Сага смерти. Петля Антимира - Андрей Левицкий

Состав въехал под кран-балку и встал. Еще несколько секунд двигатель работал, потом смолк, и над Станцией повисла тишина. Ничего не происходило. Ничто не шевелилось. Красный Ворон замер, слыша ровные, уверенные удары своего сердца.

Вдруг его голова дернулась. Зрачки расширились. Дрожь прошла не только по руке – по всему телу, тысячи раскаленных иголок пробежали вдоль позвоночника. Он поднял голову, пригляделся и вскочил на колени. Черное небо на юге наливалось тяжелым багровым огнем. Ворон сипло вздохнул. Посмотрел на поезд, неподвижно стоящий у перрона. На свою готовую к бою винтовку. Снова на небо. Зрачок его левого глаза потемнел, стал густо-вишневым, почти черным.

Сомнений не было: от Петли, скрытой туманами, затерянной среди диколесья, мертвых дорог и пустых городов – от далекого, недосягаемого центра Зоны к нему катилась волна выброса. А это означало, что жить Красному Ворону оставалось считанные минуты, если только…

Окраина. Спецпоезд. Майор

– Кто это? – худой крепкий мужчина с холодными глазами и жесткими складками у рта посмотрел на монитор, висящий под потолком вагона.

В последние полгода зрение его медленно портилось, а в черных густых волосах появились нити седины. Майор Роберт Титомир знал, что стареет. Он еще крепкий жилистый мужчина, двигается быстро, бьет сильно, стреляет метко. Но ему уже сорок семь лет.

СОРОК СЕМЬ.

Тот предел, за которым тело уже только дряхлеет. И при этом ум – вместилище уникального боевого опыта. Зачем нужен мозг, управляющий хилым телом, пусть даже он знает все про смертельную и такую интересную игру, называемую войной?

– Там кто-то прячется, – добавил он.

Вагон делился на четыре отсека. В первом находились ученые: профессор Артур Кауфман, его дочь Ника и молодой лаборант. В четвертом, хвостовом, стояла амфибия, а в третьем расположились рядовые. Майор Титомир с помощником занимали второй отсек. Здесь мерцали мониторы наружного наблюдения, поблескивали металлом шкафы со спецпайками, сменными противогазами и боеприпасом. На кронштейнах висели два покатых шлема с глухими черными забралами.

На откидном сидении устроился долговязый капитан Ковач, личный порученец майора. Свою «Грозу» Ковач оставил в отсеке, где сидели солдаты, на ремне его висел пистолет.

– Там прячется человек, – произнес он равнодушно, отвечая на вопрос майора.

Стук колес стихал – поезд въезжал на Станцию. Монитор, к которому было приковано внимание Титомира и Ковача, показывал картинку с нового датчика. Всю дорогу этот датчик, смонтированный техниками Комплекса перед самым отъездом, барахлил, и только теперь изображение стало чище. Справа по ходу движения состава маячило вытянутое желто-оранжевое пятно. Оно мерцало посреди едва различимых темно-серых прямоугольников и квадратов станционных зданий.

– Что это за постройка? – уточнил Титомир.

– Угловой склад. Он залег на крыше.

– Когда выйдем на перрон, попадем в прямую зону его видимости. Кто бы там ни засел.

Приглушенно лязгнула сцепка, и поезд остановился. Ковач встал, сдвинул ставню на бойнице и выглянул, положив ладонь на пистолет. Роберт Титомир смотрел на монитор. Солдаты в третьем отсеке молчали, дожидаясь приказа на выгрузку, а из первого отсека, когда двигатель электровоза смолк, донеслись голоса ученых. Артур Кауфман что-то спросил, в ответ раздался неразборчивый голос лаборанта, потом дочка профессора попросила «настроить наконец этот чертов прибор»…

Ковач вопросительно повернулся, и майор кивнул:

– Действуй.

Глаза серба тускло блеснули. Шагнув на середину отсека, он присел над круглым люком в полу, взялся за скобу.

– Ты действительно хорошо понимаешь, где он прячется? – уточнил Титомир.

Приподняв люк, Ковач еще раз вгляделся в монитор. Кивнул и сказал: «Без вопросов». Титомир наблюдали за ним. Он знал: кто бы ни скрывался на крыше, капитан незаметно выползет из-под вагона, обойдет склад, подберется к противнику и располосует его на куски.

Ученые за перегородкой вдруг загомонили в три голоса. Донеслось бормотание лаборанта, потом возглас: «Папа, шлемы, быстрее!»

Дверь, ведущая в первый отсек, сдвинулась, и в проеме возникла Ника Кауфман со шлемом в руках.

– Майор, на нас идет небывалый выброс!

Ковач, наполовину приподняв крышку люка, замер.

