Вселенная в одном атоме: Наука и духовность на служении миру - Тензин Гьяцо

Трудно представить себе, как возможно включить в такую картину мира представления о добре и зле или о смысле жизни. И дело здесь не в самих эмпирических научных данных, а в представлении о том, что только эти данные сами по себе могут являться основой целостной картины мира и решения всех мировых проблем. Однако человеческое бытие и сама реальность содержат в себе гораздо больше того, к чему открывает нам доступ научный эксперимент.

Но в то же время духовность должна учитывать научные открытия и постижения. Если духовные практики станут полностью игнорировать научные достижения, это грозит вырождением духовности, поскольку такая позиция ведет к религиозному фундаментализму. Это одна из причин, почему я побуждаю буддийские учебные заведения включать в свои программы обучения научные дисциплины, чтобы данные науки оказались включены в буддийскую картину мира.

2. Моя встреча с наукой

Я родился в простой крестьянской семье. Мои родители использовали яков для вспахивания поля, а позже, когда зерно созревало, эти же яки копытами молотили колосья. Наверное, единственными предметами в мире моего раннего детства, имеющими отношение к технике, были винтовки, которые местные воинственные кочевники привозили из Британской Индии, а возможно, даже из России или Китая. В возрасте шести лет я был возведен на трон в качестве четырнадцатого Далай Ламы в столице Тибета Лхасе и приступил к изучению всех аспектов буддизма. У меня были личные наставники, которые давали мне ежедневные уроки чтения, письма и основ буддийской философии; под их руководством я заучивал различные тексты и ритуалы. Возле меня постоянно находились также несколько ценшабов, что дословно переводится как «помощник по философии». Их первоочередной задачей было проведение со мной диспутов по различным темам философии буддизма. Помимо этого, я должен был принимать участие в многочасовых молитвенных ритуалах и обучаться медитативной концентрации. Под руководством своих наставников я проводил длительные ретриты и четырежды в день совершал двухчасовые медитации. Именно так в тибетской традиции обычно проходит обучение высокого ламы-перерожденца. Но я не получал никаких знаний в области математики, геологии, химии, биологии или физики и даже не знал о существовании этих наук.

Моей официальной резиденцией был дворец Потала. Это огромное здание, занимающее целый склон горы. Говорят, что в нем тысяча комнат, но я сам никогда их не пересчитывал. В свободные минуты я развлекался тем, что осматривал многочисленные помещения дворца. Это было похоже на бесконечную охоту за сокровищами. Там можно было обнаружить самые разнообразные предметы, многие из которых принадлежали предыдущим Далай Ламам, в частности моему непосредственному предшественнику, или, например, ступы-реликварии с останками Далай Лам, начиная с Великого Пятого, который жил в XVII в. и отстроил Поталу до ее нынешних размеров. Среди разнообразных диковинных предметов мне попадались и механизмы, принадлежавшие тринадцатому Далай Ламе. Самым замечательным из них был складной латунный телескоп, который можно было прикрепить к треноге, а также механический хронометр с ручным заводом и вращающимся глобусом на подставке, позволяющим узнать время в разных частях света. Имелись там и книги на английском языке, например, иллюстрированная история Первой мировой войны.

Некоторые из этих предметов являлись подарками сэра Чарльза Белла, который был английским политическим чиновником в Сиккиме и знал тибетский язык. Тринадцатый Далай Лама жил у него в короткий период своего бегства в Британскую Индию во время вторжения в Тибет войск последнего императорского правительства Китая. Весьма знаменательно, что бегство в Индию и соприкосновение с научной культурой были как бы завещаны мне моим непосредственным предшественником. Позже я узнал, что пребывание в Британской Индии стало для него настоящим открытием, заставившим осознать необходимость социальных и политических реформ в Тибете. После возвращения в Лхасу он провел туда телеграф, организовал почтовое сообщение, построил маленькую электростанцию, обеспечивавшую город электрическим освещением, и организовал монетный двор, где стали чеканить монеты и печатать первые бумажные деньги. Кроме того, он пришел к признанию ценности современного светского образования и отправил группу тибетских детей обучаться в школу Рагби (Rugby School) в Англии. Тринадцатый Далай Лама составил знаменательное предсмертное завещание, в котором предсказывал грядущую политическую трагедию и которое последующее правительство не смогло в достаточной степени понять и принять во внимание.

