Холодный ветер, теплый ветер - Рэй Брэдбери

- Меньше двух минут назад, - сказал патер наконец, узрел я картину невероятную. Ужели после стольких лет сбирания в своих пределах сирых мира сего Ирландия и впрямь сошла с ума?

Финн снова наполнил стакан священника.

- Не захлестнул ли вас поток пришельцев с Венеры, святой отец?

- Ты их видел, что ли, Финн? - спросил преподобный.

- Да. Вам зрится в них недоброе, ваша святость?

- Не столько доброе или недоброе, сколько странное и утрированное, Финн, и я выразил бы это словами "рококо" и, пожалуй, "барокко", если ты следишь за течением моей мысли.

- Я просто качаюсь на ее волнах, сэр.

- Уж коли вы видели их последним, куда они направились-то? - спросил Тимулти.

- На опушку Стивенс-Грина, - сказал священник. - Вам не мерещится ли, что сегодня в парке будет вакханалия?

- Прошу прощения, отец мой, погода не позволит, - сказал Нолан, - но, сдается мне, чем стоять здесь и трепать языком, вернее было бы их проследить..

- Это против моей этики, - сказал священник.

- Утопающий хватается за все что угодно, - сказал Нолан, - но если он вцепится в э т и к у вместо спасательного круга, то, возможно, пойдет на дно вместе с ней.

- Прочь с горы, Нолан, - сказал священник, - хватит с нас нагорной проповеди. В чем соль?

- А в том, святой отец, что такого наплыва досточтимых сицилийцев у нас не было - страшно упомянуть с каких пор. И откуда мы знаем, может быть, они вот прямо сейчас посередь парка читают вслух для миссис Мэрфи, мисс Клэнси или там миссис 0'Хэнлан... А что именно они читают вслух, спрошу я вас?

- "Балладу Рэдингской тюрьмы"? - спросил Финн.

- Точно в цель, и судно тонет, - вскричал Нолан, слегка сердясь, что самую соль-то у него выхватили из-под рук. Откуда нам знать, может, эти чертики из бутылочки только тем и занимаются, что сбывают недвижимость в местечко под названием Файр-Айленд? Вы слышали о нем, патер?

- Американские газеты часто попадают на мой стол, дружище.

- Ага. Помните тот жуткий ураган в девятьсот пятьдесят шестом, когда волны захлестнули этот самый Файр - там, возле Нью-Йорка? Мой дядя, да сохранит господь очи его и рассудок, был там в рядах морской пограничной службы, что эвакуировала всех жителей Файра до последнего. По его словам, это было почище, чем полугодовая демонстрация моделей у Феннелли. И пострашнее, чем съезд баптистов. Десять тысяч человек как рванут в шторм к берегу, а в руках у них и рулоны портьер, и клетки, битком набитые попугайчиками, и спортивные на них жакеты цвета помидоров с мандаринами, и лимонно-желтые туфли. Это был самый большой хаос с тех времен, как Иероним Босх отложил свою палитру, запечатлев Ад в назидание всем грядущим поколениям. Не так-то просто эвакуировать десять тысяч разряженных клоунов, расписанных, как венецианское стекло, которые хлопают своими огромными коровьими глазами, тащат граммофонные симфонические пластинки, звенят серьгами в ушах, - и не надорвать при этом живот. Дядюшка мой вскоре после того ударился в смертельный запой.

- Расскажи-ка еще что-нибудь о той ночи, - сказал завороженный Килпатрик.

- Еще что-нибудь! Черта с два! - вскричал священник. Вперед, я говорю! Окружить парк и держать ухо востро! Встретимся здесь через час.

- Вот это больше похоже на дело, - заорал Келли.- Давайте действительно разузнаем, что за чертовщину они готовят.

Дверь с треском распахнулась.

На тротуаре священник давал указания.

- Келли, Мэрфи, вам обойти парк с севера. Тимулти, зайдешь с юга. Нолан и Гэррити - на восток; Моран, Ма-Гвайр и Килпатрик - на запад. Пшли!

Так или иначе, но в этой суматохе Келли и Мэрфи застопорились на полпути к Стивенс-Грину, в пивной "Четыре трилистника", где они подкрепились перед погоней; а Нолан и Моран повстречали на улице жен и вынуждены были бежать в противоположном направлении; а Ма-Гвайр и Килпатрик, проходя мимо "Элитсинема" и услышав, что с экрана поет Лоренс Тиббетт, напросились на вход в обмен на пару недокуренных сигарет. И вышло в результате так, что за пришельцами из иного мира наблюдали только двое - Гэррити с восточной и Тимулти с южной стороны парка.

Простояв с полчаса на леденящем ветру, Гэррити приковылял к Тимулти и заявил:

- Что стряслось с этими ублюдками? Они просто с т о я т и с т о я т там посреди парка. За полдня не сдвинулись ни с места. А у меня пальцы на ногах вымерзли напрочь. Я слетаю в отель, отогреюсь и тут же примчусь, Тим, назад - стоять с тобой на страже.

- Можешь не спешить, - произнес Тимулти очень странным, грустным, далеким, философическим голосом, когда тот пустился наутек.

Оставшись в одиночестве, Тимулти вошел в парк и целый час сидел там, созерцая шестерку, которая попрежнему не двигалась с места. Любой, кто увидел бы в этот момент Тимулти глаза блуждают, рот искажен трагической гримасой, - вполне принял бы его за какого-нибудь ирландского собрата Канта или Шопенгауэра или подумал бы, что он недавно прочитал нечто поэтическое или впал в уныние от пришедшей на ум песни. А когда наконец час истек и Тимулти собрал разбежавшиеся мысли - словно холодную гальку в пригоршню, - он повернулся и направился прочь из парка. Гэррити уже был там. Он притоптывал ногами, размахивал руками и готов был лопнуть от переполнявших его вопросов, но Тимулти показал пальцем на парк и сказал:

- Иди посиди. Посмотри. Подумай. И тогда сам мне все расскажешь.

Когда Тимулти вошел к Финну, вид у всех был трусоватый. Священник все еще бегал с поручениями по городу, а остальные, походив для успокоения совести вокруг да около Стивенс-Грина, вернулись в замешательстве в штаб-квартиру разведки.

- Тимулти! - закричали они. - Рассказывай же! Что? Как?

Чтобы протянуть время, Тимулти прошел к бару и занялся пивом. Не произнося ни слова, он разглядывал свое отражение, глубоко-глубоко захороненное под лунным льдом зеркала за стойкой. Он повертывал тему разговора так. Он выворачивал ее наизнанку. И снова на лицевую, но задом наперед. Наконец он закрыл глаза и сказал:

- Сдается мне, будто бы...

"Да, да," - сказали про себя все вокруг.

- Всю жизнь я путешествовал и размышлял, - продолжал Тимулти, - и вот через высшее постижение явилась ко мне мысль, что между ихним братом и нашим есть какое-то странное сходство.

Все выдохнули с такой силой, что вокруг заискрилось, в призмах небольших люстр над стойкой тудасюда забегали зайчики света. А когда после выдоха перестали роиться эти косячки световых рыбок, Нолан вскричал:

- А не хочешь ли надеть шляпу, чтобы я мог сшибить ее первым же ударом?

- Сообразите-ка, - спокойно сказал Тимулти. - Мастера мы на стихи и песни или нет?

Еще один вздох пронесся над сборищем. Это был теплый ветерок одобрения.