Грешница - Николай Евдокимов

Но вот случилось несчастье, Ксения была в четвертом классе, когда тяжело заболела ее мать. Четыре месяца пролежала она в постели, высохла, перестала узнавать близких, и наконец ей стало так плохо, что ни у кого уже не было сомнения, что сегодня-завтра она умрет.

Уже готовились к похоронам, уже Афанасий Сергеевич строгал, обливаясь слезами, доски для гроба. Василий Тимофеевич подозвал Ксению, сидевшую в сенях, и сказал:

– Помолись, деточка, своим чистым сердечком, может, господь услышит твою молитву и возвратит здоровье матери.

Весь день молилась Ксения, и чудо свершилось – мать не умерла, стала поправляться.

Как ни убеждали потом Ксению в школе, что бог здесь ни при чем, что наступил кризис в болезни, – ничто уже не могло поколебать веру Ксении в то, что это бог спас ее мать, что он добрый, что он все может.

В шестом классе Ксения ушла из школы: брат Василий сказал, что учителя-антихристы не могут ничему научить.

С годами все молчаливее становилась Ксения. Страх перед богом, который все видит, все знает, который может в любую минуту наказать за грехи, за непочтение к нему, сильнее и сильнее охватывал ее. Каким ничтожным, ненужным казалось Ксении все вокруг, когда с заплаканными глазами она выходила на улицы города после собрания общины! Как жалела она людей: сколько их бродит во тьме, не понимая, что сами себя обрекают на муки после смерти. Но больше всех ей было жаль Зину.

Вот и сейчас она умоляюще сложила на груди руки, сказала чуть не плача:

– Мне так хочется, чтобы ты вспомнила бога. Мы бы вместе ходили на моления, вместе читали бы святую книгу.

Зина вздохнула, обняла Ксению:

– Какая же ты слепая!..

– Ну вот, завела! – Ксения махнула рукой и ушла.

В свинарнике за барьером на свежей соломе грузно лежала выхоленная матка. Она лениво повела щетинистым ухом, приоткрыла глазки и требовательно хрюкнула.

– Потерпи минутку, – сказала Ксения.

Она нагнулась, вытащила из корзины за задние ножки поросенка, похлопала его по гладкой спинке и поднесла к соску матки. Матка откинула голову, заурчала. Одного поросенка за другим вынимала Ксения из корзины; они визжали, дергались, но сразу же успокаивались, как только тыкались носами в живот матери. Чистые, упитанные, с блестящими, молочно-розовыми спинками, они копошились так умилительно, что Ксения невольно улыбалась, ласково приговаривала:

– Маленькие вы мои, глупенькие!

К раскрытым воротам свинарника подъехал грузовик, из кузова его свисали длинные трубы для автопоилки. Открылась дверца кабины, и оттуда выпрыгнул шофер. Ксения сразу узнала в нем Алексея из Сосенок, который вчера заходил к ним во двор.

– Привет, девчата, – весело крикнул он, – принимайте груз!

Мимо Ксении стрелой пронеслась к воротам Валька, поправляя на голове платок.

– Ой, батюшки! – кричала она. – Лешка Ченцов вернулся. А я сегодня незавитая.

Ксении совсем не нужно было выходить во двор, но она вышла, прихватив ведро, и стала чистить его песком. Она слышала, как Алексей, окруженный девушками, спрашивал Зину:

– Нет, в самом деле, чего ты похудела?

– Это она от любви, – засмеялась Валька, а Зина смутилась.

– Ну тебя… Это от экзаменов, Леша. Я ж за десятилетку сдаю, измучилась. Вот английский готовлю…

– Смотри ты! – удивился Алексей. – Ну скажи, сколько будет по-английски дважды два?

– Дважды два? Ой, как сказать?! – Зина даже покраснела от напряжения. – Не знаю, – наконец смущенно сказала она.

– Ученая! Четыре будет! – под общий смех проговорил Алексей. Он обернулся, увидел Ксению и в какое-то мгновение растерялся от неожиданности.

– Ну, здравствуй, – сказал он и подошел к ней, – вкусной ты меня водой напоила вчера, до сих пор помню.

– Обыкновенная вода. – Ксения покраснела, ушла в свинарник, так и не дочистив ведро.

Он смотрел ей вслед, она чувствовала это и не хотела оборачиваться, но обернулась.

Нет, он не был похож на того человека, который приснился ей. И волосы у него не русые, и не так высок он, и голос другой. Но когда он уехал, Ксении показалось, что на ферме стало непривычно тихо.

Ченцов приезжал почти каждый день. Он бродил по двору, шутил с девчатами и все будто искал кого-то глазами. Иногда Ксения встречалась с ним и торопливо отворачивалась.

– И как это я тебя раньше не приметил? – преградив ей дорогу, однажды спросил он. – Удивительное дело!

– Не мешай, – сказала она, – дай пройти.

Но он не двигался с места.

– Нет, вправду, где мои глаза раньше были?