– Небывалый? – повторил Титомир. Даже сейчас его голос звучал холодно, без тени растерянности.

– У нас с собой переносной ЭМ-анализатор… – Ника ткнула пальцем за плечо. – Он вдруг взбесился и…

– Такого еще не было, – долетел из-за ее спины голос профессора. – Регистрируется волна, энергетический уровень которой в несколько раз превышает то, что мы считаем за стандарт. Если только прибор не вышел из строя, а я уверен, что не вышел, этот выброс будет крупнейшим со времен…

Годы службы в самой опасной точке планеты научили майора Роберта Титомира думать, решать и действовать быстро. Он шагнул к борту, снял с кронштейна свой шлем и приказал:

– Ковач, закрой люк. Прикажи всем лечь на пол. Через сколько нас накроет?

– Минута-полторы, не больше, – ответила Ника и попятилась, нахлобучивая шлем на голову.

– На поезде стоит защита против выбросов. Вместе со шлемами она поможет?

– Я так не думаю, – донеслось из-за перегородки. Голос Кауфмана звучал глухо – он тоже надел шлем.

Перехватило дыхание, и майор сглотнул, когда спазм сдавил горло. Это был первый признак близящегося выброса. Громко, неровно заколотилось сердце. Роберт Титомир сел под бортом, вытянул ноги и уперся ладонями в пол.

Прежде, чем выброс накрыл их, он успел бросить взгляд на монитор из-под забрала шлема – и увидел, что желто-оранжевый силуэт исчез с крыши склада.

Глава вторая

Пистолет висел в кобуре, горящий фонарик был в руках. Пригоршня провернул запор технического люка и осторожно шагнул на узкую длинную площадку с каменной оградой высотой почти по грудь.

Было темно и холодно – конец сентября, уже почти ночь. С галереи открывался вид на Зону. Дул ветер. Пригоршня повел широкими плечами, застегнул все пуговицы на рубахе. Облака затянули небо: темнота вверху, темнота внизу, хотя там, если приглядеться, она не полная – виднеются дрожащие огоньки, один дальше, другой ближе, а вон слева какая-то мерцающая россыпь. Что это может быть? Пригоршня не знал. К Зоне он испытывал опасливое почтение. Странные земли, загадочные. И то, что там живет… Лучше держаться подальше от непонятного.

Он остановился позади торчащей из ограды турели с толстым стволом. Станковый бельгийский пулемет «Персефона». Что такое эта Персефона, он толком не знал, хотя Витя говорил: мол, богиня мертвецов. Кто там в Бельгии дал оружию такое название? Юмористы! В КЗ пулеметы называли попросту «психами», их было три: по концам галереи и на середине. Подвижные турели, автонаведение от датчиков движения с контролем из компьютерного центра, ленточное питание…

С галереи на крышу Комплекса могла вести лестница. Пожарная какая-нибудь, аварийная. Вниз точно ничего не ведет, потому что внизу – уже Зона, и это было бы не по инструкции, но вот вверх – запросто. Крыша плоская, с небольшой радарной тарелкой, посадочными площадками и рядом защитных экранов, таких же, как по всему Периметру. Сплошной ряд этих экранов – проблема, попробуй еще переберись через них, но Пригоршня знал, что при необходимости переберется. Да он перепрыгнет, птицей перелетит, дайте только на крышу вырваться! А уж в другом крыле мастерская, лаборатории, куча всего, там найдутся инструменты и способ, как спуститься в Зону, тоже отыщется.

Но лестницы не было. Он дважды прошел по галерее, освещая фонариком уходящую вверх стену. Потолки в помещениях второго этажа не очень высокие, но до крыши все равно далековато, несколько метров гладкой бетонной стены – не забраться никак. Плохо! Что же он, заперт тут? С мертвецами? Ведь ни вверх и ни вниз, и вообще никак отсюда, как же ему теперь? Нелепая ситуация, тупая, дурацкая! Вроде Робинзона на необитаемом острове. А рядом, на соседнем острове – сундук с сокровищами. То есть железный чемоданчик с деньгами. Лежит, ждет Пригоршню!

В досаде он стукнул стальным ободком фонарика по стене, и будто в ответ «психи» загудели. То ли из-за недавнего выброса что-то сбойнуло в электронной системе, то ли, наоборот, обслуживающий «психов» контур остался цел и на что-то среагировал…

Центральный пулемет, опустив ствол, разразился яростным грохочущим стуком.

Хотя Пригоршня успел разинуть рот, но уши заложило, и в груди болезненно заекало. Громыхание накрыло галерею, отразившись от стены, покатилось по Зоне. В ленту этого пулемета были вставлены трассеры, примерно один через пять-семь десятков патронов, и светящийся пунктир частой строчкой прошил темноту. Турель стала поворачиваться, пунктир нарисовал во тьме веер.