Расколотая свобода - Шейн Роуз

сообщение, или когда мы целовались во время фильма. Совершенно очевидно, что я просто не хотела признаваться в этом.

Он покачал головой и сильнее стиснул челюсти. Данте как никто другой умел контролировать себя и сдерживать порывы гнева. Лишь в старших классах я видела, как он давал волю эмоциям, и то лишь тогда, когда кто-то высмеивал его или мою семью.

Но редко кто позволял себе подобное. Данте позаботился и об этом.

В моей семье было шестеро детей, а вот Данте жил вдвоем с мамой. Вы думаете, мы могли бы справиться сами, и что у Данте не было необходимости отталкивать других? Или, например, избивать парня за то, что он сказал моим братьям проваливать обратно в Грецию? А вот и нет, Данте все же сделал это. Он всегда отстаивал свои убеждения, делал так, как считал правильным, и своим поведением очаровал весь город. Люди верили в него.

Даже сейчас, когда он злился на меня, я не переживала об этом. Данте всегда был для меня, как скала, – добрая и непоколебимая опора.

Он сел и пристально посмотрел на меня, зеленые глаза особенно выделялись на фоне загорелой кожи. Внимательно обвел меня взглядом, словно я была ответом на какую-то проблему, решение которой ему еще не удалось найти. А я лежала неподвижно. Не прикрылась, не отвернулась, не свела ноги и даже не натянула простыню. Так продолжалось целую минуту.

Это была моя последняя отчаянная попытка, и, несмотря на то, что чувствовала, как краснею, я не собиралась сдаваться. Я понимала, Данте вот-вот скажет, что совершил ошибку, а потом уйдет. Я была младшей сестрой его друга и всю жизнь отличалась примерным поведением.

Тем не менее, когда мы оказались в такой ситуации, я видела голод в его глазах. Хотя не исключено, что это был плод моего воображения.

– Господи, – выдавил он, не отрывая взгляда от моего тела. – Лайла, я еще очень долго не забуду эти ощущения.

– Боже мой, – судя по всему, он точно собирался уйти. Я заранее продумала, что делать, если он откажется, но моя нагота только усугубляла ситуацию. Мы уже начали. По сути, он отвергал девственницу, а значит, мой характер идеальной девочки действительно сыграл со мной злую шутку. Закрыв глаза, я попыталась не думать о том, как жалко выгляжу. – Если ты сейчас же не уйдешь, в будущем будет еще более неловко.

В попытке спрятаться я схватилась за простыню, но Данте вырвал ее из моих рук.

– Уйду? – прорычал он. Затем прищурился и навис надо мной. – Я никуда не уйду. Мы начнем все сначала.

– Что? – я попыталась сесть, но Данте схватил меня за бедра, не давая свести ноги. Его руки были настолько близко к моей промежности, что я зашипела от прикосновения, понимая, что возбуждаюсь все сильнее.

– Сначала, Делайла, я заставлю тебя кончить. Надо было с самого начала сбавить обороты, но, черт, я завелся. Три месяца службы не прошли даром, и не каждый день героиня моих самых грязных фантазий засовывает руку мне в штаны.

Он начал разминать мои бедра, а я подняла бровь и шепотом спросила:

– Ты фантазировал? Обо мне?

– В мой последний отпуск ты попросила подвезти тебя до школы и всю дорогу жевала губу, пока твоя сестра расспрашивала меня о службе.

Я закатила глаза, потому что прекрасно помнила тот разговор. Иззи всегда отличалась большей смелостью и бессовестно флиртовала, расспрашивая о подробностях его сексуальной жизни.

– И тот твой взгляд, вот как сейчас… Ты как будто бы ревновала и была готова доказать, что с тобой мне было бы лучше, чем с любой другой. Я прав?

В ответ я вздернула подбородок:

– Ты ведь знаешь, что я люблю быть лучшей во всем. Возможно, я не кричу об этом, но не зря же стала лучшей ученицей. И, если честно, слыша все эти истории о твоих женщинах, я готова едва ли не рычать от ревности.

Он опустил голову, и я ощутила прикосновение щетины к внутренней стороне моего бедра.

– Лайла, никто не в силах конкурировать с тобой. Ты ведь знаешь об этом?

– Что ты хочешь этим сказать? – шепотом спросила я, и мое сердце забилось быстрее.

– Уже полгода я пытаюсь перестать представлять тебя каждый раз, когда мастурбирую, и я был практически готов отказаться от посещения всех семейных встреч, лишь бы не видеть, в какую сексуальную девушку ты превратилась. Готов поклясться, каждый раз глядя на меня, ты сама представляешь, как мы трахаемся. Я прав? Скажи, что я не сошел с ума.

Я прикусила губу, гадая, не сплю ли. Потому что давно мечтала услышать такое от Данте. Мое дыхание участилось.

– Нет, ты не сошел с ума. Я всегда воображала, как все было бы, если бы мы сошлись.

Он провел рукой выше по моему бедру, все ближе и ближе к центру. Его большой палец приблизился к моему клитору, он начал скользить по моим складкам. Это была восхитительная пытка, сводящая с ума прелюдия, и он знал это. Губы Данте растянулись в улыбке, и он прошептал:

– Ягненок, ты представляла, как мой член скользит в эту милую розовую киску?

– Господи, перестань меня так называть. Я больше не невинна.

– Нет, невинна. И для меня навсегда останешься такой. Ты хочешь, чтобы именно я лишил тебя девственности, потому что дело не только в желании избавиться от нее, так?

Я вцепилась в ткань, пытаясь сдержаться и не поднять бедра, чтобы не кончить раньше времени.

– Я… мне… Данте, не понимаю, о чем ты.

– Ты хотела, чтобы я стал у тебя первым не только потому, что задумала покончить с невинностью. А чтобы запомнить каждую секунду, – он быстро ввел в меня один палец, а большим коснулся клитора. Я ахнула, едва не упав от неожиданного вторжения. – Поэтому ты так возбудилась сегодня, да? Ты ждала этого, представляла, как моя рука покрывается твоими соками, пока я потираю этот идеальный бугорок.

Он говорил медленно и также лениво двигал пальцами. Его неторопливые движения и идеальная сила давления сводили с ума настолько, что я готова была умолять.

– Данте, прошу тебя. Боже мой, пожалуйста.

– М-м-м. Кажется, теперь ты знаешь, как быть хорошей девочкой.

Его слова ошеломили меня. В последнее время я страдала от своей роли, и мне был противен привычный образ послушной девочки, которая всегда поступает правильно.

Но его похвала дарила приятное чувство.

– Так вежливо просишь, не дерзишь. А тебе не кажется, что стоило бы посвятить меня в свои чертовы планы?

Словно в наказание,