Земные приключения неземной женщины неизвестного космонавта Сашки-Пряник - Алексей Зимнегорский

Максим Максимович опустился на заднее сидение:

– Как сына то назвал?

– Александром.

– Значит, Александром, Сашкой… Так, меня давай вези в Управление к Пригожину. Потом свободен.

11. У Пригожина.

Максим Максимович Пригожина старался избегать. Они были выпускниками одного вуза и женаты на родных сестрах. Еще пару лет назад дружили семьями. Собирушки, дни рождения, шашлычки, пасха и Новый год. Но с тех пор, как Пригожин возглавил ведомство, отношения перетекли только в деловое русло. Деловое русло углублялось с каждой проверкой казначейства и аудитом деятельности предыдущих руководителей – близких друзей и прошлых покровителей Максима Максимовича, отвечавшего за финансы и реализацию всех специальных проектов.

Пригожин был сдержан при встрече. Было заметно, что он мало спит. Тройные синие круги под красными глазами были доказательством бессонницы. По раздобревшему виду Максим Максимович понял, что Пригожин сон заедает котлетами со стрессом на гарнир, а горькую жизнь топ менеджера батончиками без злаков, но с сахаром.

Вот и сейчас, сидя напротив, он, почесывая лысеющую макушку, в два приема проглотил Сникерс. Не дожевав до конца и задумавшись, глядя куда то в сторону космоса, о развитии вверенного учреждения, он спросил:

– Макс, тебе бы на больничный. Мне сбоку на тебя смотреть тяжело.

Пригожин пытался копировать позу гостя. Максим Максимович задышал, как учил Иша Ди. Почувствовав, как тяжелеют веки, и он вот-вот уснет, опомнился и прервал неприрывистость прерывного дыхания:

– Помните Вы, Роман Петрович…

– Что ты заладил, Вы да Петрович. Давай Рома…

Максим Максимович снова набрал в воздуха в легкие и щеки и только хотел изложить цель прихода, как Рома резко превратился в Пригожина Романа Петровича:

– Все-таки такой ты мудила, Максим Максимович. И все эти дружки. Столько дури понатворили. И, главное, никто не хочет признаться. Извини, что скрюченного такого ругаю. Достали

– Я как раз по этому вопросу, Рома. У меня шея болит. Врач говорит, что из-за того, что на ней ярмо тщеславия. Я не могу признать ошибок. Вот пришел признаться. Вы, Ты, не в курсе…

В чрево Ромы ввалился очередной батончик. Он сглотнул сладкие слюни с нугой и фундуком и подставил ухо ко рту Максима Максимовича:

– Так, здесь подробнее

– Помнишь, вскрылось, что у нас перерасход по питанию и японца одного с орбиты до срока вернули?

– Допустим. И?

– Это все она. Она там.

– Да кто, она?

– Признаю, виноват. Все ошибки признаю. За все эти годы… За Сыктывкар…Пряник…

– Так, ну давай по порядку. Пряник. Батончик?

Пригожин протянул сникерс.

12. Признание.

Максим Максимович шептал на ухо Пригожину, устроившемуся для удобства у склоненной головы собеседника:

– Ты же знаешь, как в те годы было. Денег не хватало, а план вечно сверху спускали. Подготовить столько там космонавтов. Набрать в отряд курсантов. Всегда нужно было отчитываться наверх за освоение средств и результаты. Тогда я придумал проект «Сыктывкар».

Мы стали отбирать тех, кто без спецподготовки имел навыки и данные, как у космонавта. Решили отобрать бабусек пятнадцать для начала.

Так она у нас и появилась. Как обычно, мне позвонил Семенов из УВД.

Сказал, что есть неплохой экземпляр. Это было пять лет назад…

13. Пятью годами ранее.

Семенов повесил безразмерный полковничий китель на спинку своего стула и принялся рыться в такой же безразмерной кипе бумаг, разбросанной по письменному столу. Наконец, заметив в ней то, что искал, помахал перед Максим Максимовичем папочкой.

– Смотри, Максимыч, ну клад просто. – он перелистывал страницы личного дела. – Чемпион района по шашкам.

