Чепай - Михаил Лапиков

Короткий треск очереди — и стук босых пяток оборвался. На его место пришёл оглушительный гул мощного двигателя. Характерно вытянутый силуэт — жёлтая окантовка, серо-голубой фюзеляж и широкие балкенкройцы на плоскостях, размытой молнией промелькнул в считанных метрах над дорогой и унёсся вдаль.

Перед глазами снова встали нарисованные самолётики Хомяка, за которыми он запросто мог сидеть пару суток подряд с перерывами только на поесть и посрать с полным компьютером других таких бездельников.

Прозвище этого знала даже Ваша Покорная: худой.

Me-109.

Хомяк про такие ситуации трындел много и с удовольствием. С его точки зрения, священный долг каждого русского — попасть в прошлое, где и задушить грязными носками хотя бы одного чёрта, беса или нерусь, помыть сапоги в атлантическом океане и задушить ещё кого-нибудь.

А то чего они тут?

Когда же завоевание мирового господства путём расстрела нарисованных самолётиков, танчиков и корабликов с неподобающими знаками различия на корпусе давало сбои, все его доморощенные шизомилитаристы собирались в кучу на специально выделенных сетевых ресурсах и дрочили на свою нехитрую философию так, что с потолка за шиворот стекало.

Наши доисторические предки, насколько известно Вашей Покорной, где-то так и эволюционировали, фетиши с мамонтами на стенах пещер тому свидетелями. Довольно быстро эволюционировали, тысячелетий за сорок. Наверняка, и у этого молодого, подающего надежды, племени впереди лежало настолько же светлое будущее.

Примерно в тех же исторических границах.

Только вот о том, каково это — шлёпать босой ногой по раздолбанной дороге под визг смертельно раненой лошади, они, почему-то не задумывались. Никто и никогда. Или брелок забирать из мёртвой ручонки пацана, который теперь навсегда останется пятилетним.

И безымянным.

А ты ни похоронить их не сможешь, ни даже помочь как-то. Тебе бы кто-то помог.

Ага.

Подавляющее большинство друзей Хомяка о такой ситуации рассуждали с позиций маньяка-педофила дорвавшегося, наконец, к посту директора сиротского приюта. Причём в Заполярье, на земле Франца-Иосифа, откуда сиротки, ха-ха, никуда уже не денутся.

Вроде как стоят они такие, в белом, и указывают, как правильно Хрущёва за педерастию в народном хозяйстве насиловать, а тот кричит, вырывается, и обещает внедрить командирскую башенку на марсианском треножнике с тепловым лучом, радары загоризонтного обнаружения на трёх гальюнных лампах и одной военно-морской кочерге, и ещё какую-нибудь ерунду.

Песни Высоцкого о подвигах бойцов горно-водолазных частей на вечерах культурного досуга малых народностей ташкентского военного округа по-дой-дут.

А вокруг знай себе все такие аплодируют и аплодируют.

Вприсядку.

Чтобы нормально чувствовать себя в такой обстановке, нужно родиться шизофреником. Ваша Покорная к шизофреникам себя не относила — хотя длинным списком других недостатков предпочитала не столько мучиться, сколько наслаждаться.

В любом случае, грядущий жестокий хроноложеский анал пах чем угодно, только не розами.

Пуговки наушников скользнули в уши сами, без малейшего намёка о сознательном действии.

— About a maid I sing a song, sing rikety-tikety-tin… — привычная ирония Тома Лерера вернула хотя бы иллюзию того, что всё пока что не так уж и плохо.

Интересно, через сколько часов сдохнет аккумулятор?

— About a maid I'll sing a song, who didn't have her family long… — насчёт семьи, увы, сугубая правда. Чего нет, того нет. Прадед стенает под колониальным игом беспощадных японских империалистов, прабабка теоретически доучивается в школе, фактически — побирается, и заниматься ей этим увлекательным занятием до конца войны, если не позже.

Не то, чтобы у нас особо распространялись про её первый скандальный брак. В основном всё начиналось тем, как она встретила прадеда, и как у них с первого взгляда появилось большое и светлое чувство, как раз благодаря которому на свет и появились, в итоге, в том числе Ваша Покорная, Хомяк и ещё несколько бессовестных москвичей в третьем колене.

Что, в целом, не так уж и плохо — у местных замкадышей иммунитета к москвичам наверняка ещё толком не выработалось. Будет им, стало быть, случка города с деревней. Нетрадиционная.

Если доживу.

А с этим тут без родственников, но с моей внешностью, однозначные проблемы. Разве что казашкой прикинуться. Комсомолкой, ага. Спортсменкой и красавицей. Зря, что ли, Ваша Покорная городской уровень соревнований последние года три рвёт, не приходя в сознание?

Ещё бы спрос на танцы на пилоне по эту сторону ржавого занавеса ближайшие лет шестьдесят предвиделся, ага.

Лесополоса тем временем сменилась плотно засаженными полями, а чуть подальше, в низине у реки, показался городишка примерно с большое село размером. Ну, может и чуть побольше, да только из действительно многоэтажных зданий в нём имелись пара облупленных церквей и одна крашеная в зелёный высоченная металлическая каланча. Двухэтажные каменные дома — полжида в два ряда.

Затем каланча неторопливо взвалила на покрытое металлом плечо исполинскую, с хороший автобус, кувалду, подмигнула багровым глазом и сделала плавный шаг по улице. Дома на той улице заканчивались где-то на уровне металлического же бедра. Церковь, так уж и быть, чуть выше пояса.

Уехала. С вокзала позвоню. Искренне, крыша.

Траляля, какая досада!

Больше всего эта штука походила на памятник водолазному скафандру Кинг-Конга. Жёсткому такому, глубоководному, работы не меньше чем самого Церетелли. В крайнем случае — Гигера какого-нибудь. Тугая, явно живая, плоть двигалась под напластованиями корабельной брони, совсем как у насекомых-захватчиков из фильмов категории /b/ — для особо крепких желудком зрителей. Никакая механика с такой живой грацией двигаться не будет.

Красные звёзды на полусферах наплечников органично дополняли общую шизофреничность зрелища, как и хорошо заметная жирная надпись "Василий Чапаев" под ними. Букву "а" в слове "Чапаев" на левом наплечнике делила напополам хорошо заметная борозда.

Поезд на железной дороге рядом с этим ходячим памятником знаменитому подводному заплыву красного полевого командира выглядел детской игрушкой. Вполне живые люди на крышах вагонов казались муравьями.

Ещё несколько поездов натужно пыхтели следом за первым. Городок стоял на двух берегах реки с единственным железнодорожным мостом, и составы торопились пройти через него, пока есть время.

Преследователи не заставили себя долго ждать. Шустрые угловатые гусеничные коробочки показались возле насыпи. На тонких стволах заплясало пламя. Из хвостовых вагонов полетели щепки. Несколько людей сломанными куклами упали вдоль насыпи.