Черный трибунал - Виктор Доценко

— Это еще цветочки. Через полчаса ты вообще пожалеешь, что родился на свет.

Затем обратил внимание на девушку — та лежала ни жива ни мертва от страха, забыв даже прикрыть свои оголенные груди и вполне аппетитные бедра.

— Во, телка, какая ты сисястая! Че, пацаны, с собой заберем или как?

— Первым делом, первым делом — самолеты, ну а девушки, а девушки — потом, — продекламировал Михей. — Запри-ка ее пока в ванной и кляп какой-нибудь в рот засунь, чтобы не орала. А ты, Валерик, обыщи, что тут ценного есть. Не мог же он из Москвы свалить пустой!..

…Спустя полчаса московский бизнесмен, скрывавшийся от кредиторов в Краснодаре, действительно пожалел, что родился на свет.

Конечно же свою вину он знал. Конечно же он видел, кто перед ним, но все-таки попытался договориться.

— Ребята… — начал он, с трудом справляясь с естественным волнением.

— Мы те не ребята, ребята у мамки сиську сосут, — прервал Михей, доставая из внутреннего кармана несколько сложенных вчетверо листков бумаги. — Заткнись лучше и слушай, что я тебе говорить буду. Так-так-так., . Ага. Вот. — Он принялся читать с выражением:

— «Расписка… Я, Леонид Петрович Юшкевич, 19 апреля 1998 года взял в долг у Владимира Валерьевича Бурнуса двадцать две тысячи долларов. Обязуюсь вернуть не позже, чем через четыре месяца». Ты Леонид Петрович Юшкевич? Что молчишь, сука?! Не слышу! Ты?!

— Да, — с трудом ворочая пересохшим языком, отозвался хозяин квартиры.

— Брал деньги?

— Брал.

— Почему не отдал?

— Да сами же понимаете — кризис! Я бы и отдал, у меня счета в Мост-банке и «СБС-Агро», так ведь валюты нет! Предлагают или рублями по шесть триста, или в Сбербанк переводить… Да еще с ГКО моя фирма влетела…

— Нас это не колышет. Мы тоже влетели. А вот еще одна расписка. Читаю:

«Я, Леонид Петрович Юшкевич, 20 января 1998 года взял в долг у Ольги Дмитриевны Самоделок пятьдесят четыре тысячи долларов. Обязуюсь вернуть шестьдесят четыре тысячи долларов не позднее…» А вот еще: банковская платежка о перечислении на твою долбаную фирму предоплаты в сто двадцать пять тысяч долларов. Капусту ты получил, обналичил — это мы тоже знаем. Товар не поставил. Брал?

Крыть было нечем.

— Брал…

— Чем ответишь?

Должник промолчал.

— У тебя тут что-нибудь вообще есть? — спросил Михей.

— У него наликом сто четырнадцать штук, какая-то мелочь и кредитки «СБС-Агро», — доложил Валерик, делавший в квартире обыск, и, поставив на стол «дипломат», щелкнул замками — на столешницу посыпались тугие брикеты стодолларовых купюр и россыпь кредитных карточек. — На антресолях среди хлама нашел.

— Ага, уже легче… — немного повеселев, резюмировал татуированный. — А остальные? А нам за работу? А бизнесменам нашим за моральный ущерб? Так чем ответишь, сучонок?!

— Я отдам… потом, когда с делами разберусь, — умоляюще глядя на бандитов, пролепетал должник.

— Потом нам не надо… Потом — это светлое будущее, а мы всегда живем настоящим.

— Дайте хоть месяц сроку!

— Насчет срока — это не к нам, а в прокуратуру, — развеселился Валерик.

— Но у меня… нет столько денег! — взмолился несостоятельный должник, понимая, что теперь начнется самое страшное.

Самое страшное началось спустя минуту. Сперва Михей положил перед бизнесменом несколько загодя заверенных нотариусом документов: это были генеральные доверенности на принадлежащие господину Юшкевичу три московские квартиры, по которым последний делегировал Андрею Васильевичу Михеенко полное право распоряжаться жилплощадью по собственному усмотрению. Должник, естественно, сперва отказался ставить подпись, и тогда Михей коротко кивнул Валерику. Тот, достав из спортивной сумки шприц и флакон одеколона, быстро наполнил стеклянный цилиндрик прозрачной зеленоватой жидкостью и, присев на корточки перед лежавшим на полу пленником, сделал ему инъекцию в мошонку, под кожу.

Наверняка немного найдется мужчин, которые после такой адской пытки не сделают все, что от них требуется. Леонид Петрович Юшкевич не стал исключением.

Через мгновение генеральные доверенности на квартиры были подписаны. Приезжим бандитам ничего иного и не требовалось. Или — почти ничего.

