Доктор Данилов в Склифе - Андрей Шляхов

Многоголосые компании студентов оживили пейзаж разноцветьем зонтов. Когда последние студенты скрылись за поворотом, все вокруг снова стало блеклым.

«У московской весны, как и у осени, два цвета — серый и темно-серый, — подумал Данилов, делая первый шаг. — Непогода, непогода, а потом — бац и сразу лето».

Дождь был противным, косым, с ветром. Как ни держи зонт, все равно, пока дойдешь до входа в метро — вымокнешь.

Данилов невольно позавидовал жителям итальянской Болоньи, города крытых тротуаров. Живут же люди! Что им дождь, что им зной? Сам он не был в Болонье, но знал о ней по рассказам Полянского.

Петрович, водитель, работавший с Даниловым в скорой помощи, был уверен, что светофоры, подобно людям, имеют свои характеры. По его классификации, все они делились на вредные и невредные. Вредные всегда встречали Петровича красным светом, невредные — то красным, то зеленым. Светофор на Сухаревской площади Данилов отнес бы к вреднейшим из вредных — всегда приходилось ждать зеленого подолгу! Пытка, сущая пытка, а в дождливую погоду и того хуже — сверху льет как из ведра, да еще проезжающие на скорости по лужам автомобили снизу пару-тройку ведер добавят. И так щедро, что окатят не только первую шеренгу столпившихся на тротуаре пешеходов, а всю колонну разом.

Чертыхаясь, ежась и привычно удивляясь тому, почему в наш век нанотехнологий нельзя построить здесь подземный или хотя бы надземный пешеходный переход, Данилов ждал зеленого света. Скверная погода стимулировала полет фантазии, и ему уже виделся прямой выход из метро к воротам Склифа.

«А что, нормальная ведь идея, — подумал Данилов. — Тут половина едет к нам или от нас…»

Не слишком вежливый тычок в спину вернул его к действительности, «скверный» светофор врубил зеленый свет. Рывок через Садовое кольцо, сутолока со складыванием зонтов у входа в метро, привычно-каменные лица «красных шапочек» у турникетов — и можно спокойно, с достоинством подумать о том, что крытые тротуары — это, конечно, здорово, но метро, как ни крути, гораздо лучше. Так что не стоит завидовать жителям Болоньи с их сорока километрами крытых тротуаров. Пусть они лучше завидуют москвичам, к услугам которых — триста километров лучшего в мире метро. Сухо, тепло и мобильной связью можно пользоваться! А самое главное — быстро. Р-раз — и ты на другом конце Москвы. Сел в автобус, через пятнадцать минут вылез, бодрячком пробежался по лужам до подъезда — и ты уже дома…

Неожиданно для Данилова два с половиной месяца учебы пролетели очень быстро. Казалось, только недавно начались занятия, а вот уже экзамен на сертификат специалиста, вручение этих самых сертификатов и прощальный «банкет», накрытый прямо в учебной комнате.

Свежеиспеченных токсикологов на несколько месяцев («два-три, а вообще-то по ситуации», — как он сказал) отправили проходить «курс молодого бойца» в приемном покое. Если Агейкин остался недоволен подобным решением, считая работу на приеме «пустопорожней бестолковой суетой», то Данилов был не против. Эта работа давала ему возможность очень быстро «втянуться в специальность» и, кроме того, так же быстро освоиться в Склифе. Врачи, сидящие на приеме, выполняют роль дежурных консультантов в других отделениях. Так вот побегаешь с месяц по всему Склифу, перезнакомишься со всеми, освоишься и сразу начнешь чувствовать себя на работе, как дома. А когда работа становится вторым домом, это так приятно!

— Скажи мне, Данилов, а как у тебя обстоит дело с уверенностью в себе? — поинтересовалась Елена накануне первого дежурства Данилова.

Наверное, давно собиралась спросить, да все никак не решалась.

— Нормально обстоит, там, где надо, — заверил Данилов. — Ровно посередине между мнительностью и самоуверенностью.

Глава вторая

Первый блин скандалом

«Отрава», она же — токсикология, она же — «седьмой корпус», она же — Центр острых отравлений. Это два тридцатикоечных отделения для лечения острых отравлений, отдельное, свое, приемное отделение, двенадцатикоечное отделение токсикологической реанимации и интенсивной терапии, двадцатичетырехкоечная «психосоматика», а по-научному — соматопсихиатрическое отделение и химико-токсикологическая лаборатория. Ну и конечно же кафедра клинической токсикологии. Склиф — это вам не районная больница, а научно-исследовательский институт.

