Моя струна - Валентина Коричина

И вот – консилиум подруг. На повестке дня вопрос «Что Делать?». Консилиум постановил: отправить открытку ему. Ровно с таким же текстом – поздравляю, желаю, пиши. Консилиум посоветовал: «Ни капли взаимности!»

Вот так вот. Сейчас вот думается – а какой, собственно, взаимности? Не в любви же было ему признаваться в ответной открытке…

Под лозунгом «Ни капли взаимности» очень долго выбиралась открытка – чтобы была Особенная. Три вечера кряду сочинялся текст – чтобы каждое слово пело, но при этом было «без капли взаимности». Руки дрожали, когда за письмом захлопнулся козырек почтового ящика.

После этого жизнь была не в радость 2 недели. Почтовый ящик стал святым Граалем. К нему ходили на поклонение по 10 раз на дню. Поменялись все фундаментальные устои бытия – день делился на «до почты» и «после». Открытка потихоньку стиралась на углах от частого перечитывания. Близился Новый год.

Две недели – и в почтовом ящике лежало письмо. Конверт был непривычно толстым. Листы в мелкую клетку заполнены в каждой строке все тем же ужасным почерком.

Начиналась новая эра в жизни. Эра длинною в 2 года – 2 года жизни от письма до письма, уже ближе к концу – от звонка до звонка, роман в письмах и фотографиях, 3 коротких встречи длинною в неделю, и четвертая – кульминационная.

Несбывшееся

Первый поцелуй

Ей было 15. Хороший такой возраст, круглый. Круглое личико, коса до пояса, непослушная челка, вечно лезущая в глаза. Существо, выросшее на романах и стихах, дикое до безобразия. Умница, отличница, комсомолка и почти спортсменка. Пара близких друзей. Пара тайных влюбленностей на расстоянии вытянутой руки – смотреть в окно на стадион, где тренировка, вечно попадаться на глаза, тихо страдать, но заговорить – ни-ни, не приведи господь…

Ему было 17 – взрослый такой человек. Умный, даже слишком – из разряда «Таких не бывает» или «Таких один на миллион» – где-то посередине. Дивные карие глаза, длинные ресницы, стрижка под запущенного пажа. Те же книги, другие взгляды на них. Лидер от бога. Яркий, как метеор. На таких смотреть разинув рот и загадывать желание, пока мимо летит. В ее глазах – полубог. В глазах друзей, его ровесников – «человек, который ищет себя». Друзьям, наверное, виднее, они – старше и опытнее, они – без розовых очков.

Это была их вторая в жизни встреча. Первая – длинною в месяц – сюжет отдельного романа. Вторая же… Неделя. Вне дома. Детская непосредственность вырвавшегося на волю птенца – летать не умею, но очень хочется, и поэтому – вполне себе ничего летится, наперекор всем законам и правилам.

Был март. Конец марта. Зеленые ушки листочков проклевывались повсеместно, мир в салатовой дымке, небо голубое, солнце, воздух – как вино. Пушистые кисточки на вербе (котики…), покореженные бетонные блоки бункера Гитлера торчали из земли, над ними – на фоне лазури – пушистое серое счастье на ветках.

Ей казалось – сбылись ожидания длинною в год. Ему – а кто ж теперь узнает, что казалось ему… Как думалось тогда – ожидания были взаимными. Как говорил он сам много лет спустя – поначалу ему было просто интересно. Еще одна.

Неделя подходила к концу. Еще день – и все разъедутся по домам, по разным концам страны, что в эпоху бумажных писем с зазубренными марками на конвертах равно «Расстаемся навсегда». Ну или почти. Они куда-то собирались идти всей толпой и почти все уже собрались на выходе из отеля. Она что-то забыла в номере. Он вызвался проводить.

Лифт. Этаж. Длинный коридор. Номер. Обычный такой номер в гостинице «Дружба»: 2 кровати, санузел, предбанничек на пороге. Она схватила это что-то и уже бежала к выходу. Он стоял у порога – там узко, слева стена, справа деревянная раздвижная дверь гостиничного шкафа. Одна рука небрежно легла на дверцу. Стоп-сигнал. Стоять. Ну что же – стоим… Вторая, описав полукруг, легла на ту же дверцу – клетка захлопнулась. Птичку поймали.

Конец ознакомительного фрагмента.