Ассасин - Симона Вилар

Сейчас бургундец смотрел из-под бурых косм на озадаченно повернувшихся к нему тамплиеров.

– Не стоит вам расспрашивать про этого сарацина! – с нажимом повторил он. – Ибо это…

Тут Медведь переглянулся с окружавшими его спутниками – хитрым епископом Бове, надменным Леопольдом Австрийским, палестинским бароном Балианом Ибелином. Ибелин что-то негромко шепнул герцогу, и тот решился сказать:

– Если орденские братья не выдадут нашу тайну, я назову имя того, кто под видом сарацина одержал сегодня столько побед.

Бесспорно, храмовники умели держать язык за зубами. И им сообщили, что победитель вовсе не местный последователь Мухаммада, а французский рыцарь, прославленный поединщик Робер де Бретейль. О, это многое объясняло – храброго француза де Бретейля король Ричард объявил своим личным врагом после нелепой ссоры, происшедшей еще во время остановки крестоносцев на Сицилии, где король Ричард и рыцарь де Бретейль устроили поединок на тростниковых палках. Все началось как обычная шутка, которая постепенно переросла в настоящую драку. Ричард был горяч, де Бретейль не любил уступать, и в итоге их едва растащили. Вот тогда разгневанный Ричард и объявил де Бретейля своим врагом, повелев, чтобы тот не показывался ему на глаза. И ни заступничество Филиппа Французского, ни просьбы иных вельмож не смогли переубедить упрямого английского Льва, который заявил, что если этот француз окажется в его власти, то его тут же схватят.

И вот, узнав, что именно Бретейль под личиной сарацина вошел в число победителей турнира, тамплиеры только молча переглянулись. Им стало ясно, отчего французский поединщик решил выдать себя за прибывшего инкогнито сарацина.

После того, как отгремели чествовавшие победителей фанфары, отличившиеся рыцари спешились перед украшенной стягами ложей для дам, и те сошли с помоста, чтобы раздать достойнейшим награды. Конечно, среди победителей был и сам Ричард, отменный рыцарь, которого никому не удалось сегодня победить в единоборстве. О, Львиное Сердце не упускал возможности продемонстрировать свое воинское умение, хотя, на взгляд де Шампера, королю – главе христианского воинства – не следовало так рисковать своей особой на турнире. Но Ричард, устав от долгого бездействия в Акре, готов был участвовать во всех состязаниях. Сегодня он отличился во время конных скачек, сражался в единоборстве на мечах, принял участие и в стрелковых состязаниях, не говоря уже о зрелищных поединках хейстилъюд [6].

Теперь же король преклонил колени перед дамами и, обнажив свою золотисто-рыжую голову, с улыбкой смотрел, как его нежная королева Беренгария вручает победителям награды. Награды были подобраны, как того заслуживают настоящие воины: отменное оружие, детали доспехов, богатая конская упряжь – почти все, добытое в Акре и имевшее восточный отпечаток. Кольчужные хауберки [7]были выполнены столь искусно, что походили на тонкую кольчужную ткань; кинжалы были богато украшены каменьями, а пояса расшиты золочеными бляшками. Когда королева с опаской подошла к закованному в броню мнимому сарацину и протянула ему наручи с чеканным узором, Ричард похлопал того по плечу и что-то сказал по-арабски из выученных им местных приветствий. Наблюдавшему со стороны де Шамперу стало любопытно: хватит ли Бретейлю ума ничем не выдать себя? Тот ограничился учтивым поклоном. Но поклонился, как христианин, без принятой среди мусульман нарочитой любезности. Заподозрил ли что-то Львиное Сердце? Слава Богу, его отвлек от мнимого эмира следующий из победителей – шотландец Осборн Олифард, которому награду вручила не Беренгария, а сестра Ричарда Иоанна Плантагенет. И Ричарду уже было не до таинственного эмира: он следил за сестрой, даже немного оттеснил ее от шотландца, так как среди крестоносцев уже поговаривали, будто Иоанна слишком явно благоволит к этому рослому светловолосому рыцарю.

Но каковы бы ни были сплетни об Иоанне Плантагенет, куда больше болтали о находившейся среди дам дочери Исаака Кипрского, плененного Ричардом. Ее греческое имя мало кто мог выговорить, все называли ее Девой Кипра, хотя уже немало рыцарей могли подтвердить, что никакая она не дева. Слишком уж она любила одаривать своей милостью пригожих северян, вот и сейчас почти обняла получившего награду английского графа Лестера. И опять Ричарду пришлось вмешаться, отвести льнувшую Деву от беспечно смеющегося молодого графа. Пожалуй, достойнее всех среди дам держалась сестра де Шампера, Джоанна де Ринель. Облаченная в легкие светлые одежды – только такие и можно было носить в удушающей жаре Палестины, – она с поклоном подала блестевший каменьями пояс Жаку д’Авену, ветерану осады Акры, шумному и веселому французу, который тоже был не прочь, чтобы его обняли. Мессир Жак выбрал Джоанну своей дамой, он пел ей песни и красиво ухаживал, а перед рыцарскими состязаниями попросил на счастье ее лиловый шарф. И хотя он не опозорил знак ее милости и доблестно сражался в поединках, Джоанна отстранилась от пылкого д’Авена, когда тот, поцеловав ей руку, намеревался еще и обнять свою избранницу.

Поглядеть со стороны – Джоанна сама скромность и достоинство. Но де Шампер знал позорящую ее тайну, как и догадывался, что сестра не все ему сообщила о своем возлюбленном-шпионе, некоем Мартине д’Анэ, если это его настоящее имя. Да, под нажимом Уильяма Джоанна призналась брату, когда и каким образом собирается скрыться из Акры этот Мартин д’Анэ, однако все попытки де Шампера схватить лазутчика оказались тщетными. Бесспорно, столь ловкий шпион, да к тому же связанный с ассасинами, как подозревал маршал, мог покинуть Акру иным путем. Однако де Шампер знал, что для Мартина д’Анэ важно было вывезти некую группу людей, что усложняло его задачу, а без них он вряд ли оставит город. Уильям подозревал, что лазутчик все еще в Акре, поэтому время от времени вынуждал сестру прохаживаться с ним по улочкам, надеясь, что Джоанна заметит своего совратителя среди наполнявших Акру крестоносцев. Но вот выдаст ли она его брату? Де Шампер сомневался. Более того, он подозревал, что, несмотря на все его убеждения, даже на рассказ о том, что д’Анэ шантажировал его, угрожая оповестить всех о любовной связи с сестрой маршала, глупая Джоанна все еще не избавилась от чувств к шпиону. Разве не этим объясняются ее грусть и желание уединиться? И это в то время, когда в свите королевы Беренгарии Джоанна вызывает своей красотой такое восхищение среди рыцарей, что многие стараются добиться ее внимания, благосклонности, улыбки. Не будь его сестра в печали из-за д’Анэ, она давно бы ожила и была счастлива таким всеобщим преклонением. А она… Догадываясь о причине ее грусти, Шампер испытывал неприязнь к младшей сестре. До чего же женщины глупы, когда ими завладевает любовь! Они вообще глупы, эти дочери Евы. О, как правильно поступают в ордене Храма, стараясь держаться в стороне от этих неразумных созданий, на которых ни в чем нельзя положиться.