Журавленко и мы - Энна Аленник

— И сколько же всего надо в день?

— Кладу тысячу триста.

Маринка думала, что дядя Серёжа тогда шутил. Она зажмурилась, хотела представить, сколько это — тысяча триста кирпичей? И не могла. Но одно было ясно: если папа так быстро строит, а дядя Серёжа старается вовсю и не хочет отставать, — скоро их стена будет готова и он отдохнёт. Только всё-таки как же он может такими руками?..

Глава пятая. Окно над подвалом

После драки Лёва и Маринка друг с другом не разговаривали.

Лёва шёл из школы один. Теперь он знал, что Сергей Кудрявцев не обгонит Михаила Шевелёва, и не хотелось делать крюк к набережной. Что там особенного? Кладут кирпич к кирпичу, дойдут до оконного проёма, не поместится целый — отобьют кусок молотком. И снова кирпич к кирпичу, кирпич к кирпичу…

Лёва был уверен, что Маринка тоже идёт домой. Что ей одной, без него, у стройки делать?

Он оглянулся и увидел сзади Маринку. Нет, она не домой. Сворачивает за угол, к набережной.

Лёва стоял и думал:

«Раз тебе говорят: имей в виду, ты за неё отвечаешь, — хочешь не хочешь, а отвечай. К тебе драться, — ты, как дурак, стой; потом ещё отвечай! — Он колебался, медлил, и наконец твёрдо решил: — Всё равно за ней не пойду. Она постоит у стройки какую-нибудь минуту, пройдёт по набережной квартал, свернёт и на следующем углу опять на эту улицу выйдет. Что мне торопиться домой? Погуляю и увижу».

Маринка в это время шла к набережной, чтобы посмотреть, как папа работает такими руками. Очень ему больно или не очень? И ещё надо было посмотреть, насколько выше стала стена.

Увидев папу, Маринка удивилась. Работает, как всегда! Как будто здоровые руки. Правда, трещинки у него и раньше бывали, но он всегда говорил, — пустяки. А теперь сам говорит, — заболели.

Папа сверху заметил Маринку.

— Холодно стоять. Иди домой.

— Привет Маринке! — услышала она голос дяди Серёжи. — А Лёвка где?

— Откуда мне знать!

— Поссорились? Ничего, помиритесь!

— Не помирюсь! — крикнула Маринка и пошла.

Прошла полквартала, с деловым видом вернулась, подняла голову и начала считать, насколько выше стала стена с прошлого раза. Это было легко. Вся стена была из тёмных кирпичей, а верхний ряд в прошлый раз уложили из светлых. Сколько же над этим светлым рядом прибавилось ещё?

Раз, два, три, четыре… и то не до конца.

Почему так мало? Стена стала выше всего на четыре кирпичика! А где же тут тысяча триста? Да ещё тысяча триста дяди Серёжиных?

Маринка забыла, что стена толстая. Снаружи виден один кирпич, а за ним-то положено ещё два.

Вечером папа напомнил об этом Маринке, и она поняла, почему так медленно строятся кирпичные стены.

Но до вечера ещё произошло неожиданное событие: Маринка с Лёвой в первый раз увидели Ивана Журавленко.

Случилось это так.

Лёва ходил по той улице, куда должна была выйти Маринка. Ходил-ходил, и ему надоело. Как назло, не было на этой улице интересных магазинов. Ни книжных, ни игрушечных, ни радио- и электроприборов.

Он изучил уже все вывески квартала: «Булочная», «Ясли», «Народный суд», да ещё: «Вставляю зубы». Он продрог и разозлился: «Тоже улица, нечего сказать! Целый час тут ходи!»

Лёва в последний раз дошёл до угла, из-за которого должна была выйти Маринка. Он издали увидел почерневшую от холода Неву, увидел, как косо к ней летит первый реденький снег, а Маринки не было видно.

Тогда он перешёл через дорогу и отправился по этой улице дальше, домой.

Нельзя сказать, чтобы он спешил. И, может быть, потому что не спешил, он заметил во втором доме от угла очень странное окно над подвалом.

