Золотое снадобье - Гроув С. И.

Зима тянулась бесконечно. Шадраку было хронически некогда, София постепенно впала в мрачную тоску. Майлз уехал исследовать очередную символическую подсказку и забрал с собой Тео. София день за днем проникалась все более жутким ощущением одиночества. Она пыталась самостоятельно изучать картологию, но по большей части без толку. После школы часами просиживала в бостонской Публичке, вчитывалась во все подряд книги, более-менее относившиеся к избранной теме. Дома же буквально жила в хранилище карт, но дядино собрание земных начертаний подсовывало ей больше загадок, чем ответов.

Когда в воздухе наконец повеяло весной, надежды Софии почти истаяли. Зато она совсем лишилась сна, из-за чего стала забывчивой и неуверенной. Бывало, она открывала заветную тетрадку, чтобы изложить события дня, – и на страницу щедро капали слезы. Они расплывались, превращая аккуратные строчки в бесформенные серые облака, рисунки смазывались, покрывались пятнами… И это притом что внятной причины для слез вроде и не было.

…Тогда-то Судьбы и ниспослали ей знак! Все началось в сумерках. Она сидела у окна своей спаленки, высматривая на улице Шадрака, и заметила у ворот неясную фигуру. Некто маялся в нерешительности, то делая шаг по улице прочь, то возвращаясь к воротам. Камни мостовой блестели от недавнего ливня, по земле вился легкий туман, окружавший уличные фонари облаками мутного света…

Фигура была женская и казалась смутно знакомой. Наверное, соседка, подумалось Софии, но которая? Женщина прижала ладонь к сердцу, потом обратила ее в сторону окошка Софии: несомненный жест любви и приязни.

Девочку как ударило! Она замерла, пристально вглядываясь. Потом пулей вылетела из комнаты, бросилась вниз по ступенькам, через кухню – на улицу. Женский силуэт все колебался в воздухе, плавая у ворот. София тихонько шагнула к ней, едва отваживаясь дышать…

– Мама?.. – прошептала она.

Но фигура рассеялась…

А на следующий вечер появилась опять. За минувшие сутки София успела наполовину убедить себя, что это шутило ее разгулявшееся воображение вкупе с отчаянием и усталостью. Тем не менее она напряженно ждала, уткнувшись в окно. Когда робкий силуэт Минны вновь вырос возле ворот, у Софии задрожали коленки. Вскочив, она бросилась из дому.

В этот раз тень Минны помедлила исчезать. Вот она сделала шаг назад, потом еще, отступая на улицу. София открыла калитку и устремилась за ней, вслух умоляя:

– Постой! Пожалуйста, не уходи!..

Минна остановилась. София приблизилась к ней. Собственные шаги казались ей неестественно гулкими в уличной тишине. Лицо матери было бесплотным и бледным, но вполне различимым и узнаваемым в сумеречном свете. Было, однако, в ее облике нечто странное… Что именно, София сперва понять не могла, но, подойдя, разглядела: силуэт казался бумажным. А в остальном – точное подобие Минны Тимс, вдобавок ожившее. Она горестно протянула руку навстречу Софии… а потом заговорила:

– Затеряны, но не утрачены… отсутствуем, но не исчезли… незримы, но подаем голос… Разыщи нас, пока мы еще дышим!

Последние слова, кажется, несли в себе всю суть таинственного послания, ибо прозвучали уже после того, как Минна снова исчезла.

Софии, впрочем, было не до тонкостей. Впервые за много месяцев ей показалось, будто она полной грудью вдохнула свежего воздуха. Она словно тонула, но слова, достигшие сквозь вечерние сумерки ее слуха, вытянули Софию на поверхность. Да, она по-прежнему барахталась в глубокой черной воде, но теперь могла хотя бы дышать! Отнимающая волю печаль, гнувшая ее долгую зиму, по крайней мере, сделалась видима. До берега черных вод еще плыть и плыть, но София узрела берег!

Чудесные явления продолжились и на следующий день – в виде буклета нигилизмийцев. Вновь и вновь перечитывая сделанную вручную приписку, София говорила себе, что, пожалуй, Судьбы не могли выразить свою волю яснее!