– Это хорошо. У меня там в наборе как раз чемпионка мира по нардам в Монте -Карло

– Длинные?

– Да нет, короткие.

– Так. Кадетский класс. 100 метровку бегала лучше вех.

– В характеристике написано, что торопливая.

– Значит быстрая.

– Двоечница!

– Не совсем.

– Три пятерки.

– Информатика, физкультура и ОБЖ.

– Кружок астрономии 7 класс.

– Вот анкета еще психолога.

– Тут что?

– Зрение 100 процентное.

– Воспитывала мать…

– Так, себе на уме, но ее послушает.

– Гулять начала с 14 лет. Значит, в мужском коллективе не растеряется.

– За что ее?

– Магазин подломили. Говорит одна. С поличным взяли.

– Много чего?

– Да по мелочевке. Дрель, перфоратор, инструменты…

– Технику любит – это хорошо, еще что?

– И коробку пряников

– Сладкоежка – значит, человечная. Но тут подход нужен. Давай домашний адрес. Сначала к матери ее съезжу.

14. Шестой элемент.

В кабинет Семенова вошла высокая девушка. Короткая стрижка. Зеленые глаза. Рыжие волосы с зеленой прядкой.

Максим Макимович присвистнул:

– Пятый элемент.

– Ну, прям, бля, пятый. Шестой, твою мать. Чего надо, козел старый?

Семенов бросился к Сашке:

– Ты давай, не выеживайся здесь. Знаешь перед тобой кто сидит?

Максим Максимович был не возмутим:

– Оставь ее, Женя. Говорить мы Вас научим. Вы можете отказаться. Тогда из-за коробки с пряниками минимум года два мотать. Но у меня есть предложение.

– Мотать? Мотают трусы на резинку. Предложение? Ноги и печени? Сразу говорю. Пошел на ..й. Дай закурить.

Семенов протянул пачку сигарет. Сашка недоверчиво повертела пачку. Прочитала:

– Рак. Я всю заберу. Вам здоровья нужно. А у меня его много.

– Вы грубоваты, но мы с Вашей мамой поговорили. Она советует к нам прислушаться.

– Только сюда маму не впутывай. Бес ты. – Сашка закурила, – Давай письмо.

15. Письмо матери.

«Моя дорогая дочь, Я очень прошу тебя, не кури. Или хотя бы поменьше. Или совсем тонюсенькие. Когда я передала для тебя письмо, мне сложно было говорить. Я всегда была очень откровенна с тобой. Почти во всем. Почему? О многом ты и сама догадывалась о том, что Саша не твой отец. И тем более Расул и дядя Антон…»

Сашка убрала листок. Затянулась сигаретой и поняла, что хочет, но не может плакать. На душе плохо, а слезы почему-то не наворачиваются на глаза. Они вроде есть, но где-то очень глубоко. Словно в шахтах ее одинокого сознания. И эти шахты очень глубоко. Или замурованы. Ей стало почему-то не по себе от неожиданной мысли, что эти шахты могут быть пустыми. А может, их вообще нет. К счастью, дым попал в глаза, и она прослезилась. Она вытерла слезы ладонями, постучала себя по лбу и продолжила читать.

«…Или Ефим Львович. Будь он неладен – курить тебя научил. Но хоть баловал подарками и велосипедом. Мне не хотелось, чтоб ты росла без ощущения отца. И я всегда пыталась найти кого-то, кто мог бы его заменить. Они появлялись и исчезали. Но это место никогда не было пустым. Только один раз был месяц перерыва. Когда ты лежала в больнице со сломанной ногой. Помнишь? А все из-за того, что ты постоянно торопилась. Ноги несли тебя вечно куда-то быстрее, чем анализировала смысл голова. Ты торопыжка, но хорошая дочь. Торопыжка, вся в отца. В настоящего отца. Ты Сергеевна. И твой настоящий отец – Сережа. Мне было 17. Я забеременела из-за того, что он вечно торопился. И тебя мы сделали тоже торопливо. Ему было некогда сбегать в аптеку. Но он у тебя хороший. И брось курить. По крайней мере сейчас. Тебя не посадят. Но тебе нужно помочь в важном государственном эксперименте