Несведущий человек может задуматься над тем, какое отношение к острым отравлениям имеет соматопсихиатрическое отделение. Да самое что ни на есть прямое отношение — туда попадают те, кому не удалось покончить жизнь самоубийством при помощи какого-нибудь яда, например таблеток снотворного. Многие лекарства — они ведь только в малых дозах лекарства, а в больших — яды. Недаром древние врачи говорили: «В ложке — лекарство, в чаше — яд». В соматопсихиатрических отделениях врачи пытаются донести до несостоявшихся самоубийц мысль о том, что еще раз пробовать отравиться, право дело, не стоит. Жизнь хороша, если смотреть на вещи правильно.

В Склифе есть еще одно соматопсихиатрическое отделение, предназначенное для лечения больных хирургического и травматологического профилей, то есть для тех, кто пытался свести счеты с жизнью не с помощью яда, а с помощью веревки, холодного или огнестрельного оружия, а то и выпрыгнув в окно. Оно стоит особняком и занимает целый корпус, приземистый, но сильно вытянутый в длину, так называемый «пенал» или «пенальчик».

В приемном отделении тоже есть свои койки. Их всего четыре, и называются они диагностическими. Далеко не всегда диагноз, с которым поступил пациент, оказывается верным. «Неясные» больные остаются под наблюдением в приемном отделении. Наблюдаются они обычно не более суток, после чего или госпитализируются в одно из токсикологических отделений, или переводятся «по профилю», или же в лучшем случае выписываются домой.

Диагностические койки — великое удобство. Скоро по всей стране в приемных отделениях будут не только оформлять пациентов, но и проводить первичное обследование с выставлением диагнозов.

Диагностические койки — вечная головная боль заведующего отделением. Уж очень велик соблазн у дежурных врачей использовать эти койки не по назначению, а корысти ради.

— Я многое могу понять и простить, но только не купирование «абстинух» (синдрома абстиненции. — Прим. автора) и не выведение из запоев в моем отделении!

Заведующему приемным отделением, под чье начало временно попал Данилов (приказ о переводе в связи с производственной необходимостью, все чин-чинарем, официально), было лет тридцать пять, не больше. Почти ровесник Данилова.

Выглядел и держался ровесник солидно, соответственно занимаемой должности. Хоть и «приемником» заведуем, но где? В самом что ни на есть сердце отечественной медицины! Заведующий был невысок, но осанист, носил холеную каштановую бородку, имел небольшое начальственное пузико и вообще держался серьезно, даже чуть величаво. Респектабельные часы на запястье и запах дорогого одеколона усиливали впечатление. И имя-отчество у него было особенное — Марк Карлович. Данилов сразу же при знакомстве предположил, что его прозвище — Карл Маркс, и не ошибся.

Каждого из новых сотрудников Марк Карлович удостаивал продолжительной личной аудиенции в начале первого дежурства. Другой бы заведующий собрал всех скопом да и выдал бы свое руководящее напутствие вместе с благословением, а то бы просто на «местной», «токсикологической» пятиминутке проговорил бы скороговоркой свои требования. Но Марк Карлович был не из таких, он строил свою административную политику на индивидуальном подходе к каждому сотруднику. Вполне возможно, что по молодости лет и недолгому сроку заведования (около полутора лет) Марк Карлович попросту не наигрался «в начальника».

— Вы потихоньку становитесь универсальным врачом, — немного снисходительно заметил он, намекая на несколько врачебных специальностей Данилова и улыбнулся: — Но до настоящих универсалов, таких, как Чижов, вам далеко…

Данилов напряг память, но так и не вспомнил ни одного врача по фамилии Чижов, тем более «настоящего универсала».

— Это ассистент с кафедры оперхира (кафедра оперативной хирургии и топографической анатомии. — Прим. автора), — пояснил Марк Карлович, заметив недоумение в глазах Данилова. — Вот он — настоящий универсал, имеет два высших образования, медицинское и ветеринарное.

— Неужели? — не поверил Данилов.

— Истинная правда! — подтвердил Марк Карлович. — Закончил лечфак, прошел ординатуру по хирургии, проработал несколько лет и решил получить второе высшее, на сей раз уже ветеринарное образование. Проучился два года на вечернем и с тех пор так и работает на два фронта — преподает у нас и оперирует в ветеринарной клинике. Утверждает, что оба занятия нравятся ему в равной степени.