История России. Московско-царский период. XVI век - Дмитрий Иванович Иловайский

это требование дали прежний ответ, что великий князь никаких чужих вотчин за собой не держит, а держит города и волости свои собственные, наследованные от своих прародителей. На жалобы литовских послов относительно некоторых пограничных обид и захватов со стороны московских людей московское правительство отвечало исчислением таковых же обид от литовских людей. Дело в том, что благоприятные для Сигизмунда обстоятельства уже миновали. С Казанью Василий успел помириться и мог теперь собранные против нее силы обратить в другую сторону. Крымская орда ограничилась набегом на московские украйны (летом 1507 г.); а затем Менгли-Гирей медлил своей помощью, хотя Сигизмунд старался задобрить его большими подарками. Потворствуя его тщеславию, он взял у крымского хана, как бы у прямого наследника Золотой Орды, ярлык не только на земли, которыми владел, на Киевскую, Волынскую, Подольскую, Смоленскую, но и на те города, которые находились под Москвой, каковы: Чернигов, Новгород-Северский, Курск, Путивль, Брянск, Мценск, Великий Новгород, а также Псков, Рязань и Пронск. Ливонский магистр Плеттенберг отказывался от участия в войне и, при посредничестве императора Максимильяна, хлопотал о заключении с Москвой вечного мира. А главное, в самой Литовской Руси произошло тогда открытое восстание, поднятое Михаилом Глинским.

Со вступлением на престол Сигизмунда князь Глинский утратил свое первенствующее значение при литовском дворе; мало того, новый король оказывал ему явную холодность и недоверие. Последнее особенно выражалось в том, что у брата его, Ивана Львовича, Сигизмунд отнял Киевское воеводство, вместо которого дал Новогродское, гораздо менее значительное. Со своей стороны враждебные литовские паны старались оскорблять и унижать гордого князя. Ян Заберезинский прямо обвинял его в тайных замыслах и называл его изменником. Глинский тщетно просил короля дать ему суд с Заберезинским. Напрасно он ездил в Венгрию к королю Владиславу, Сигизмундову брату, с просьбой вступиться в его дело. Пылая мщением, он удалился в свои туровские поместья. Говорят, будто, уезжая, он сказал про короля, что вынужден им покуситься на такое дело, о котором после оба они будут горько сожалеть.

В Москве, как видно, зорко следили за всем, что происходило в Литовской Руси. Сюда явились посланцы Василия Ивановича с грамотами, которые приглашали братьев Глинских поддаться со своими землями великому князю Московскому, конечно, подобно тому, как поддались князья Воротынские, Одоевские, Белевские, Новосильские и другие. Не вдруг Михаил Львович склонился на эти предложения, и, вероятно, только обещания посадить его на древний княжеский стол, киевский или смоленский, побудили его оставить колебания и открыто поднять оружие (1507 г.). Московские войска уже завоевали литовские пределы со стороны Смоленска. Михаил Глинский начал с того, что с семьюстами всадников явился под Гродном; здесь внезапным нападением захватил своего главного врага Заберезинского, велел отрубить ему голову и бросить ее в озеро. Потом он соединился со своими братьями, Иваном и Василием, и начал распространять восстание по Западной Руси. Братья имели множество приятелей и клиентов между русскими боярами и шляхтой и, очевидно, хотели стать во главе русской православной партии, которая была недовольна католической литовской династией, то есть начинавшимися притеснениями своей церкви, и мечтала о восстановлении утраченной самобытности. В следующем, 1508 году Глинский широко распустил свои загоны, чтобы препятствовать сбору литовских войск; ему удалось взять Туров, Мозырь и еще некоторые города и занять их своими гарнизонами. Но его предприятия против Слуцка и Минска не удались. Напрасно он звал к себе на помощь московских воевод, которые воевали земли по верхнему Днепру. По приказу Василия Ивановича сам Глинский должен был идти туда же на соединение с московскими войсками и вместе с ними осаждать крепость Оршу. Но эта осада затянулась. Между тем Сигизмунд собрался с силами и лично пришел на помощь осажденным. При его приближении московские воеводы, вопреки убеждениям Глинского, уклонились от решительной битвы и отступили за Днепр. Остановись в Смоленске, король поручил начальство над войском гетману литовскому, князю Константину Острожскому. Это тот князь Острожский, который был разбит москвитянами и взят в плен на Ведроше при Иване III. Василий Иванович выпустил его на свободу под условием службы и пожаловал вотчиной. Острожский дал клятвенную запись служить верой и правдой и никуда не отъехать, за поручительством митрополита Симона, нескольких архимандритов и игуменов. Великий князь поставил его в числе своих воевод; а Константин Острожский, известный своей приверженностью православной церкви, воспользовался первым удобным случаем и бежал в Литву, в то самое время, когда католик Михаил Глинский, наоборот, передался московскому государю.

Впрочем, на этот раз война продолжалась недолго и окончилась в начале следующего, 1509 года. С одной стороны, Сигизмунд опасался, что восстание, поднятое Глинским в Литовской Руси, может распространиться и повести к новому отпадению областей в московское подданство, а с другой — Василий Иванович убедился, что помощь, оказанная ему этим восстанием, далеко не соответствовала его ожиданиям. Поэтому он охотно согласился на мирные предложения Сигизмунда. Мир был заключен на основании status quo; но важно то, что за Москвой утверждены спорные области, захваченные Иваном III. За то братья Глинские поплатились своими владениями в Литовской Руси и должны были искать убежища и новых вотчин у великого князя Московского.

Вслед за этим миром Ливонский орден тоже просил о продолжении истекшего перемирия, заключенного с Иваном III. Перемирие было продолжено на 14 лет[3].

В Москве сознавали непрочность мира с Литвой и воспользовались временным отдыхом, чтобы покончить с самобытностью Пскова — этой последней на Руси вечевой общины. Василий Иванович, верный отцовским преданиям, поступил в этом случае с великим расчетом и крайней осторожностью.

Последнее время псковской самобытности сопровождалось внутренними распрями и смутами. При частой перемене великокняжеских наместников, присылаемых из Москвы уже без всякого согласия с Псковом; при явном упадке вечевого и посаднического авторитета; при усилении черни, покровительствуемой Москвой, — псковское вече приобрело более шумный и беспорядочный характер; им завладели крикуны, не слушавшие друг друга и часто не понимавшие того, что сами говорили. Вместе с тем упадало правосудие, а безнаказанность поощряла лихих людей; появилось такое хищение общественных сумм, о котором дотоле не было слышно. В 1509 году был пойман в воровстве пономарь Троицкого собора Иван: он брал деньги из ларей, то есть из общественной казны, хранившейся в кладовой этого собора, и всего успел наворовать 400 рублей. Псковичи пытали его на вече кнутом и заставили во всем признаться. Это было на Масленице, а весной после Троицына дня живого сожгли на реке Великой.

В начале того же 1509 года Василий