Новые нетерпеливые истории - Бернар Фрио

Его папа был психологом, его мама — инженером-информатиком. Вместе они разработали ему воспитательную программу. Всё было предусмотрено: суточная порция шпината в граммах; время, когда он должен идти спать в субботу 3 июля; поцелуи и нежности, на которые он имел право (в среднем 2,1 поцелуя в день; 4,3 по праздникам); носки определённого цвета, которые он наденет на своё восьмилетие…

Каждое утро его будил компьютер, несколько фальшиво напевая: «Вставай, маленький человек», затем объявлял ему программу на день.

Он беспрекословно слушался и не роптал. Его на это запрограммировали. Одно его смущало: время от времени компьютер объявлял: «Сегодня в 16:32: шалить».

Родители знали, что нормальные дети иногда шалят. «Это неминуемо и даже полезно для его внутреннего баланса», — говорили они.

Но он это ненавидел. И не потому, что его потом ругали. Он чувствовал, что родители только делают вид, что сердятся, а на самом деле они даже гордятся тем, что он изобретает оригинальные шалости. Как раз в этом-то и заключалась проблема. У него не было воображения, и приходилось часами напрягаться, чтобы каждый раз выдавать разные шалости. Однажды вечером, когда родители устроили приём, он пустил электрический ток по ручке входной двери. Он бросил в бассейн пираний, когда мама купалась. Он превратил кресло своего школьного учителя в катапульту. И натворил ещё много чего.

Но теперь у него истощился запас шалостей. Он в самом деле понятия не имел, что ещё придумать. И в то утро, когда компьютер вновь объявил: «Сегодня в 7:28: шалить», у него случился ступор. Оставалась только одна невоплощённая шалость. Это было очевидно.

Он сел перед компьютером, нажал на все кнопки и уничтожил воспитательную программу.

Серый волк

Антуан вбегает в класс. Он, как всегда, опоздал.

— Месье, месье! — кричит он, задыхаясь. — Ночью я видел серого волка.

— По телевизору? — спрашивает Селин.

— Нет, по-настоящему!

— Чушь, — говорит Фабьен.

— Интересничает, — говорит Валери.

— У-у-у… серый-серый волк! — орёт Дамьен ради смеха.

Учитель надвигает шляпу на уши.

— Клянусь вам, — говорит Антуан. — Он был одет как человек, но я видел его лапы, покрытые шерстью, и длинные когти, вот такие!

— Накрашенные ногти? — спрашивает Алина, покатываясь со смеху.

Весь класс надрывает животы.

Учитель в чёрных перчатках поднимает воротник пальто.

Антуан сердится:

— Но я же говорю вам, что видел его! Даже его треугольные уши и два больших клыка вот здесь, как у волка. И глаза! Красные-красные, словно огонь! Я ужасно испугался, когда он побежал за мной! Даже не знаю, как мне удалось от него спастись…

Но никто уже не слушает Антуана, и он с печальным видом садится на своё место.

— Замолчите! — кричит учитель хриплым звериным голосом.

Спрятав глаза за тёмными очками с толстыми стёклами, он смотрит на Антуана и цедит сквозь зубы:

Секрет

Я знаю, точно знаю: мой папа мне не папа, а мама мне не мама.

Я знаю это, потому что это очевидно.

Это очевидно, потому что иначе быть не может.

Я сын короля.

Но говорить этого нельзя, это секрет. Когда я родился, меня подменили другим ребёнком. Такое случается, я по телевизору видел, в фильме. Но другой ребёнок вскоре умер. И теперь король с королевой думают, что у них нет детей. Хотя у них есть я.

Премьер-министр заменил меня другим ребёнком. Он хотел отомстить и всё унаследовать. Как Эдгар в «Котах-аристократах». Но однажды меня найдут, и когда я вырасту, то стану королём.

Представляю себе папино лицо. Он больше не осмелится обзывать меня недотёпой и злиться всякий раз, когда я что-нибудь разбиваю, хоть я и не нарочно… В любом случае он не мой папа.

Мама горько пожалеет, что заставляла меня есть брюссельскую капусту, которую я ненавижу. Ей придётся просить прощения. Но я скажу: «Ничего, не стоит внимания, мадам». А потом, когда я приглашу её в свой замок, прикажу подать на обед кишки и холодную кровяную колбасу, потому что она это терпеть не может.

Теперь, когда они меня ругают, мне всё равно. Я думаю про себя: «Когда вы узнаете, кто я, вы пожалеете!»

Разумеется, я пока им ничего не рассказывал. Это секрет. Вам я говорю, потому что вы всё равно не слушаете. Но это правда. Так что никому ни слова, пожалуйста.

