Фальшивая убийца - Оксана Обухова

Дама вошла в прихожую, оглянулась и улыбнулась: в нашей прихожей тесновато. Свободные места на стене и в углу занимают книжные шкафы и полки. Папа с трудом протиснулся, чтобы помочь гостье избавиться от шубы, провел ее в гостиную.

В квартире был легкий бардачок. Но не из-за пыли или разбросанной одежды. Везде стояли, лежали, валялись книги, журналы и газеты. Квартира просто вопила о честной интеллигентской бедности. Мама смущалась, поила гостью чаем с сушками, папа (в том же смущении) трепал густую гриву с проседью…

Дружбу отпрыска с девочкой из дома на соседней улице признали достойной. Обилие книг и периодики произвело на директрису мебельного магазина благоприятное впечатление.

Хотя… Не знаю, что там о себе думала Татьяна Васильевна, а мама относилась к ее манерам и манто с легкой иронией…

Правда, баночки с котлетами и супом для оставленного без пригляду отпрыска, несмотря на это, всегда с любовью оборачивала в два слоя газетной бумаги – дабы не остыли. Василия моя мамочка любила совершенно искренне. Его невозможно не любить. Огромный плюшевый медведь с шоколадными пуговицами глаз и улыбкой первоклассника.

Да и подкармливала я Васю совсем недолго. В выпускных классах за Васей уже приглядывала домработница. Родитель Бармалея как-то внезапно разбогател, построил дом за городом и перевез семью из городской квартиры в загородный особняк. Вася стал по меркам нашего провинциального городка завидным женихом. С дипломом лучшего столичного университета, московской пропиской и папой – владельцем полутора заводов. (Один заводик Дмитрий Викторович имел в единоличной собственности, второй содержал на паях с приятелем.) Мебельная мама построила себе фабричку по производству «итальянских гарнитуров» и тоже несла в дом копейку.

Василий относился к родительскому богатству с поразительным невниманием. Категорически отверг предложения поступать на экономическо-юридические факультеты и остался тем, кем был, – милым медведем с компьютерным уклоном.

Близкое знакомство

Первые дни в Москве были похожи на тайное свидание. Теплый город конца мая отвечал взаимностью; гуляя по московским улицам, я не столько занималась поисками работы, сколько наслаждалась – прикосновением к столице. К площадям и переулкам, к гранитным набережным и церквям, похожим на пряничные домики, к фонтанам и зеленым паркам. Любимым местом стали окрестности Третьяковской галереи…

Июнь был робкой попыткой получить ответное признание.

Но меня отвергли. Пока не город. В славных московских газетах принимали резюме и сухо обещали: мы с вами свяжемся. Если что.

В июле я понизила планку и довольно легко нашла работу в газете, где рекламы было больше, чем основного материала.

Вспоминать об этом четырехмесячном этапе своей жизни не хочется. Коллектив был отличный, шумный, дерзкий. Шеф оказался душой этого коллектива. Кроме меня, в штате значился еще один дипломированный журналист. Мы с Костей беспардонно расхваливали районный муниципалитет – точнее сказать, правили их же хвалебные статьи о себе любимых – и пописывали о ветеранах труда, воробьях в парке, о том, как лучше выращивать комнатные цветы при недостатке освещения. Материалы о цветах, поклейке обоев, чистке подгоревших утюгов и прочих бытовых неприятностях щедро черпали из Интернета.

Не работа – синекура.

Вспоминать не хочется и стыдно.

В конце сентября газетку прикрыли. Милый шеф запутался в долгах, кинул какого-то администратора с рекламным откатом, и в награду за эти доблести наш скромный офис посетила налоговая полиция.

Я вновь пошла по кругу – обивать пороги славных издательств. И в конце сентября в остывшем городе почувствовала себя чем-то вроде окончательно надоевшей любовницы. Резюме не вызывали интереса, город скучнел и предлагал роман на своих условиях. Я казалась себе отвергнутой любовницей, которую настойчиво заставляют перебраться из алькова на кухню мыть тарелки, подметать пол и вытаскивать на задний двор чан с объедками.

В моих услугах не нуждались. Москва искала взаимности от верстальщиков и корректоров, сурово приветствовала штукатуров и каменщиков, лукаво приглашала опытных рекламных менеджеров, журналистам столица предлагала заработать кусочек хлеба самостоятельно.

Первый вольный кусочек хлебушка подкинул Бармалей. Помог нацарапать узкоспециальную статью и поразить познаниями редактора журнала для хакеров.

