Незаконные наследники - Ричард Матесон

Элис была испугана по-настоящему, она скрестила на груди руки, которые покрылись гусиной кожей. Она вернулась в предыдущую комнату. Плюхнулась на папин стул и выкрикнула «ой!».

Посидела минуту, дрожа.

После чего успокоилась. В конце концов, рассудила она, разве на нее кто-нибудь набрасывался? Видела ли она какие-нибудь призрачные физиономии? Вцеплялись ли в нее когтистые пальцы? Нет!

Они, разумеется, всегда рассуждают в таком духе. Если они не видят того, что подходит под их определение пугающего или злого, они вообще перестают переживать о чем-либо. Сила. И слабость.

Поэтому Элис снова успокоилась. Есть где-нибудь в радиусе полусотни километров медведи? Да. В зоопарке. За толстыми решетками. Так о чем беспокоиться?

Это просто маленький домик, который кому-то принадлежит. Вот и все. Папе, маме и ребенку. Или же трем старушкам, мал мала меньше. Или трем пожилым мужчинам на пенсии. Они здесь живут, а сейчас, в этот час весеннего денька, ушли за хворостом, за водой или за орехами.

Все в порядке. Все в полном порядке. Она скоро уйдет и побежит через холм обратно к Джорджу и расскажет ему, что он пропустил. А в следующий четверг, за бриджем с Нельсонами из плоти и крови, она будет рассказывать об этом анекдоте… будет ли она рассказывать об этом анекдоте?

Элис снова перешла в смежную комнату. Она бормотала девчонке внутри ее, чтоб ей стать косоглазой, кривоногой, с птичьим клювом, вислоухой и я не знаю, что еще. Я просто объелась на поляне. И вот теперь я голодна. Должно быть, это из-за прогулки.

Она села за стол на маленький стульчик. Ее осенило, что если ей как раз по размеру самый маленький стул, значит, тот, кто сидит на большом, должен быть не меньше двух метров росту.

Вот, неужели я осмелюсь, думала она. Неужели мне хватит безрассудства съесть здесь кашки-малашки?

Она подозрительно прищурилась. А может ли оказаться так, что овсянка отравлена, напичкана снотворным, что это такая приманка?

Она принюхалась.

Да с чего бы, задавался вопросом ее разум. Ну кто бы стал оставлять отравленную кашу посреди заповедника? Это же тяжкое преступление, уголовно наказуемое, и вообще полный бред.

Она улыбнулась, показав зубы.

Как-никак, возразила она себе, не каждый день девушке удается поиграть в Златовласку. Надо пользоваться моментом.

Она еще раз как следует понюхала кашу в большой миске. Ммм, произнесла она, пахнет восхитительно. Она потянулась за большой ложкой.

Нет, это неприлично.

Она сунула руку в карман и достала деревянную ложку, которой подцепляла на пикнике корнишоны. Понюхала ее. Маринадом не пахнет. Во всяком случае, не слишком.

Она зачерпнула немного каши из большой миски, чувствуя себя настоящей преступницей после того, как овсянка затянула образовавшуюся дырку и поверхность снова стала ровной.

Она вдохнула в себя теплый вкусный запах, нос ее сморщился от удовольствия. О, вкусная, горячая, я только немного попробую и… ой!

Каша оказалась обжигающе горячей. Ложка дернулась у нее в пальцах, и овсянка брызнула на пол. Она огляделась в виноватом испуге, быстро втягивая ртом воздух. Рот остыл, обожженный язык превратился в комок онемевшей плоти.

Черт, пробормотала она, почему же я отступила от сюжета и не начала сразу с маленькой миски? Зачем было пачкать пол? Элис все еще весело болтала. Вот поистине достойное восхищения качество, каким обладают эти люди, — чувство юмора, которое проявляется в момент гибели.

И вот Элис Грэйди, она же Златовласка, попробовала каши из маленькой миски.

Ага, сказала она, вот так-то лучше. С детства не ела ничего вкуснее.

И она без колебаний съела все.

И не только без колебаний, но и с неким извращенным наслаждением, пытаясь представить, кто будет плакать при виде пустой миски.

Но, покончив с кашей, она оторвалась от миски и, испугавшись собственного поступка, ощутила, как испарина выступила на лбу.

Ну вот, подумала она, я это сделала. И откуда у меня только решимость взялась? Это чужой дом. Я ничем не лучше какого-нибудь взломщика. Меня могут посадить за это в тюрьму. А съев кашу, я только усугубила свою вину. Лучше убраться отсюда, и побыстрее, пока хозяева не вернулись.

Она встала и, полная раскаяния, собрала кашу с пола и выбросила вместе с ложкой в холодный очаг.

Огляделась по сторонам и тряхнула головой. Нет смысла утверждать обратное. В этом месте решительно что-то не так.

Так вот, я сейчас же ухожу, сказала она вслух, словно кто-то спорил с ней по этому поводу. Я вернусь к Джорджу и все ему расскажу.

Но сначала ты должна посмотреть, в самом ли деле наверху стоят три кровати, сказал у нее в голове голос, который не был ей знаком.

Она нахмурилась. Нет, сказала она, я ухожу сейчас же.

О нет, сказал бессовестный голос, ты должна посмотреть, правда ли наверху стоят три кровати. Ты же Златовласка, забыла?

Элис выглядела обеспокоенной. Она закусила губу. Однако подошла к лестнице и начала подниматься. Это оказалось непросто, как будто бы кто-то нагрузил ее камнями. Она ощущала, как эти камни делаются все тяжелей. То были очень холодные камни.

Она вдруг остановилась и зевнула.

Мне так хочется спать, сказала она.

Это быстро привело ее в чувство, ледяная стрела угрозы пронзила ее. Некто постучал холодными руками в дверцу ее сердца. Я боюсь, признала она наконец. Я хочу уйти. Хочу выбраться отсюда. Здесь жутко. Здесь все не так. Я боюсь и хочу уйти.

А как насчет того, чтобы подняться и все-таки посмотреть, есть ли там три кровати?

Не было смысла спорить. Это говорил не ее внутренний голос.

Овсянка!

Умненькая девочка. Но слишком поздно. Слишком поздно.

Она силилась развернуться и сбежать вниз по лестнице. Но не смогла. Ей просто пришлось войти в спальню. И это был вовсе не невнятный призыв, это был приказ. Элис Грэйди теряла себя. Она уплывала вдаль. Собрав последние силы, она попыталась закричать. Горло сжалось.

Становилось все темнее и темнее. В коридоре было сумрачно. Голова у нее шла кругом, а конечности словно налились свинцом. Господи, помоги, попыталась она прошептать, но слова умерли на дрожащих губах. Джордж, всплыло в сухом бормотании имя. Джордж, спаси меня!

Элис, пошатываясь, вошла в спальню, взгляд туманился, в бессвязных словах, которые не были словами, звучал страх. Слезы катились по онемевшим щекам, а живот сводило от пронзительной боли. Она разок вскрикнула.

Затем, погоняемая дальше, она подошла к большой кровати и упала на нее.

Нет-нет, заскрежетал голос у нее в голове, она слишком жесткая.

И Элис с усилием поднялась, словно несмазанный робот, и упала на вторую кровать. Нет, воскликнул ее разум, эта слишком мягкая, и она совсем тебе не нравится!