надо забросить цепи для бензопил.

- И все? - спросил Краснов.

- Вроде бы все.

- Ты меня удивляешь! Еще спроси, как составить письмо поставщикам... Ты обещал проверить объекты по всем позициям? Или я должен держать все в голове? Зачем тогда мы держим службу снабжения?

Козаченко спокойно поинтересовался:

- Отвечать?

- Требуй со своих! Васильев совсем закис. Гони его в Мушкино.

Акимов понял, что командир не в духе, и решил помочь Козаченко.

- Остынь, Роберт, - сказал он. - В службе снабжения вакансия Может, возьмем еще человека?

Краснов недовольно взглянул на него, спросил:

- Ты освоился? Ну и решай этот вопрос. Только не лезьте ко мне с каждой мелочью.

Секретарша Тамара подошла к его столу и положила кипу писем. Краснов склонился над ними. Льняная сорочка охватывала его плечи, подбородок круто выдавался вперед, широкий короткий нос придавал лицу грубоватое выражение.

Прошла уже почти неделя, а Краснов с Акимовым толком и не поговорили.

- Татьяна, тебе, - Краснов наклонился к соседнему столу и отдал Бурынькиной конверт. - Из Комитета ветеранов войны.

- Ага, - ответила она. - Наверное, о награждении? - Бурынькина вскрыла пакет и прочитала письмо. - Роберт, не согласна! - воскликнула она.

Он повернулся к Акимову, слегка пожал плечами, как бы говоря: "Сам видишь - новичок, девчонка".

Бурынькина заметила его взгляд и принялась объяснять Акимову, ища поддержки:

- Понимаешь, Юра, мы в апреле несколько воскресников провели, к лету готовились, отремонтировали квартиры инвалидам войны. Нам пришло десять грамот из Москвы, чтобы наградить ребят. А я решила повременить. Правильно сделала?

- Не понял, - сознался Акимов. - Наградила бы ребят, если заслужили.

- Как вы не поймете! Наше шефство над ветеранами еще не кончилось, лучше уж осенью вручить. Поняли? - Она обвела всех сияющими глазами, но, увидев снисходительные лица мужчин, воскликнула с досадой: - Эх, вы столоначальники!

- Ну как тебе наш комиссар? - спросил Краснов у Акимова.

- Боевой комиссар! - одобрил тот. - Нет, Таня, честное слово! - добавил он, сдерживая улыбку.

Бурынькина отмахнулась:

- Вы все подшучиваете!

- Все-таки надо было брать эти грамоты сразу, - сказал Краснов. - Мало ли что будет осенью... Может, бланки кончатся.

Зазвонил телефон.

- Штаб слушает, - вымолвил Краснов негромко. - Стороженко? Евгений! Скажи ему, что он на бюро обкома будет объясняться. Тебе ясно? Кто перехватил?! Ты не паникуй... Возьми договоры. Договоры в Мушкине? Узнай все толком. Ну, давай, справимся.

Краснов стукнул трубкой и с легкой досадой произнес, что весть очень неприятная.

- Нет худа без добра, - заметил Козаченко. - Теперь кто-то поедет в Мушкино. Заодно и цепи забросит.

Бурынькина всплеснула руками:

- Дьявол ты, Козаченко! Совсем стыд потерял на своем снабжении. Ты еще подстрой нам неприятности, чтобы они тебе на руку выходили...

- Танюша! - с ласковой укоризной сказал Козаченко - Моя служба тонкая и деликатная. Ты еще не осознала ее политического значения.

- Как? - удивилась она.

- А так... Молодые энтузиасты с песнями строят в короткие месяцы летних каникул. Они не хотят жить в долг у общества, они отдают ему жар своих сердец.

Козаченко серьезно глядел своими наглыми твердыми глазами и говорил басистым приятным голосом, зная по опыту, что его всегда выслушивают до конца.