Шулерские Васины приемы произвели на сего господина столь ошеломляющее впечатление, что, отложив в сторонку уже прочитанную и исправленную статью, он вознамерился тут же предложить мне место в штате.

Но прежде чем приступить к вопросу о трудоустройстве, задал вопрос уточняющего свойства:

– Вот вы тут писали о недостатках в программе…

Далее последовала фраза на тарабарском языке, я стыдливо опустила глазки и предпочла откланяться.

Безусловно, к подобным уточнениям Вася меня готовил. Обещал за месяц натаскать в сокращениях и специальном сленге, но все умные слова моментально вылетели из моей гуманитарной головы при первом залпе трескучей тарабарщины. Я наврала, что не заинтересована в дальнейшем сотрудничестве, и вылетела из редакции, как ведьма на метле.

Это было фиаско. Или, говоря по-русски, первый блин комом.

Город из прохладного становился холодным. Засыпал тротуары снегом. Шубка из китайского кролика, крашенного под шиншиллу, перестала греть. Эту фальшивую шиншиллу я опрометчиво купила за два дня до налета налоговой полиции на офис совсем не славной газетенки. И в жутком, снежном ноябре осталась практически без денег. У меня не было средств продлить наем комнатенки в коммуналке, я оказалась на улице – без работы, без копейки, замерзшая, но гордая.

Бармалей утешал тем, что вполне способен прокормить нас обоих, но я строптиво задирала нос и обещала пойти хоть в посудомойки, хоть в дворники, но заработать на бутерброд с маргарином и ту же комнатенку. Ошметки провинциальной гордости еще висели на мне, прикрытые фальшивой шубой, и жить в одной квартире с верным другом – папа узнает, убьет! – я спесиво отказалась.

В конце ноября практически из зала ожидания Ленинградского вокзала Вася перевез меня и чемодан в свою холостяцкую берлогу.

Гордость замерзла вместе с городом.

Пушистые розовые шлепанцы ждали меня в прихожей возле обувной тумбы. На диване в гостиной лежала стопочка нового постельного белья и банное полотенце.

Первого декабря к Васе приехала мама.

Открыла дверь своим ключом, сняла абсолютно настоящую норковую шубу и спросила, показывая на дверь ванной комнаты:

– А там – кто?

В ванной была Алиса. С банным полотенцем на мокрых волосах и в Васиной рубашке на голое тело. Стояла за дверью и не знала, как выйти, как показаться на глаза, как оправдать свое полуголое присутствие.

Скандал был страшным. Васина рубашка почти прикрывала колени, тем не менее мой вид произвел на мебельную маму впечатление, подобное тому, которое получает старая дева при виде порнографической открытки.

Шок, выпученные глаза и страстные обвинения едва ли не в кровосмесительной связи.

– Мама!! – шипел Бармалей, уводя Татьяну Васильевну для приватной беседы на кухню. – У Алисы тяжелые времена! Она мой друг и нуждается в помощи!

– Знаю я, чем эта помощь оборачивается! Пузом!

Шептаться Татьяна Васильевна явно не умела. Или не собиралась. Она орала на сына, не подбирая выражений.

Я суматошно запихивала в чемодан пожитки и, прежде чем надеть шапку, подсушить волосы да же не мечтала. Я мечтала унести из этой квартиры опозорившиеся ноги еще до того, как Вася за кон чит кухонные прения и выпустит маму наружу.

Из кухни доносились выкрики:

– А как же Оленька?! Я думала, у вас… ты с ней… А ты?!?!

Оленька Привалова. Прыщавая дылда-одноклассница, тупая, как объевшаяся корова, и скучная, как плешь. Скольких денег стоило ее родителям выучить эту бестолочь в московском институте, история умалчивает. Но, как и Вася Бурмистров, Оленька считалась хорошейпартией. Ее отец был деловым партнером Дмитрия Викторовича, мама – лучшей подружкой Татьяны Васильевны.

– При чем здесь Ольга?! – подвывал на кухне Бармалей. – Перестань вмешиваться в мою личную жизнь!!

– Это?! Это ты называешь личной жизнью?!

Алиса Ковалева никогда не считалась хорошей партией. Дочь казенного учителя, задавака, старшина в юбке. Пока я помогла сынуле в учебе – попробовала бы Оля накатать два сочинения за сорок пять минут! – меня любезно принимали в доме. Потом Бурмистровы отвезли сынулю в Первопрестольную (вместе с Ольгой) и вознамерились объединить чада (надеясь, что от скуки и Оля покажется девицей).