— Ну что, с самолетами разобрались, теперь осталась твоя шлюха, — пряча доверенности во внутренний карман куртки, констатировал Михеенко. — Где там эта бигса? В ванной? Давай-ка ее сюда. Совместим, так сказать, приятное с полезным, — закончил он, не объясняя, впрочем, что в этой ситуации приятное, а что — полезное.

— Щас на троих распишем, в три ствола и одновременно, — похотливо хихикнул Валерик…

Прищурившись, Михей смотрел, как его дружки втолкнули в комнату девушку с кляпом во рту. Она, похоже, совсем протрезвела от страха и переводила обезумевший взгляд то на бандитов, то на скорчившегося у ее ног москвича-фирмача. Варлам держал ее за волосы, Валерик приставил к ее горлу финский нож с канавками для кровостока.

— А ничего сучка, — хохотнул татуированный атлет, стоявший перед ней. — Жаль, что не целочка уже… Эй ты, дура, хочешь с нами, настоящими мужиками, побаловаться? В очко-то ни разу небось не трахалась, а? Щас мы эту проблему решим, щас… Мужики, кто ее вафлить будет? Валерик? Отлично!.. Я-то хочу ей на заднем месте целку сломать. И слушай сюда, курва, — Михей сурово взглянул в глаза беззащитной жертвы. — У Валерика в руках будут две острые железки. Если укусишь его хрен, то оглохнешь сразу, понятно? Так что будь умницей. Ты потом всю жизнь будешь эту ночь страсти вспоминать. Встала на колени живо! И не вздумай вякать, если жизнь дорога!

Только он выдернул кляп изо рта Веры, она сразу забормотала, пуская слюни и дергаясь всем телом:

— Мальчики, не надо… Зачем же так… Я бы и так дала… По-хорошему, если бы попросили…

Но тут Валерик приставил к ее ушам свои страшные железки, и она, давясь, принялась за его вздыбившуюся от желания плоть. Только мычала, когда он засовывал его слишком далеко и ее нос упирался в черные курчавые волосы на лобке бандита. Валерик быстро кончил, заставив Веру проглотить всю его сперму, до последней капли, и тут же его сменил Варлам.

Вскоре с уханьем и рычанием кончил и Михей.

Они немного передохнули и вновь взялись за свое черное дело…

…Бандиты покинули двадцать седьмую квартиру лишь на рассвете, предварительно удушив подушкой и хозяина, и его случайную знакомую, которую гоняли по программе жесткого секса два с половиной часа. Перед тем как захлопнуть входную дверь, Варлам положил оба мертвых тела на кровать, поставив на столе зажженную свечку. Затем закрыл форточки и открыл на кухонной плите все газовые горелки.

По замыслу Михея, наверняка уже практиковавшего подобные фокусы, газ должен был проникнуть в единственную комнату и, достигнув критической массы минут через сорок, взорваться. Это вряд ли оставило бы милиции возможность отыскать следы преступления: взрыв газа до неузнаваемости обезобразит трупы. Да и какое тут преступление? Просто человек из Москвы познакомился с милой местной барышней, привел ее к себе, они выпили, зажгли свечу, чтобы придать обстановке романтичность, а тут произошла утечка газа или просто забыли выключить плиту…

Конечный результат бандитского вояжа на Кубань впечатлял: сто четырнадцать тысяч долларов плюс генеральные доверенности на три квартиры в Москве, каждая из которых тянула от семидесяти до ста десяти тысяч. Может быть, еще несколько месяцев назад бандиты из одной очень влиятельной московской оргпреступной группировки, пресыщенные богатыми возможностями легального бизнеса, и не взялись бы за столь хлопотное, технически сложное, а главное, кровавое дело, как выбивание долгов.

До августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года выбивание долга в двести тысяч долларов (из которых вышибалы взяли бы «за работу» половину минус расходы на техническое осуществление операции) прельстила бы в Москве разве что молодежные группировки. Но теперь, в условиях экономического кризиса, даже самые серьезные авторитеты считали за счастье подписаться и под куда меньшие суммы…

Над историческим центром Санкт-Петербурга — всегда многолюдным Невским, над забранными в гранит каналами с переброшенными через них мостами, над тускло мерцающим золотом куполом Исаакиевского собора — низко зависло темно-серое ноздреватое небо. Смеркалось намного раньше обыкновенного — это предвещало скорый и затяжной дождь, что не редкость во второй столице России.

Огромный неповоротливый «кадиллак» благородного серого цвета, свернув с Невского проспекта на неширокую улочку Рубинштейна, проехал несколько кварталов и, притормозив, въехал в арку дома.

На заднем сиденье расположился высокий черноволосый красавчик явно кавказской внешности. Строгий клубный пиджак, немыслимо дорогие туфли ручной работы, стодолларовый галстук с бриллиантовой застежкой, да и сам автомобиль, наверняка сделавший бы честь любому арабскому шейху, — все это выдавало в черноволосом одного из теперешних хозяев жизни.