- Без цемента, кирпича, леса, сухой штукатурки, гвоздей, бетономешалок, лопат, топоров, палаток, сапог и службы снабжения угаснут песни энтузиастов, - продолжал он. - Воспитательная сторона третьего трудового семестра потеряет смысл. Вот как, Танюша, обстоят дела с моей службой.

- Демагог! - укорила Бурынькина. - У людей беда, а ты языком мелешь. Вот поехал бы в Мушкино и проявил там свои деловые способности.

- Не суетитесь, - заявил Краснов. - В Мушкино поедет Акимов.

* * *

Он собрался лететь первым утренним рейсом и хотел лечь пораньше, чтобы выспаться. Через открытое окно долетала из ресторана тяжелая быстрая музыка. Она дразнила Акимова, заставляла думать о праздной жизни, женщинах. Он уложил в саквояж полотенце, смену белья, фонарик. Потом побрился, вытер лицо одеколоном, спрятал бритву. Спать не хотелось, но он лег, испытывая какое-то смятение от ночной музыки.

Когда в дверь постучали, Акимов обрадовался.

Вошел Краснов.

- Спишь? - спросил он, вглядываясь в темноту.

Роберт стоял в освещенном проеме.

Акимов включил настольную лампу.

Краснов закрыл дверь, повернул ключ. В левой руке он держал кулек из газеты.

- Значит, летишь. - Он развернул кулек, вытащил из него бутылку конька. - Выпьем на дорожку.

Акимов вспомнил о "сухом" законе, но ничего не сказал. Роберт и без того знал, что он не станет пить.

- Ты всегда был идеалистом, - заметил Краснов. - Не представляю, как будешь жить после института? Ведь явно не впишешься в нормальную жизнь! - Он откупорил бутылку и разлил коньяк в стаканы. - Слушай, Юра. Только что позвонили из Юганска. В Мушкине погиб парень. Ширяев говорит, что ты его навязал им.

Акимов не сразу понял, что речь идет о Грише. Он непроизвольно спросил его об обстоятельствах гибели, надеясь, что Краснову, возможно, еще не все известно. Но он ошибся; Гриши действительно уже не было в живых.

Несколько дней назад паренек сидел здесь, рассказывал о себе, верил и не верил, что будет работать со студентами. "Я послал его на смерть", подумал Акимов.

Он не успел ни привязаться к Грише, ни узнать его, но почувствовал невозвратимую потерю. Если бы он оттолкнул его, вышло бы по-другому.

- Ладно, успокойся, - сказал Краснов. - Выпей.

Акимов подержал стакан и поставил обратно.

- Жалко мальчишку, - признался Краснов. - Меня не покидает ощущение, что я мог бы спасти и не спас...

Он выпил и закурил, глубоко затягиваясь.

- Гибнут чаще всего те, кто слишком доверчив к жизни, - подумал вслух Акимов. - Никакие наши уставы и законы не защитят их до конца. Были и у меня случаи, когда можно было сыграть в ящик. Но пронесло. Бог с ними! Не тот ты человек, Роберт, которому хочется раскрыть душу.

- Уволь! Сам не люблю разговоров про душу. У нас про нее вспоминают, когда надо затемнить суть дела. А дело-то просто: гибнут от дури. Ну кто его загонял в кузов грузовика? Сам залез. А грузовик перевернулся.

- Что предлагаешь? - спросил Акимов.

Однако то, что придумал Краснов, было странным: Гришино имя не должно появиться в списке бойцов областного отряда, смерть постороннего по причине нарушения техники безопасности не должна лечь пятном на отрядную репутацию.

"У нас люди тоже ничего, но для своей пользы, а тут - от чистого сердца", - говорил Гриша Акимову совсем недавно.

- Кто тебя заставляет идти на это? - спросил Акимов.

- Мое положение, - ответил Краснов. - У меня десять тысяч, целая дивизия. Я - с ними, а не с разными посторонними бродягами. Ты задумайся, каково родителям отпускать своих ненаглядных чад в отряд Краснова, в котором гибнут люди! Отряд должен быть безукоризненным. И организационно, и политически. Дошло?

- Мы будем спекулировать на человеческой смерти?