Всеобщая теория забвения - Жузе́ Эдуарду Агуалуза

– Мне всегда не везло, – жаловался Орланду сестрам, и было непонятно, шутит он или говорит всерьез. – Вот и сейчас, только я начал коллекционировать автомобили и квартиры, как – на тебе! – приходят коммунисты и хотят все это отобрать.

Стоило Луду включить радио, как дом тут же наполнялся звуками революции. Все эти бурные события случились благодаря народной власти, – повторял популярный в те дни певец. Эй, дружище, – пел другой, – полюби своего брата, не смотри на цвет его кожи, он такой же анголец, как и ты. Единый народ Анголы добьется независимости! Некоторые мелодии плохо стыковались со словами. Казалось, их тексты украдены из других песен, возможно, грустных баллад, которые пелись совсем в иные времена и все еще светились их давним светом. Выглядывая в окно через прикрытую занавеску, Луду видела внизу грузовики с людьми. Одни из них размахивали флагами, другие держали в руках транспаранты с лозунгами:

За полную независимость!

Покончим с пятью веками колониализма и угнетения!

Хотим Будущего!

Теснящиеся в конце каждого такого призыва восклицательные знаки сливались в ее глазах с ката́нами, длинными тесаками с широким лезвием для рубки тростника, которыми размахивали манифестанты, иногда даже двумя – в каждой руке. Они бряцали своими ножами, что-то угрюмо выкрикивая. Катаны были нарисованы и на флагах, и транспарантах.

Однажды ночью Луду приснилось, будто бы под улицами города, под престижными особняками прибрежных районов ангольской столицы выстроена нескончаемая сеть тоннелей. Сквозь их своды деревья прорастают вниз своими хаотично свисающими корнями, а еще ниже, в глубоком подземелье, погруженные в грязь и темноту, обитают тысячи людей, которые кормятся тем, что колониальная буржуазия спускает в канализацию. Лудовика шла сквозь толпу. Люди размахивали катанами, стучали ими друг о друга, а тоннели эхом распространяли эти звуки дальше. Один из мужчин отделился от остальных. Он вплотную подошел к Луду, приклеился своим грязным лицом к ее лицу, улыбнулся и, дыша ей прямо в ухо, низким и мягким голосом произнес: “Наше небо – это ваша земля”.

Колыбельная для маленькой смерти

Одетт настаивала на том, чтобы они уехали из Анголы. Ее муж шипел в ответ всякие грубости: что они с сестрой могут ехать, что только колонисты должны уезжать, что они здесь никому не нужны, что эта эпоха закончилась и начинается новое время. И теперь, будет ли завтра солнце или пойдет ливень, озарится ли земля светом, разразится ли буря, – ничто здесь уже не обернется для португальцев ни их светлым будущим, ни ураганом возмездия.

Орланду все больше распалялся. Он мог часами перечислять жене совершенные в отношении африканцев преступления, допущенные просчеты, проявления несправедливости и хамства – до тех пор, пока она, не в силах больше это выносить, вся в слезах не закрывалась в гостевой спальне. Тем удивительнее было то, что произошло однажды вечером, за пару дней до объявления Независимости, когда он вернулся домой и заявил, что на следующей неделе они уже будут в Лиссабоне. Одетт широко раскрыла глаза:

– Почему?

Орланду тяжело опустился в кресло в гостиной. Содрал с себя галстук, расстегнул рубашку и потом сделал то, чего странным образом никогда до этого не делал, – снял туфли и вытянул ноги, положив их на низенький столик перед собой.

– Потому что мы можем. Теперь мы можем уехать.

Следующим вечером они отправились на очередную отвальную. Луду ждала их за чтением, потом за вязанием до двух часов ночи. Спать она легла очень обеспокоенной и спала плохо. Проснувшись в шесть утра, накинула халат, вышла из своей комнаты и окликнула сестру. Никто ей не ответил. Луду поняла, что случилось что-то страшное. Прежде чем приступить к поискам телефонной книжки, она подождала еще час. Потом позвонила Нунешам, супружеской паре, которые и организовали вечеринку прошлым вечером. Ответил кто-то из прислуги: хозяева всей семьей отбыли в аэропорт. Сеньор инженер с супругой были на вечере, да, но недолго. Он был в очень хорошем настроении, как никогда.

Луду поблагодарила, положила трубку и снова открыла записную книжку. В ней Одетт вычеркивала красными чернилами имена друзей, которые уехали из Луанды. Остались немногие. На звонок ответили трое, и никто не смог ей ничего сказать. Один, преподаватель математики в Лицее Салвадор Куррейя, пообещал позвонить знакомому полицейскому и связаться с ней, как только получит какую-либо информацию.