Марсианин

Планета Марс, девять вечера.

Дорогой папа, дорогая мама!

Наконец-то я на Марсе. Надеюсь, что вы с самого утра очень волнуетесь и что вы всюду меня искали. Вообще-то я наблюдал за вами со своих шпионских спутников и видел, как вы места себе не находили. Папа даже сказал: «Это невозможно, должно быть, с ним что-то случилось!» (Как вы теперь понимаете, у меня есть супермощные микрофоны для очень больших расстояний.)

Итак, мне немного стыдно это говорить, но я всё-таки скажу, потому что это правда: я ужасно рад, что вы переживаете. В конце концов, это ваша ошибка. Если бы вы не запретили мне пойти в кино с Франсуа, я бы не улетел. Мне надоело, что вы обращаетесь со мной как с малышом! Да, конечно, я зря обозвал вас старыми садистами, но ведь мама обзывала меня рохлей-переростком, так что мы квиты.

Не спрашивайте у меня, как я сюда добрался, это секрет, и я дал клятву не выдавать его. В любом случае мне очень нравится на Марсе. Люди здесь не слишком красивые, но очень доброжелательные. Никто не выносит мозг, когда ты получаешь трояк по географии. Ну, вы понимаете, на кого я намекаю…

Впрочем, здесь есть и довольно странные вещи. Не говоря уж о специальной породе скарабеев, которых марсиане едят на закуску. Но на Земле тоже есть много гадких блюд. Например, брюссельская капуста.

Круче всего тут производят детей. Мальчику и девочке достаточно посмотреть друг другу в глаза, и — хоп! — они становятся родителями. У меня уже полдюжины детей. Думаю, мне придётся носить темные очки. Так безопаснее.

Я бы мог рассказать вам ещё кучу всего, но предпочитаю на этом остановиться. Будьте здоровы и, надеюсь, до скорого.

P.S. Пожалуйста, пришлите мне пару сэндвичей с колбасой, клубничный йогурт и бутылку виноградного сока. Кстати, вы ещё сердитесь?

P.P.S. Оставьте посылку и письмо рядом с дверью на чердак. И не беспокойтесь. Всё дойдёт.

Ребёнок-палач

— Перестань плевать в суп! — говорит папа. — А то я тебе уши надеру до крови.

— Перестань кидать помидоры в потолок! — говорит папа. — А то я тебя утоплю в сортире.

— Перестань колошматить маму куриной ногой! — говорит папа. — А то я посажу тебя в камин и поджарю твои собственные ноги.

— Перестань сваливать пюре бабушке за шиворот! — говорит папа. — А то я намажу тебя вареньем и оставлю в осином гнезде.

— Перестань пулять в младшего брата арбузными корками! — говорит папа. — А то я порежу тебя на колбасу и отдам собаке консьержки.

Но пострел не слушает отца и выливает горячий кофе на голову тётушке Амелии. Тогда папа, не в силах сдерживать гнев, легонько шлёпает сына по пальцам.

Вежливый

Я очень вежливый. Но я не виноват. Я просто робкий. Поэтому, когда со мной говорит взрослый, я только и могу ответить: «Здравствуйте, мадам. Большое спасибо. Пожалуйста. Да, месье…»

Как-то раз мама мне сказала: «Отнеси баночку варенья мадам Дюлонг-Дебрей. Но поторопись, и если она предложит тебе войти, скажи, что у тебя нет времени».

Так я отправился к мадам Дюлонг-Дебрей. Она живёт в старом доме, окружённом заброшенным садом. Там настоящие джунгли. С горем пополам мне всё-таки удалось протоптать дорожку, и я постучал в дверь.

— Здравствуй, золотце, — сказала мадам Дюлонг-Дебрей, отворяя дверь. — Как мило, что ты навестил старую одинокую тётю.

— Здравствуйте, мадам, — вежливо ответил я. — Мама просила передать вам…

— Входи же, золотце моё, — перебила меня мадам Дюлонг-Дебрей. — Не стой на улице, простудишься.

Я, конечно, не осмелился сказать «нет» и последовал за мадам Дюлонг-Дебрей в гостиную. Рукой она указала мне на старое продавленное кресло. Я вежливо присел. Ужас! Мне показалось, что я сейчас утону! Хорошо, что я успел ухватиться за подлокотники.

— Ты удобно устроился, золотце моё? — спросила мадам Дюлонг-Дебрей визгливым голосом.

— Да, мадам, — вежливо ответил я.

И вдруг я почувствовал ногой какую-то холодную гадость.

— Ничего, если Пуффи посидит у тебя на коленях? А, золотце моё? — спросила мадам Дюлонг-Дебрей.

— Конечно, мадам, — вежливо ответил я.