Тринадцатому Далай Ламе принадлежали также карманные часы, проектор для кинофильмов и три автомобиля — два Baby Austin 1927-го и американский Dodge 1931 года выпуска. Поскольку автомобильные дороги через Гималаи, да и в самом Тибете, совершенно отсутствовали, машины пришлось разобрать в Индии на части и перевезти через горы на спинах носильщиков, яков и ослов, после чего они были вновь собраны для Далай Ламы. Долгое время это были единственные автомобили во всем Тибете, причем совершенно бесполезные, поскольку за пределами Лхасы не было дорог, по которым на них можно было бы ездить. Эти столь различные предметы, вестники технологической цивилизации, имели необычайную притягательную силу для любознательного по природе и непоседливого мальчишки, каким я был в то время. Отлично помню, что мне было гораздо интереснее проводить время среди них, чем заниматься изучением философии или зубрить тексты. Теперь я ясно понимаю, что сами по себе эти вещи были не более чем игрушками, но они манили меня, обещая встречу с целым миром совершенно нового опыта и знаний, к которому я не имел доступа, но чье существование было столь притягательно. Некоторым образом настоящая книга представляет собой рассказ о моем путешествии в этот мир и о тех замечательных вещах, которые я там обнаружил.

С использованием телескопа у меня проблем не было. Каким-то образом мне было совершенно понятно назначение этого устройства, и вскоре я вовсю использовал его для изучения городской жизни Лхасы и особенно рыночной площади. Мне было ужасно завидно смотреть на детей моего возраста, которые беззаботно бегали по городским улицам, в то время как сам я должен был учиться. Позднее я стал использовать телескоп для изучения звездного неба над Поталой. Там, высоко в горах, звезды являют изумительную картину, и я расспрашивал своих наставников о названиях звезд и созвездий.

Я прекрасно знал, для чего служат карманные часы, но меня ужасно интересовало, как они работают. Долгое время я мучился этой загадкой, но наконец любопытство взяло верх, и я вскрыл корпус, чтобы заглянуть внутрь. Вскоре часы были полностью разобраны, и передо мной встала следующая задача — собрать их снова так, чтобы они заработали. Разбирать и вновь собирать различные механизмы стало для меня настоящим хобби. Вскоре я достиг в этом такого мастерства, что стал главным часовщиком для немногочисленных известных мне владельцев часов в Лхасе. Но позднее, в Индии, когда мои часы с кукушкой подверглись нападению кота, мне так и не удалось их починить. Когда же в обиход вошли электронные часы, я утратил к своему любимому занятию всякий интерес: разобрав их, невозможно обнаружить внутри какой-либо механизм.

Гораздо сложнее было разобраться в устройстве принадлежавших тринадцатому Далай Ламе двух ручных кинопроекторов. Наконец один из моих слуг, монах-китаец, догадался, как они работают. Я попросил его показать те несколько фильмов, которые у нас имелись. Позже мы получили в свое распоряжение электрический проектор для шестнадцатимиллиметровой пленки, но он очень быстро сломался по причине несоответствия напряжения в нашей электросети. Примерно в это же время, я полагаю, в 1945 году, в Лхасу прибыли австрийцы Генрих Харрер и Питер Ауфшнайтер — военнопленные, сбежавшие из британской тюрьмы в северной Индии и пробравшиеся через Гималаи в Тибет. Харрер стал моим другом, и когда требовалось подрегулировать кинопроектор, я часто обращался к нему за помощью. Мы не могли раздобыть много фильмов, но через Индию до нас дошло несколько документальных лент о значительных событиях Второй мировой войны, в которых история подавалась с точки зрения союзнической коалиции. Были у нас также документальные кадры коронации английского короля Георга VI, фильм Лоуренса Оливье по пьесе Шекспира «Король Генрих V» и несколько немых картин Чарли Чаплина.

Моя зачарованность наукой началась со знакомства с продуктами технологии, и в действительности разницы между технологией и наукой я не понимал. Познакомившись с Генрихом, который лучше всех в Лхасе разбирался в механизмах, я решил, что его познания в науке так же велики, как и умение обращаться с приборами. Лишь много лет спустя я понял, что он не имел никакого научного образования, но тогда всякий белый человек казался мне великим знатоком науки.