Прошло несколько часов. На улице начали стрелять. Сначала доносились отдельные выстрелы, потом – активный обмен очередями из нескольких автоматов. Зазвонил телефон. Мужчина, голос которого показался ей молодым, с лиссабонским акцентом вежливо спросил, может ли он поговорить с сестрой госпожи Одетт.

– А что случилось?

– Спокойно, сеньора, нам просто нужна кукуруза.

– Кукуруза?!

– Вы все прекрасно понимаете. Верните нам камни, и, я даю честное слово, мы оставим вас в покое. С вами ничего не случится. Ни с вами, ни с вашей сестрой. Если хотите, можете улететь в метрополию ближайшим рейсом.

– Что вы сделали с Одетт и моим зятем?

– Старик повел себя безответственно. Некоторые путают глупость с храбростью. Я офицер португальской армии и не люблю, когда меня пытаются обмануть.

– Что вы с ним сделали? Что вы сделали с моей сестрой?

– У нас не так много времени. И все может закончиться или хорошо, или плохо.

– Клянусь, я не знаю, о чем вы говорите, не знаю…

– Вы же хотите вновь увидеть сестру? Тогда сидите тихо дома и не пытайтесь кого-либо предупредить. Как только снаружи все немного уляжется, мы подъедем к вам за камешками. Передадите нам посылку, и мы освободим госпожу Одетт. – Он отключился.

Стемнело. Небо рассекали полосы очередей трассирующих пуль, от взрывов дрожали стекла. Призрак, забившись куда-то под диван, тихо скулил. У Луду кружилась голова, силы будто оставили ее. Она поспешила в ванную комнату, где ее вырвало. Дрожа всем телом, обессиленная Луду опустилась на пол. Затем, едва придя в себя, она вскочила и направилась в кабинет Орланду, куда прежде заходила не чаще раза в неделю – подмести пол и вытереть пыль. Инженер очень гордился своим письменным столом, величественным и изящным, купленным у одного португальца-антиквара. Луду попыталась открыть верхний ящик, но он оказался заперт. Она сходила за молотком и попросту разбила ящик тремя отчаянными ударами. Сверху лежал порнографический журнал. Брезгливо отложив его в сторону, Луду увидела пачку купюр и пистолет. Взяв оружие обеими руками, Лудовика ощутила, насколько оно тяжелое. Она погладила пистолет, подумав, что именно этим инструментом, весомым, мрачным, почти живым созданием, люди и убивают друг друга.

Луду перевернула вверх дном всю квартиру, но так ничего и не нашла. Наконец она рухнула на диван в гостиной и заснула. Проснулась она внезапно – от того, что Призрак, рыча, тянул ее за край юбки. Дувший со стороны океана ветерок лениво приподнимал тонкие кружевные занавески. В небесной пустоте плавали звезды, тишина лишь усугубляла темноту ночи. Из коридора слышался шелест чьих-то голосов. Босая, она подкралась к входной двери и посмотрела в глазок. Рядом с лифтами трое мужчин приглушенно о чем-то спорили. Один из них, державший в руке фомку, указал ею на дверь, фактически – на стоявшую прямо за ней Луду:

– Там собака, точно. Я слышал лай собаки.

– Ты чего, Мингиту?! – возразил ему другой, худощавый, невысокого роста тип в чересчур просторной и длинной военной куртке. – Нет там никого, колоны все уже смотались. Давай ломай эту хрень.

Мингиту подался вперед. Луду, наоборот, отпрянула назад. Услышав удар, она машинально ответила на него, стукнув по деревянной двери. Сердце ее отчаянно заколотилось. В коридоре затихли, потом кто-то крикнул:

– Кто там?

– Уходите отсюда.

С той стороны засмеялись, после чего тот же голос продолжил:

– А, одна еще осталась! Что, мамаша, забыли про тебя?

– Уходите отсюда, пожалуйста.

– Мамаш, давай лучше открывай. Мы пришли за своим. Вы грабили нас пятьсот лет, а теперь мы здесь, чтобы забрать свое.

– У меня оружие. Никто сюда не войдет.

– Сеньора, только спокойно. Ты нам даешь камни, немного деньжат, и мы тут же убираемся отсюда. У нас тоже у каждого мать есть.

– Нет, я вам не открою.

– Окей. Мингиту, давай ломай.

Луду кинулась в кабинет Орланду, схватила пистолет, вернулась, навела ствол на дверь и нажала на спусковой крючок. Она помнила момент выстрела все следующие тридцать пять лет: резкий грохот, дернувшийся вверх пистолет и короткая боль в запястье. Как бы сложилась ее жизнь дальше, если бы не то, что произошло в это мгновение?

– Ой, кровь. Мам, ты же убила меня!

– Тринита, дружище, ты ранен?