Венок поэту: Игорь Северянин - Валерий Яковлевич Брюсов

оверлененных «Amores» Молились Яви и Мечте. Но не взнесли от сонной тины, Не олазорили толпу — Ни Ваши четкие секстины, Ни девогимны Виснапуу. И пусть мы слепы и убоги, — Несите подвижный Ваш крест: Был «кубком Гебы»[5] для немногих Ваш неожиданный приезд. 7. 11. 1920 г.

ВАЛЬМАР АДАМС

Игорь Северянин в Тарту

На округлых тумбах — в центре города и в его заречной части — расклеены афиши, гласящие, что 6 февраля 1920 года в Тарту состоится поэзовечер Игоря Северянина. Все билеты распроданы.

Блещет огнями аула — актовый зал старинного университета.

В первом ряду восседает, с неизменной хризантемой в петлице, поэт Хенрик Виснапуу[6], подле него беллетрист Фридеберт Туглас[7] со своей статной женой Эло, близ них — красавица поэтесса Марие Ундер[8] и ее трубадур из Сянна, рядом лектор Тартуского университета Борис Правдин, владелец Карловой мызы Булгарин и другие широкоизвестные деятели города.

Игорь Северянин исполняет стихотворения из своего сборника «Громокипящий кубок». Поэт словно чеканит строки металлически звенящим голосом, подчас распевает их на созданные им самим мотивы. Баритональный бас поэта переполняет весь зал. Каждый слог доносится до балкона, где множество студентов, затаив дыхание, следит за исполнителем, восхищаясь витальностью Северянина, бурно аплодируя даже тогда, когда от них — эстонцев — порой ускользает значение отдельных слов. Жизнерадостность стихов поэта близка молодежи.

Они — призыв к естественной жизни, к миру, любви, веселью, к трудовым ритмам.

Да, вопреки всему, жизнь продолжается:

Весенний день горяч и золот, Весь город солнцем ослеплен…

Слушатели как бы ощущают: среди них — само Солнце. И, кажется, не было ужасов войны, «щемящего ненужья» нужды, на мгновение даже сдается: раскаты боев навсегда смолкли, настал вечный мир.

Перерыв. Игорь Северянин стоит среди почитателей, снисходительно выслушивая их комплименты, принимает цветы. Этот высокий, в долгополом черном сюртуке человек с лицом цыганского барона привлекает к себе все взоры.

Борис Правдин, лектор университета, лингвист, поэт, представляет Игорю Северянину его поклонников.

Мне, привычному к схваткам дискуссий, захотелось, чтобы и в этом зале вспыхнула полемика, и я прошу:

— Игорь Васильевич, прочтите Ваш «Эпилог эгофутуризма»:

Я, гений Игорь-Северянин, Своей победой упоен…

Автор гордо вскинул голову:

— Это стихотворение неуместно здесь. Это стихи для дураков.

Антракт закончен. Северянин читает стихи, посвященные эстонским рекам, озерам, лесам.

После концерта все двинулись небольшой компанией, по приглашению Правдина, к нему, на улицу Тяхе, 31. В передней именитого гостя встречает жена хозяина — француженка. Она приветствует поэта на своем родном языке. И тут обнаруживается, что, охотно «французящий» в своих салонных стихах, Северянин отнюдь не силен в этом языке. Да и все общество, за исключением Правдина, не способно изъясняться по-французски.

Поднимая первый бокал, хозяин провозглашает здравицу в честь русского поэта на эстонской земле. В том же выспренном тоне вторит оратору Северянин.

— Я космополит, — заявляет он, — но это не мешает мне любить маленькую Эстию. Страну эту любил и мой мэтр — Федор Сологуб[9], избравший Тойла для своего летнего отдыха.

Эстония окружила меня гостеприимством, и мне хочется ее отблагодарить хотя бы тем, что я примусь за перевод ее стихотворцев, начиная от классика Крейцвальда[10] до Адамса. В этом краю высоко ценят поэзию, здесь творят замечательные стихотворцы:

У Ридала[11], Суйтса[12] и Энно [13] Еще не закрылись глаза…

Здесь живет мой друг и даровитый последователь Хенрик Виснапуу. В Эстонии я встретился с первой женщиной, с которой решил обвенчаться. Господа, провозглашаю тост за процветание Эстии — этого светлого оазиса!

Гости поднялись, зазвенели бокалы.

Дабы несколько умерить слишком уж торжественный тон