Уэллс в Петербурге и Петрограде - Ю Ковалев

В Париже она познакомилась с Гарольдом Вильямсом, английским журналистом, уроженцем Новой Зеландии, и вышла за него замуж. Вильяме, со своей стороны, был хорошо знаком с Уэллсом и познакомил с ним свою жену.

К сожалению, ни Вильямса, ни Ариадны Тырковой нет более в живых, нет возможности установить чтолибо о характере взаимоотношений Уэллса и Вильямса. Вильяме умер в 1929 году в Англии, его жена скончалась в возрасте 92 лет в Нью-Йорке уже после окончания второй мировой войны. Известно, однако, что в 1912 году Вильяме приехал в Петербург в качестве корреспондента одной из английских газет; он был довольно популярен среди русской интеллигенции и в либеральных кругах был известен под именем Гарольд Васильевич. Ариадна Тыркова приехала вместе с ним. Теперь она была женой английского подданного и могла не опасаться ареста.

Именно она, разумеется с согласия брата, пригласила Уэллса в январе 1914 года побывать в имении А. В. Тыркова в Новгородской губернии. Весьма вероятно, что в деревне Вергежа Уэллс соприкоснулся не только с жизнью русского крестьянства, но и с какими-то идеями Народной воли, и это могло наложить определенный отпечаток на его последующие русские впечатления.

Во второй раз Герберт Уаллс приехал в Россию ранней осенью 1920 года.

Страна переживала тяжелые времена. Она напрягалась из последних сил, чтобы совладать с разрухой, не погибнуть голодной смертью, не замерзнуть от холода, чтобы отбиться от интервентов и белогвардейцев. Стране нужна была передышка, чтобы хоть немного прийти в себя. "Правда" в передовых статьях звала "На борьбу с голодом". Крупными буквами через полполосы печатался заголовок: "На пана и барона". Под этим заголовком помещались сводки с наиболее опасных фронтов польского и крымского. Информация о военных действиях на других фронтах шла под рубрикой "Оборона Советской России". Экономическая жизнь страны, напряженная до предела, тоже была своего рода фронтом. Газеты так и называли ее - "Бескровный фронт". Слово "фронт" встречалось почти в каждом газетном заголовке. Существовали военные фронты, "бескровный фронт", "продовольственный фронт", "трудовой фронт", "мировой пролетарский фронт". Названия эти отнюдь не были свидетельством журналистского пристрастия к броской фразе. Тут действительно шла борьба не на жизнь, а на смерть.

По городам и деревням России шел сбор одежды для Красной Армии. Близилась зима - армия была раздета. На субботниках, воскресниках и средниках заготовляли дрова. В газетах регулярно появлялись объявления, указывающие номера купонов, по которым население могло получить соль, селедку, нитки и спички. Это было все, что получало население, кроме голодного хлебного пайка да ордеров на починку обуви.

Приглашение посетить Россию было передано Уэллсу через советскую торговую делегацию в Лондоне. Сейчас трудно установить, было ли это приглашение следствием просьбы самого писателя или результатом инициативы Горького. Не исключена возможность, что мысль пригласить Уэллса, с тем чтобы он впоследствии информировал английскую и мировую общественность о положении России, была высказана Владимиром Ильичем Лениным.

Получив приглашение, Уэллс тотчас согласился. Он живо интересовался положением России. Это неудивительно. Писатель был глубоко убежден, что старый капиталистический мир, с его бесплановым, дезорганизованным хозяйством и противоестественным, с точки зрения Уэллса, общественно-политическим устройством, обречен на гибели.

В своих очерках о России он писал впоследствии:

"...самое важное - угрожающее и тревожное - состоит в том, что рухнула социальная и экономическая система, подобная нашей и неразрывно с ней связанная".

Уэллса занимали, в первую очередь, два обстоятельства: причина гигантского краха и, главное, характер новой общественной структуры, рождавшейся на развалинах Российской империи. Позднее, в беседе с советским послом в Англии И. М. Майским, Уэллс рассказывал: "...после большевистской революции мне стало казаться, что именно в России возникает кусок того планового общества, о котором я мечтал. Меня тоже очень интересовала партия, созданная Лениным".

Газетные сообщения и многочисленные памфлеты, к которым, несомненно, обращался Уэллс, не могли дать ему ясного представления о русских событиях. Крупицы истины терялись в потоке дезинформации. На одно правдивое сообщение приходились десятки ложных, на одну честную книжку - десятки клеветнических. Отличить истину от вымысла было невероятно трудно и в то же время - страшно важно. Вот почему Уэллс ухватился за предложение, сделанное ему Л. Б. Красиным, и при первой же возможности сам отправился в Советскую Россию - в Петроград и Москву.

