Конверт - Артём Артёмов

в виде ключа на верхней части навершия особенно грела душу, я ведь был, хоть и не особо известным, но все же писателем. В каком-то роде открывал для читателей новые миры.

В тот вечер я так налегал на это навершие, что ключ должен был отчетливо отпечататься на моей ладони.

— Знаешь, а ведь ты придумал тогда жутковатую сказку, — вдруг задумчиво сказал Ник.

Я вопросительно глянул на него.

— Эта идея, что какая-то часть нашей жизни зависит только от бумажного конверта в ржавом почтовом ящике, где-то в руинах старого детского лагеря, — пояснил он. — Если вдуматься, это очень пугает. Он лежит там столько лет, клей на клапане давно высох и держится на честном слове. Снесут остатки стен бульдозером, разломают ящик гусеницами, порвется конверт — и из нашей жизни уйдет что-то очень важное. Исчезнет, будто и не было. Что-то, ради чего я тогда шел в ночной парк, подставлял под иглу палец. Боялся до усрачки, но шел и подставлял, я же помню.

— Но ведь ты даже не заметишь, — попытался утешить его я, чувствуя, как возвращается тревога. — Даже знать не будешь, что когда-то это имел. Все продумано, никаких сожалений.

— Да, — кивнул он и близоруко прищурился в сторону недалекой уже остановки. — Это как раз самое страшное. О, мой вроде, ну бывай, до связи. Береги себя, неудачник.

Мы наскоро обнялись, и он заспешил вперед, запрыгнул в двери автобуса, из которых лился теплый желтый свет, а я остался один на вечерней улице. Уже не пытаясь скрыть болезненной гримасы, я захромал домой, думая о странном эпизоде с Последним Почтальоном.

Должен признать, мне понравилась идея. Даже льстило, что я придумал это в столь раннем возрасте. В голове уже крутились возможные сюжеты с использованием подобной механики чудес. Разве что мне не хватало баланса. Слишком просто это — расплатиться каплей крови и минутным страхом за желание, которое может изменить жизнь. Нет, думал я, нужно еще что-то. Натянутая тетива тянет назад, режет пальцы. Должно быть сопротивление, постоянное тяготение измененной реальности вернуться в обратно в естественное состояние.

Я не сразу догадался. У меня богатая фантазия, она увела меня далеко в сторону. Чтобы понять, мне понадобилось почти дойти до дома и споткнуться в темной арке двора, почувствовать, как боль пронзает бедро. Осознать, что эта боль со мной навсегда.

Расплата. Тетива режет пальцы.

Я стоял там, в темноте арки, опираясь на подаренную друзьями трость, и заново смотрел на свою жизнь. Каждый несчастный случай, каждое невезение, начиная с растяжения, о котором упомянул Тоха, и заканчивая разводом и судебными тяжбами. Хотя почему заканчивая? Я привел их туда, я рассказал им, что делать, я даже читал какое-то заклинание. Я натягивал тетиву.

И теперь держу ее. А она меня режет.

Я вытащил телефон и позвонил в такси. Заказ на поездку приняли без проблем, город понемногу рос, и возле заброшенного лагеря уже давно строились дома. Уже в машине я вдруг понял, что все еще пьян. Как еще объяснить, что серьезный и взрослый мужчина, средней руки писатель в долгополом пальто с белым шарфом и пижонской тростью собирается сейчас, посреди наступившей уже ночи, идти в темные дебри старого разрушенного детского лагеря на окраине города? Приступом писательского безумия?

Но что-то гнало меня туда. Тревога, которая проснулась там, за столом, в окружении друзей, при одном только упоминании Последнего Почтальона. Досада, что наша дружба, прошедшая через года, оплачена ценой моей спокойной жизни. Страх, что уже завтра бульдозеры могут смешать обломки ржавого почтового ящика с кусками статуи и обломками стен, и я уже никогда не узнаю, что же было написано в письме. Что я потеряю…

Что?

Я стоял под последним фонарем, на краю асфальта. Позади желтел окнами чей-то частный дом, последний на этой улице, впереди уходила во тьму грунтовая дорога. С черного неба сеялась мелкая морось, оседая на плечах и рукавах крохотными круглыми капельками.

Не самая лучшая погода для пальто.

Колея вела во тьму, старый лагерь был неплохим местом для летних пикников и ролевых игр. Кажется, какое-то время там даже устраивали лазертаг. Там темнота и разросшиеся травы, и кусты, полусгнившие стены развалившихся строений и бугристые тропинки, вспоротые корнями деревьев, сырая земля и промоины от весенних ручьев, засыпанные осенними листьями.

Не самая лучшая местность для прогулок в легких ботинках. Особенно для хромого человека с тростью.

Для хромого неудачника, который может сломать ногу на ровном месте в ясный день.

Что мне вообще там нужно? Если даже позволить себе еще немного поддаться пьяному безумию и буйной фантазии, если даже допустить, что вся моя несчастливая судьба — следствие того, что когда-то мы написали это письмо, зачем мне идти туда? Не проще ли просто оставить все как есть и дождаться, пока гусеницы бульдозеров уничтожат печати, держащие натянутую тетиву этой реальности? И тогда однажды утром я проснусь здоровым, без проклятой боли, без страха перед будущим, без единого намека на переломы, разводы, суды и…

Друзей.

Я отдал бы все, что у меня есть? Ради того, чтоб они были всегда вот такими: близкими, хохочущими, беззаботными?

Отдал бы?

За Тоху, который без нас наверняка кончил бы плохо, связавшись с гораздо более дурной компанией. Не раз все к этому и шло, но были мы, и он возвращался к нам.

За Шурку, который однажды едва не влип в серьезные неприятности и непременно сел бы за чужую вину, если бы не своевременная поддержка и связи Тохи, и деньги моего первого серьезного гонорара.

За Ника, который вырос бы забитым и безынициативным очкариком, если бы не наша четверка, которую знали и уважали. Может быть, он никогда не научился бы играть на гитаре, не стал диджеем на радио. И, наверное, не сделал бы счастливой одну безвестную разведенку с детьми.

А я проснусь здоровым и беззаботным, и из моей жизни исчезнут наши детские игры в старом лагере, футбол и шахматы, драки и победы, помощь и поддержка. Наши ежегодные встречи.

Исчезнем мы.

Пальцы на трости заломило от той силы, с которой они стискивали навершие. На поднятой ладони в свете фонаря отчетливо проступал оттиск ключа.

Ключ может открыть замок. Ключ может закрыть.

И я вдруг понял, что сделал выбор еще там за столом, когда Ник впервые упомянул Последнего Почтальона. И этот выбор привел меня сюда, ведь для того, чтобы отказаться от написанного в письме желания, достаточно было не делать ничего. Просто ждать, пока гусеницы строительной техники перемешают старую