«Если», 1997 № 12 - Брайан Томсен

— Понимаю. — Отелло надеялся, что Дурнанг покончит с сетованиями и отдаст золото.

— Потому я и подумал, что тебе захочется познакомиться с моим покупателем, таким же деловым человеком, как и мы.

— У меня нет на это времени, — возразил Отелло и попробовал было подняться, однако обнаружил, что ноги отказываются повиноваться.

— Есть, есть, — заверил его Дурнанг и с легкостью, неожиданной для человека таких размеров, вскочил на ноги. Рывок — и занавеска раздвинулась, открыв взорам того, кто все это время за ней скрывался.

— Познакомься с моим партнером, убедившим меня пойти с ним на взаимовыгодное сотрудничество и превратить мое дело в здешнее представительство его компании. Он из города. Возможно, ты о нем слышал

— Доил Хассан.

То был Хассан собственной персоной — самый самоуверенный и могущественный маг-разбойник, о котором только доводилось слышать Отелло. Казалось, что в нем все восемь футов роста; сложен он был, как какой-нибудь легендарный герой арены. Его суровое лицо делали злобным тонкие усы, окружавшие рот и окаймлявшие гладко выбритый подбородок.

Отелло попытался приподняться с заколдованного дивана, но не смог этого сделать. Он догадался, что единственный путь к спасению, на которое все равно оставалось мало надежды, — продолжать стоять на своем.

— Для меня это огромная честь, уважаемый Хассан, — проговорил Отелло. — С радостью пожал бы тебе руку, да вот незадача, никак не могу встать.

Не обращая на него внимания, Хассан протянул руку и приказал Дурнангу:

— Рубин! Давай его сюда!

Дурнанг повиновался. Хассан прошелся по комнате, подбрасывая камень на ладони. Через некоторое время он приблизился к дивану, на котором продолжал сидеть заколдованный мастер мошенничества, и бросил на колени Отелло поддельную драгоценность.

— Я так и думал! — крикнул Хассан.

Шар стал растекаться, что было явным свидетельством прекращения волшебства.

— Подделка! — прогрохотал Хассан. Рубиновый шар превратился в то, чем ему полагалось быть, — навоз, выпачкавший руки Отелло и его поддельный наряд. — Неплохо для деревенского волшебника, но подлог есть подлог. Меня никто не смеет обманывать.

— Уважаемый Хассан, — взмолился Отелло, — я и помыслить не смел…

Хассан не удостоил вниманием седого жулика.

— Ты наверняка орудуешь не один. Человек твоих ограниченных возможностей не может творить больше одного волшебства одновременно. Разве навозник, которым ты являешься, может позволить себе подобный наряд? Отправляю тебя на задворки, откуда ты явился, дабы твоя участь послужила предостережением остальным. Феликс, Моррис, Минкс!

Отелло оторвался от дивана и помимо воли согнулся в три погибели. В считанные секунды он на карачках покинул дом Дурнанга и, морщась от боли в скрученных артритом суставах, воссоединился на заднем дворе с Ионом.

— Брысь, лишайная тварь! — прикрикнул Ион на невесть откуда взявшегося кота. Но тот отказывался удалиться и со значением поглядывал на человека единственным страдальческим глазом.

— Брысь! — повторил Ион. — Сначала эта страшная боль в темени, словно кто-то треснул меня палицей и выбил из головы все магическое дарование, теперь еще Отелло никак не выходит…

Старый кот прервал его жалобы надрывным мяуканьем.

— Кыш! — шикнул на него Ион и впервые обратил внимание на выражение единственного слезящегося глаза. Этого оказалось достаточно, чтобы признать в жалком четвероногом бывшего наставника. Взяв седого кота на руки, Ион прижал его к себе.

— Отелло, — возопил он, — что с тобой стряслось?

Ему ответил явно человеческий, к тому же очень мощный голос, вырвавшийся из кошачьей глотки.

— Любуйтесь на дело рук Доила Хассана, плуты, и трепещите! Этот негодный мерзавец с помойки хотел обвести меня вокруг пальца и поплатился за свою дерзость: остаток своей никчемной жизни он проведет в подворотнях, где ему самое место. Пускай это послужит предостережением всем тем, кто смеет оспаривать могущество Доила Хассана.

Голос смолк, сменившись беспомощным мяуканьем самого Отелло.

Ион удалился со своим бывшим учителем на руках. Он лишь ненадолго задержался в деревне, чтобы обзавестись одеялом, в которое он завернул животное. К ночи их отделяло от города всего два дня пути.

Ион делал привалы только по ночам, и то всего на несколько часов. Он пользовался остановками не только для отдыха, но и чтобы раздобыть пропитание для себя и для кота, который был слишком стар, неопытен и неискушен по части кошачьей охоты.

Голову Иона занимала единственная мысль — о мести. Однако он сознавал, что не сможет обойтись без помощи, и надеялся получить ее У Павла Гондора.

Участь Отелло взывала к отмщению.

Город затмил своим блеском богатство всех подарков, которые Отелло когда-либо преподносил подмастерью. Тем не менее юноша не забыл день своего пятнадцатилетия, когда Отелло оплатил услуги деревенской шлюхи, чтобы она сделала из него мужчину. Этим старания учителя, впрочем, не исчерпались. Он не пожалел средств, чтобы стереть с происходящего все следы грязи. Непотребная тварь средних лет была умело превращена в девственную принцессу, целомудренную и одновременно разнузданную, чистую и многоопытную. Домотканные тряпки и соломенные матрасы в ее лачуге превратились на время в шелка и бархат, а заранее спланированная встреча — в случайное знакомство двух молодых созданий, переросшее в ночь страсти и наслаждений. Ион был поражен, с какой легкостью ему удалось соблазнить эту неземную красавицу; он решил, что благодаря чарам, напущенным Отелло, временно превратился в неотразимого кавалера, перед которым не устояла даже наследница несметных богатств.

Ему так и не пришлось узнать, как все обстояло на самом деле. В наивных глазах юного мошенника стояли картины той незабываемой ночи; то же самое видел циничным мысленным взором старый мудрый кот, только в несколько ином преломлении.

Сперва Ион был поражен вопиющим неравенством, царившим внутри городских стен. В толпе богачей, швырявшихся деньгами, ползали нищие, подыхающие от голода.

Сам того не зная, Ион оказался сперва в бедной части города и был ошеломлен увиденным. Впрочем, он быстро уяснил, что весь мир одинаков, различаются только масштабы.

— Я был наслышан о городском блеске, — обратился он к коту, висевшему в одеяле у него на груди, — но теперь мне понятно: как ни лакировать фасад, трущоба останется трущобой.

Отелло мяукнул. Ион успел убедить себя, что понимает кошачьи реплики.