Новый русский опыт Уэллса начался от самой русско-эстонской границы, которую поезд пересек у Ямбурга. Уэллс дважды пересекал русскую границу в 1914 году. Он хорошо помнил грозных жандармов, под взглядом которых даже не повинные ни в чем люди чувствовали себя преступниками, дотошных таможенных чиновников, строгие шлагбаумы. Теперь ничего этого не было. Граница только что установилась. Пограничных войск и таможни не существовало. Охрану пограничных пунктов несли небольшие красноармейские наряду во главе с младшими командирами.

В Ямбурге поезд застрял: то ли дров на паровозе не было, то ли путь оказался неисправен. Уэллс вышел на платформу, и тотчас вокруг него столпились красноармейцы. Им интересно было посмотреть на живого английского писателя. Они пытались завязать с ним разговор, нещадно коверкая русский язык в надежде, что так иностранцу будет понятнее. Уэллс что-то отвечал по-английски. Бог ведает каким способом, но им удалось понять друг друга.

Было одиннадцать часов утра. Уэллс с его английской привычкой к регулярному питанию начал проявлять признаки беспокойства. Он стал настойчиво расспрашивать сопровождающих относительно завтрака. Сопровождающие чувствовали себя неловко: какой там завтрак! Шел двадцатый год, выдавали по осьмушке хлеба на человека, да и то не всем и не каждый день. Начальник пограничного наряда младший командир Борискин поинтересовался, в чем дело. Ему объяснили. Была напряженная тишина. Потом красноармейцы дружно расхохотались. Их смех долго еще стоял в ушах Уэллса, который никак не мог понять, что необычного и странного может заключаться в желании человека позавтракать. Потом понял. Понял, что страна голодает.

Собственно говоря, он знал об этом, слышал. Но то было абстрактное, отвлеченное знание. Теперь он столкнулся с этим на практике. Правда, он долго не мог понять, отчего красноармейцы смеялись.

- Было бы естественно, если бы они нахмурились, отвернулись, выругались. Но почему они смеялись? - спрашивал Уэллс.

Потом он понял и это.

Между тем, Борискин отнесся к сложившейся ситуации с полной серьезностью.

- А как же, - сказал он. - Писателю обязательно надо закусить. Он же в гости приехал. Сейчас мы это наладим.

Через полчаса Уэллс и его сын в компании красноармейцев ели прославленную "блондинку" и запивали ее немыслимым мутным самогоном. Уэллс оценил и меру своей бестактности и меру красноармейского радушия.

Приехав в Петроград, Уэллс был потрясен. Всего шесть лет прошло со времени его первого визита в российскую столицу. Тогда это был город купцов, чиновников, придворной аристократии, блистательных гвардейцев и лощеных дипломатов. Рабочий люд селился по окраинам, поближе к заводам, и был незаметен. Уэллс хорошо помнил столичную толпу, магазины с черно-золотыми вывесками, офицеров, мчавшихся по Невскому на лихачах, роскошные царские дворцы, нарядную публику у театральных подъездов.

Теперь, осенью 1920 года, Уэллс испытал странное ощущение, будто он совершил путешествие на им же самим придуманной машине времени. Город был тот же. Те же улицы, площади, мосты, здания. Но и только. Все остальное неузнаваемо изменилось. Уэллс остановился у Горького, отклонив предложение поселиться в особняке III Интернационала, где ему было отведено специальное помещение. Стремясь как можно ближе познакомиться с жизнью России за те две недели, что ему предстояло провести в Петрограде и Москве, Уэллс отказывался от всяких "особых" условий. Это, кстати, совпадало и с пожеланиями Советского правительства. Незадолго до его приезда в Петрограде было получено указание Ленина: показывать Уэллсу все, что возможно, знакомить его с русской жизнью как можно обстоятельнее. Это указание было выполнено буквально. Уэллс стоял в очередях за хлебом. Он питался в столовых и уже больше не спрашивал, когда же подадут завтрак. Его водили в баню, где одежду нельзя было оставлять в предбаннике, а приходилось связывать в узел и нести с собой в мыльную. Он жил, как все, и ел, как все. Он старался сразу приспособиться, и это ему почти удалось.

Через день после своего приезда в Петроград Уэллс присутствовал на заседании Комиссии по улучшению быта ученых (КУБУ), председателем которой был Горький. Комиссия эта занималась не только вопросами быта. Покуда ее возглавлял Горький, ее правильнее было бы называть Комиссией спасения ученых и содействия развитию русской науки.