Шадраку рассказывать о своих видениях Минны и о нигилизмийском конверте София не стала.

Есть вещи, чье колдовское очарование, чьи таинственные посулы сохраняются, пока остаются неразглашенными… София прекрасно отдавала себе отчет, насколько невероятно явление туманной фигуры возле ворот. Стоило представить, как она рассказывает Шадраку – и все, ощущение присутствия Минны рассеивалось. Как рассказать о чуде, как передать всю мощь шепота, произнесшего несколько слов?.. Трудно было даже мысленно отдавать пережитое на суд трезвого рассудка, ибо тревожащие вопросы тотчас налетали роем. «Что это вообще было? Она настоящая или нет? С какой бы стати мне ее видеть и слышать? Что может означать ее появление?..» София решительно отмахивалась от таких мыслей. Даже не пыталась пристально, в мелочах, вспоминать силуэт у ворот. Лишь приняла несколько простых истин, казавшихся неоспоримыми. Мама просила ее о помощи. Судьбы посылали ей знамение. Точка!

Шадрак, между прочим, в Судьбы не верил. Даже если бы Софии удалось донести до него отчаяние, которым дышали слова Минны, и чувство ясности, навеянное буклетом, – Шадрак уж точно не усмотрел бы во всем этом водительства свыше. Его объяснения были бы совершенно иными, София же хотела видеть именно то, что узрела: жгучую необходимость спешить… и четкий путь впереди.

Итак, она решила ничего не говорить дяде. Сама же два дня все обдумывала – и приняла решение.

И вот она стояла против высоченных железных ворот, стараясь успокоить дыхание. Потом толкнула рукой – и створки беззвучно отошли внутрь. Гравий на дорожке заскрипел под ее башмачками. София медленно шла в горку, и огромный дом надвигался на нее, постепенно давая как следует себя рассмотреть. Оказывается, там и сям занавески были раздернуты. У парадного входа трудился садовый рабочий. Он орудовал граблями, наводя красоту: разглаживал гравий идеальными концентрическими кругами. Других звуков, кроме шороха мелких камешков, тревожимых граблями, не было слышно.

Рабочий не обратил на Софию внимания. Девочка поднялась по гранитным ступеням. На крыше, над распахнутыми дверьми, удобно расположилась горгулья, знакомая ей по буклету. Каменный язык, высунутый из пасти, казался длинным до невозможности.

За дверьми брала начало узкая ковровая дорожка. Малиновая полоска пересекала мраморный пол, ведя к высокой деревянной стойке. София повыше вскинула голову и направилась туда. Человек за стойкой поднял глаза, отложил книгу, которую держал. И кивнул Софии:

– Доброе утро.

– Доброе утро, – отозвалась она и посмотрела служителю в глаза.

Он был лысым, а голубые глаза – до того бледными, что казались вовсе бесцветными.

София сглотнула:

– Мне нужно обратиться в архив.

Лысый вновь кивнул, не сводя с гостьи взгляда.

– Посетители, желающие сделать запрос, должны заполнить карточку искателя, которая, будучи одобрена, предоставляет неограниченный доступ к любому хранилищу. Однако есть ограничение. – Он сделал паузу. – К пользованию архивом допускаются лишь нигилизмийцы.

– Да, я понимаю, – сказала София. – Я нигилизмийка.

2

Нигилизмийские апокрифы

Нигилизмийцы стали отправлять посланников в другие эпохи еще в 1850-е годы. Цель миссий – побуждать эпохи прошлого развиваться так, как описывалось исторической наукой Нового Запада. Тем не менее возникли множественные препятствия как философского свойства, так и чисто практического. Представьте хотя бы всю тщету попыток заставить исследователей родом из Папских государств отплывать на восток в надежде «открыть» континенты Западного полушария. Тем не менее деятельность подобного рода не прекращается. Из одного только Бостона каждый год отправляются десятки миссионеров: в Папские государства, в Сокровенные империи, к Ранним фараонам…

Сперва София решила, что нигилизмийский буклет ей прислал кто-то из библиотекарей бостонской Публички: даром ли ей там столько месяцев помогали чем могли. Мог же затесаться и тайный нигилизмиец?..