Тигрица - Дэвид Келлер

К каждому столбу был прикован цепями мужчина! Их было человек двадцать: все они спали, сидя или лежа на каменном полу. Они храпели, беспокойно вздыхали, но никто не открывал глаз, даже когда я направлял им свет прямо в лицо.

Тяжело было смотреть на мертвенно-бледные, болезненно сморщенные лица, все покрытые царапинами: глубокими, длинными, тонкими, как кровоточащими, свежими, так и старыми, зажившими. Их запавшие сморщенные веки, отсутствие реакции на свет в конце концов открыли мне страшную тайну: эти люди были слепыми!

Как ужасно! Один слепой, прикованный к каменному столбу, - достаточно ужасное зрелище, но двадцать... Разве двадцать человек страдают больше, чем один? Мне пришла в голову мысль, такая страшная, такая невозможная и отвратительная, что я усомнился в ее логичности. Однако теперь два и два составляли четыре. Неужели все эти люди были хозяевами виллы? Они приходили, покупали дом и уходили... В это подземелье, чтобы остаться в нем навсегда.

"Ах, донна Марчези! - подумал я. - Что говорить о ваших кошачьих глазах? Если вы ответственны за все это, то вы не женщина, а тигрица!"

Кажется, я понял, как все это происходило. Хозяин виллы приходил к донне Марчези за ключом, открывал эту дверь и больше не возвращался. Меня в тот вечер никто не остановил, поскольку никто не знал, что у меня есть ключ.

Я подумал, что среди этих спящих мужчин есть и Джордж Сейнбрук. Было время, мы с ним играли в теннис и вообще были скорее братьями, чем друзьями. На правой руке у него был звездообразный шрам. Вспомнив об этом, я обошел всех спящих, оглядывая руки. И нашел его. Но слепец, прикованный к камню, - настоящий скелет. Не может быть, чтобы это был мой друг Джордж, веселый теннисист.

У меня сжималось сердце. Что это значит? Если в этом повинна донна Марчези, то каковы ее мотивы?

Я прошел дальше по подземелью. Оно казалось бескрайним. Множество столбов опоясывали пустые цепи. Всех этих людей захватывали в ловушку, как мух, у самой двери. Рады столбов тянулись, казалось, бесконечно. В другом конце, наверное, должен быть еще один выход из этого туннеля. Но я не решился проверить свое предположение.

Вдруг в глубине туннеля послышалось пение. Быстро сняв обувь, я бросился к двери и спрятался в углу за грудой камней, погасив фонарик и сжав в руке оружие.

Скоро показалась певица. Это была донна Марчези. В одной руке она несла фонарь, в другой - корзинку. Повесив фонарь на гвоздь, она стала подходить к каждому узнику. Всякий раз повторялось одно и то же: она будила спящего пинком в лицо, а когда он с криком боли просыпался, она клала кусок хлеба в его дрожащую, жадно протянутую руку. Когда все слепцы получили свою порцию, наступила тишина, прерываемая лишь хрустом черствого хлеба на зубах. Эти бедняги буквально умирали с голоду и накидывались на хлеб со страшной жадностью. Когда они стали вымаливать еще, она расхохоталась. Она смеялась им в лицо, стоя в свете фонаря, в легком открытом платье. Внезапно она крикнула:

- Встать, собаки!

Как хорошо выдрессированные животные, они поднялись. С трудом, но достаточно быстро, насколько позволяли тяжелые цепи. Двое замешкались и тотчас же получили удар хлыстом по лицу.

Теперь все двадцать прикованных слепцов молча стояли. Женщина, стоя в середине, запела. Голос ее был хорошо отработан, но отливал металлом и на высоких нотах напоминал крик хищного зверя. Она пела арию из итальянской оперы. Ее аудитория молча слушала. Когда она замолчала, они стали аплодировать почти бесплотными руками.

Певица внимательно осматривала их, как бы оценивая степень их энтузиазма. Вид одного не удовлетворил ее. Подскочив к нему, она вонзила длинные ногти в его щеки. Из глубоких царапин брызнула кровь и потекла до ее пальцам. Когда она снова запела, наказанный хлопал ей громче других. Он запомнил урок...

Наконец она дала им еще по куску хлеба и немного воды, а затем, взяв фонарь и корзинку, скрылась во мраке туннеля. Плача и ругаясь в бессильной ярости, слепцы снова упали на свои каменные ложа.

Я приблизился к своему другу и взял его за руку.

- Джордж! Джордж Сейнбрук! - прошептал я.

Он вскочил.

- Кто меня зовет? Кто это?

Я назвал себя, и он заплакал. Немного успокоившись, он заговорил. Его рассказ отражал историю всех тех, кто находился здесь, и тех, кто уже умер. Каждый был хозяином виллы на день или на неделю. Каждый находил дверь и просил ключ у донны Марчези. Более недоверчивые записывали свои мысли на стенах спальни, но все без исключения уступали любопытству и открывали дверь. Едва они переступали порог, как их хватали и приковывали к столбу, чтобы они оставались тут до смерти. Например, Смит из Бостона здесь уже два года, но у него скверный кашель, так что вряд ли он проживет долго. Сейнбрук назвал мне всех. Тут были трое англичан, один француз, а остальные - из лучших американских семей.

- И все слепые? - спросил я вполголоса.

- Да. С первого же вечера. Она делает это ногтями.

- Она приходит каждую ночь?

- Почти каждую. Она дает нам есть, поет для нас, и мы аплодируем. Когда кто-нибудь из нас умирает, она снимает труп с цепи и бросает его в какую-то яму. Она сама говорила об этом и хвалилась, что заполнит яму доверху.

- Кто ей помогает?

- Наверное, агент по продаже недвижимости, ну и, конечно, старые слуги с виллы. Кое-кто рассказывал, что заснул в спальне, а проснулся здесь, в цепях.

Дрожащим голосом я шепнул ему на ухо:

- Что бы ты сделал, Джордж, если бы она запела, а ты обнаружил, что на тебе нет цепей? Ни на тебе, ни на других? Что бы ты тогда сделал, Джордж?

- Спроси их, - проскрипел он. - Спроси всех по очереди. Я-то знаю, что сделаю! - И он снова заплакал от бессильной злобы.

- Она всегда приходит в одно и то же время?

- Насколько я знаю, да. Но время теперь ничего не значит для нас. Мы просто ждем смерти.

- Цепи на замке?

- Да, и ключ, вероятно, у нее. Может, у старика наверху, но это вряд ли. Вот если бы у нас был напильник, мы перепилили бы цепи.

- А ты писал что-нибудь на стене в комнате?

- Конечно! Думаю, что все писали. Один написал сонет в честь изумительных глаз этой женщины. Разве ты не читал его на стене?

- Нет. Старики белят стены перед прибытием нового хозяина.

- Так я и думал.

- Значит, ты знаешь, Джордж, что сделаешь, когда освободишься, а она будет петь?

- Да, мы все знаем.

Я ушел, обещав ему положить конец этому в силу своих возможностей.

На следующий день я посетил донну Марчези и преподнес ей букет орхидей. Она приняла меня в музыкальном салоне. Я понял намек и попросил ее спеть. Она застенчиво и как бы нехотя спела мне отрывок из арии, которую я уже хорошо знал. Я не скупился на аплодисменты. Она улыбнулась.