Оборотная сторона - Татьяна Минасян

— Кажется, ты ей нравишься, — шепнул тогда Лев своему другу. — Приглашай ее скорее ее в «Черную дыру», пока кто-нибудь другой не перехватил!

— И не подумаю, — покачал головой Захар. — Да и тебе не советую, по крайней мере, до конца подготовки.

— Почему? — удивился Райский. Если сухой закон и запрет на курение в центре соблюдался довольно строго (попавшихся отчисляли в тот же день, не слушая никаких оправданий), то вести монашеский образ жизни от учащихся никто никогда не требовал.

— Есть негласное решение — при всех прочих равных на Луну отправят тех, у кого нет ни родственников, ни любимых женщин, — наклонившись к Райскому зашептал ему в ухо Захар. — Чтобы на Земле их совсем ничего не держало, и они, если понадобится, были бы готовы пойти на любой риск. Ты ведь детдомовский — значит, шансы у тебя уже неплохие, так что романы тебе лучше пока не крутить.

— Откуда ты это знаешь? — не поверил ему Лев.

— Да были уже прецеденты, с той же центрифугой, — по-прежнему шепотом поведал ему всезнающий приятель. — Тот эксперимент с резким увеличением скорости еще до Блинова с Иванченко какому-то другому парню предлагали, так он подумал и отказался — побоялся, что если с ним что-то случится, у него мать совсем одна останется и этого не переживет. Потом его под каким-то предлогом отчислили: посчитали, что ценить свою мать выше космоса настоящий герой не должен.

— Ты циник, — пожал плечами Райский. — И вообще, вранье это все. Мало ли, что народ болтает!

— Может, конечно, и вранье, но откуда тогда вообще стало известно, что ускорение не случайно так резко увеличилось? Я так думаю, тот «маменькин сынок» и проболтался, когда узнал, чем испытания закончились. Хотя я ведь не спорю, что это только слухи! Но, как говорится, дыма без огня… И снова Лев едва не поверил в то, что руководители центра подготовки были не совсем честны с добровольцами. Но, подумав немного, он заставил себя отогнать все «крамольные» мысли, и чтобы Захар не привел еще какие-нибудь похожие на правду аргументы, поспешил перевести разговор на другую тему. А когда у них тоже начались испытания в центрифуге и никто из суетящихся вокруг профессоров даже не заикнулся о каких-либо «экспериментальных» условиях, у Райского окончательно отлегло от сердца. Разумеется, все это были глупые сплетни, и Захару должно было быть стыдно за то, что он их пересказывал! И именно с центрифугой Захару, в конечном счете, не повезло. До пятикратной перегрузки все шло нормально, но потом начались проблемы — организм не выдерживал. Молодой человек не отступился и, выждав несколько дней после неудачного испытания, уговорил врачей разрешить ему попробовать еще раз. Но и у второго, и у третьего испытания результат был все тот же: из аппарата Захара в бессознательном состоянии и с залитым кровью лицом прямой дорогой уносили в медпункт. После третьего раза, когда Райский пришел его навестить, Волков с кислым выражением лица попросил его сгонять в город за сигаретами.

— Ты что, узнают! — замахал руками Лев. — Медсестра обязательно дым унюхает.

— Пусть нюхает, я ухожу из центра, — ответил Захар. Говорил он спокойно, хотя и без особой радости. Райский же едва не подпрыгнул на месте от неожиданности:

— Ты уверен? Может, не надо так спешить? Вот Столярчук тоже долго к перегрузками привыкал, а теперь его нам всем в пример ставят! Отдохни как следует, а потом…

— Нет, — покачал головой его приятель. — Нет, с меня достаточно. Я сегодня ночью думал… Мне кажется, это было вроде как «последнее предупреждение». В следующий раз из центрифуги отправлюсь в морг. А это в мои планы на будущее ну никак не входит. Райский молча опустил глаза, не зная, что ответить. Без Захара в центре станет одиноко, и не только ему, но и вообще всей группе добровольцев. Черт, без него здесь вообще все будет совсем не так!

— Может, подумаешь еще? — осторожно предложил он лежащему перед ним товарищу.

— Ведь это же космос, это Луна, это слава на всю страну, на всю планету! Другого такого шанса у тебя уже не будет!

— А зачем мне слава, за которую надо расплачиваться как минимум здоровьем? — прищурился Захар. — Для чего мне Луна, если оттуда я запросто могу вернуться знаменитым покойником — если вообще туда попаду?

— Но ведь это неизбежный риск… — Лев вспомнил одно из выступлений Виктории Мон. — Без него космические полеты все равно невозможны. Зато если тебе повезет, ты только представь, что будет — ты ведь не только себя, ты всю нашу страну прославишь! Американцы захапали себе почти всю территорию на ближней стороне Луны, зато обратная сторона будет нашей! Все полезные минералы, какие там есть, будут принадлежать нам, все научные открытия — тоже… Ты только представь, как весь мир нас после этого зауважает! И причиной всего этого можешь быть ты.

— Знаю, знаю, — нетерпеливо подхватил Захар, едва Райский закончил. — Новые территории, новые открытия, государственный престиж и прочие высшие ценности. А тебе не кажется, что Виктория Юлиановна, когда все это перечисляет, забывает о том, что главная-то ценность — не это, а человеческая жизнь?

— Если так рассуждать, мы вообще никуда двигаться не сможем! — так же горячо бросился доказывать ему Лев. — Представь, что пещерные люди побоялись бы использовать огонь — тоже ведь рискованное дело! И где бы мы все сейчас были? Все в тех же пещерах!

— Да я же вообще не про риск говорю! — вспыхнул Захар. — Риск — это когда ты не знаешь заранее, что с тобой будет, не знаешь, удастся тебе вернуться живым из полета или нет. И без этого действительно обойтись нельзя. Но какого черта нужно лезть в ту же центрифугу, точно зная, что перегрузку тебе не выдержать?! Что ответить на это, Райский не знал, и закончился их разговор не слишком дружелюбно. Да и прощание с Захаром, когда он, выписавшись из медпункта, собрался уезжать, тоже вышло каким-то холодным. Вроде бы оба вполне искренне желали друг другу успехов на Земле и в космосе, но звучали эти слова фальшиво. Лев, во всяком случае, был полностью уверен, что никакой счастливой жизни у сдавшегося на полдороги Захара уже не будет, и ему было безумно его жаль. Но особенно долго раздумывать о Захаре и их последнем разговоре в медпункте ему было некогда — тренировки и занятия никто не отменял, и свободного времени у учеников центра подготовки почти не оставалось. Группы становились все меньше и, в конце концов, слились в одну: многих отчислили из-за недостаточной выносливости, некоторых — за нарушение режима, а несколько человек, как и Захар, ушли из проекта сами. А Райский, видя, как тают их ряды и считая дни до конца полготовки, начал все чаще думать о том, что у него есть реальные шансы попасть в космос и что с каждым отсеянным конкурентом эти шансы растут. Он старался отгонять от себя эти мысли, боясь обрадоваться раньше времени, а потом разочароваться, но робкая надежда на успех возвращалась к нему снова и снова, становясь все более сильной. И в один прекрасный день эта надежда оправдалась.