– Ну, пропусти, – сказала Ксения. – Делать тебе нечего, что ли?

– Ага, нечего, – весело согласился он, – лентяй я здоровый.

Ксения с упреком смотрела на него, и Алексей смутился, отошел в сторону.

Всякий раз, как он появлялся на ферме, Ксения цепенела: она боялась, что люди увидят, как он глядит на нее. И ей не нужно было смотреть на него, но Ксения не выдерживала, поднимала голову и всегда встречалась с его взглядом.

«И откуда ж ты взялся, такой глазастый?» – думала она.

С нетерпением ждала Ксения в эти дни того человека, который должен приехать из Сибири. Она даже по ночам просыпалась от шума ветра: ей все казалось, что скрипит калитка, что слышит она шаги во дворе.

Однажды в городе после собрания общины брат Василий познакомил Ксению с худым, болезненным юношей, шепнув ей на ухо, что это и есть долгожданный гость, что зовут его Михаилом. Бледный, с ввалившимися серыми глазами, с большим кадыком и впалой, узкой грудью, он вызвал у нее только жалость.

– Ты не смотри, что он такой, – утешил ее брат Василий, – пришлось ему приболеть продолжительно, а так парень что надо.

Брат Михаил глядел на Ксению преданно, просяще. Потупившись, она покраснела и пригласила его в гости.

Брат Михаил не заставил себя долго ждать. Он приехал на следующий же день. Ксения сидела с ним во дворе под черемухой. Из окна на лицо Михаила падал свет электрической лампочки, ночные бабочки бились о стекло, над ухом нудно ныл комар. Ксении было зябко и неуютно. Она молчала. Молчал и Михаил. Он тыкал носком ботинка в землю, вскидывал на Ксению глаза и улыбался. Наконец сказал:

– Вот, сестра, отгадай, что это будет такое: у человека взяли и ему же отдали?

– Не знаю.

– А ты отгадай.

– Не могу.

– Ну ладно, скажу, – великодушно проговорил Михаил. – Это ребро, сестра. Бог ведь взял его у Адама, а потом ему же и возвратил в образе Евы.

– Ишь ты, – сказала Ксения, – и много ты таких загадок знаешь?

– Знаю. Я вообще много чего знаю. А особенно я люблю кушанья разные готовить…

– Зачем тебе? – удивилась Ксения. – Это наше, бабье дело.

– Вот уж не думал, что ты такая отсталая. Другая женщина так не сготовит, как я. – Михаил обиделся, но сейчас же заговорил увлеченно: – Это, сестра, целая наука – еду готовить. У всякой нации свои кушанья. Вот китайцы с древности воспрещают смешивать мед и лук.

Ксения с недоверием покосилась на него.

– Отчего же?

– Нельзя, вредное будет соединение в желудке…

– Что ж ты поваром не работаешь?

– Я ведь все постиг самоучкой, образования специального нет.

Ксения помолчала, сорвала с черемухи лист и, разглаживая его на ладони, спросила:

– А вот ты знаешь, брат, сколько по-английски дважды два?

Михаил засмеялся, погрозил ей пальцем:

– Хитрая. На всех языках будет четыре. Математика!

Ксения бросила лист на землю.

– Ты и впрямь умный.

Они снова молчали. И снова Михаил мучительно подыскивал тему для разговора.

– Вечер вроде холодный, а жарко чего-то, – наконец выдавил он, но Ксения ничего не ответила, и Михаил приуныл. Скосив глаза, Ксения разглядывала его. Он был не то что некрасив, нет, в лице его была даже некая «приятность», как сказала Прасковья Григорьевна, но Ксении он почему-то напоминал Дармоеда: такой же костлявый и так же смотрит жалко, заискивающе, будто выпрашивает кусок хлеба.

Неожиданно Михаил хлопнул себя по щеке – это он комара убил – и обрадованно сказал:

– Ишь комар какой, крови-то насосался.

Ксения хихикнула.

– Чего ты? – спросил Михаил.

– Да так…

– Нет, причина была, скажи.

– Ты ж обидишься.

– Не обижусь, скажи.

– Худой ты очень, брат. Вот я и подумала, какая ты добыча для комара.

Михаил не обиделся, засмеялся.

– Это правда. А раньше я знаешь какой был? Во, – Михаил надул щеки, – не то чтобы толстый, а упитанный.

– Как поросенок, да?

– Ты не смейся, – с упреком сказал он, – это я ради веры таким стал. Бог меня от страшного греха спас. Я ведь сирота – ни отца у меня, ни матери. Один. Вот бог меня и жалеет, приглядывает за мной. Как что мне захочется, – помолюсь, и господь обязательно исполнит мою просьбу. Это уж точно. Вся наша община знает, вот мне и уважение. Вчера я об одном деле молился, – Михаил многозначительно посмотрел на Ксению, – чтоб мне счастье было с одним человеком, и не сомневаюсь, бог все сделает, как прошу.