Парни из нашей деревни - Ричард Олдингтон

– Угу. И не выпустят, – поддакнул Берт.

– Да, боюсь, что таких было немало, – сказал Хенсон. – Только немногие из них так вот у себя дома с ума сходили, да еще на людях. Я иногда вспоминаю о них и все думаю, где они сейчас.

– В богадельне, – сказал Берт.

– Да что вы! – воскликнул Хенсон с некоторым раздражением. – За ними нужен уход хороший, в специальной больнице.

– В богадельне, – повторил Берт. – Большинство из нас туда все равно раньше или позже попадет.

– А как ты думаешь, Берт, ты туда тоже попадешь? – пошутил хозяин.

– Угу, – сказал Берт.

Чтобы скорее перевести разговор с этих мрачных воспоминаний на что-нибудь другое, Хенсон спросил Берта:

– Как урожай в этом году?

– Да так себе, неважный, сэр. Ячмень совсем пустой, пшеницу ржа поела, а овес так заглушили сорняки, что его и убирать-то, пожалуй, не стоило.

– Он на ферме у Доджей работает, сэр, – объяснил хозяин, – фермой теперь миссис Додж управляет, вдовица. Муженек-то ее в четырнадцатом ушел в армию, ну и помер от дизентерии, когда его обратно раненого везли. Его в море похоронили, так и бросили в воду. А он только этой фермой и жил, сэр, ну, вдова его решила дальше хозяйство вести в его, значит, память. Она говорит, это, мол, единственное, что от него осталось, потому что даже могилки его нет, сэр, чтоб прийти цветочки посадить в воскресенье. А только это дело пропащее, сэр, разве женщина может как следует хозяйство вести, правда ведь, Берт?

– Нет, не может, – отозвался Берт. – Да теперь все уж не то, что в старые времена, все не так. Вот, помнится, дома у нас каждый год настоящий был урожай. И каждый раз такую гулянку закатывали, и пиво варили, сами варили, и никаких разговоров не было насчет рабочего дня. При луне частенько работали. Но зато фермер нам такого крепкого пива давал, какого душе только угодно. Пиво варили в марте и в октябре, так-то, и мартовское пиво пили от октября до марта, а октябрьское – от марта до октября. Настоящее было пиво, редкой крепости. Да только теперь уж этого ничего нет. Совсем теперь не то, что прежде, когда я молодой был.

Хенсон встал и расплатился с хозяином.

– Мне на Прескот вправо, что ли, сворачивать, хозяин?

– Сейчас, сэр, я покажу.

Хозяин подошел к двери.

– Вот церковь пройдете, сэр, и сразу вправо берите, и идите до пустого домика, где раньше старый Билл Уикхэм с сыном жил, а оттуда возьмите влево. И там указательный столб будет.

– До свидания! – сказал Хенсон Берту.

– До свидания, сэр!

– До свидания, хозяин.

– До свидания, сэр, спасибо вам, сэр.

Хенсон остановился, чтобы еще раз взглянуть на пат мятник жертвам войны. Некоторые имена теперь кое-что говорили ему. Он уже почти жалел, что прервал воспоминания хозяина. Интересно, что было с Битсоном и Нейлором, о которых тот не успел рассказать? Впрочем, нет, он правильно сделал, что ушел. Нужно же как-то уйти наконец от всех этих смертей и страданий, от разрушения, плача по убитым и горьких мук. Нужно строить новую жизнь. Но кто будет ее строить? Должно уйти из жизни хотя бы одно поколение, поколение, у которого слишком много воспоминаний и обид.

Он поднял руку, чтобы отдать честь, сознавая, что жест его, должно быть, выглядит несколько театральным со стороны, и отвернулся. В живой изгороди, окружавшей памятник, он сломал веточку шиповника с ягодой и воткнул ее в петлицу. Потом стал насвистывать старую походную песню, делая вид, будто ему весело, – «Где же парни из деревни нашей…» Вдруг он резко оборвал свист – перед ним был пустующий домик Уикхэмов, имена которых тоже стояли на гранитном кресте. Да, от этой песни как-то не стало веселей.

Примечания

1

Древняя форма креста с диском в верхней части.

2

Распространенная в то время в Англии реклама мыла, на которой изображен ребенок, пускающий мыльные пузыри.