Оно было раскрыто и словно дышало. Из него, как изо рта на морозе, вырывались клубы пара. Потом начали высовываться концы металлических трубок. Трубки были какие-то глазастые — все в отверстиях. Не видел ещё Лёва таких. Он хотел рассмотреть их получше и не мог, — пар застилал глаза.

Маринка вышла из-за угла, увидела, что Лёва стоит повернувшись с чужому окну, морщится, машет руками и рассекает клубы пара, как пловец волны…

Маринка забеспокоилась, побежала. Когда она добежала до Лёвы, из окна послышался чёткий и ясный голос:

— Пожалуйста, товарищ! Я в боевой готовности.

Откуда-то снизу, наверное с полу, к окну поднялась темноволосая голова, затем стало видно лицо, как-то очень крепко, до твёрдости обтянутое кожей. На Лёву с Маринкой посмотрели светлые, удлинённые, как у коня, глаза, разгорячённые какой-то напряжённой работой.

Лёва обернулся в одну сторону, в другую и крикнул:

— Нету тут никого. Какой вам нужен товарищ?

— Сварщик. Будь добр, взгляни, не перебрался ли он работать во двор?

Лёва сбегал посмотреть и сказал:

— Да, он во дворе работает!

— Тогда вот что: есть у тебя свободных полчаса?

— Есть, — ответил Лёва.

А Маринка обиделась, что обращаются только к нему, и раздумывала, сказать, что и у неё есть время, или не говорить…

В эту минуту из ворот дома будто вывалилась пухлая женщина в короткой чёрной шубе, накинутой на длинный халат, заглянула в окно так жадно, словно давно не ела, а там была вкусная еда, и закричала:

— Я предупреждала этого Журавленко! А он опять своё!

За нею быстро вышел пожилой мужчина и попросил:

— Не мешайте вы ему.

— Нет уж, это он мне мешает! И хватит терпеть! В милицию на него буду жаловаться!

— А он вам не мешает? — выглянув из окна, спросил Журавленко и показал на белую полосу, которую чертил в небе реактивный самолёт.

Пока женщина соображала, что ей может там мешать, и пока до неё дошла шутка Журавленко, от которой она разозлилась ещё больше, он легко, по-спортсменски перемахнул через подоконник на улицу, вытащил две трубки и сказал Лёве:

— Залезай в комнату. Подашь мне те, что на полу. Так будет скорее.

Лёва стал ногой на выступ цоколя, подтянулся и влез в окно.

Журавленко пошёл со своими трубками к воротам. Из больших карманов его синего комбинезона торчали инструменты. Шагал он быстро и как-то радостно.

«Что он такое делает с этими трубками?» — проводив его глазами, подумала Маринка и не заметила, как рядом с нею очутилась старушка с жалостливым лицом.

— Ну скажите на милость! — запричитала она. — У всех давно заклеены окна, а у него — настежь. Воспаление лёгких ему надо получить!

— А пару-то, пару сколько напустил! — подходя, закричала другая.

— Я ж говорю, не живёт, как живут, а полнейшее безобразие, — обрадовалась поддержке женщина в короткой чёрной шубе. — И какими-то железинами ворочает, и воду кипятит, и немыслимыми приборами щёлкает! Ну с какой это радости такие безобразия терпеть?

Мужчина уговаривал:

— Надо ему. Можете понять?

— Нечего мне понимать. Найдём на него управу, не беспокойтесь!

Не могла больше Маринка стоять среди чужих, кричащих людей. Она попробовала влезть в окно, — вскарабкалась на выступ, но никак ей было не подтянуться.

— Дай руку!

— Не видишь, заняты, — сказал Лёва. — Он держал наготове несколько коротких трубок. Потом сообразил, что их можно пока положить, и помог Маринке влезть.

Они смотрели в окно и ждали.

Старухи уходили с причитаниями, женщина в шубе — с угрозами.

«Может быть, идёт жаловаться в милицию! — думала Маринка. — Хоть бы она была закрыта на ремонт! Хоть бы её туда не пустили!»

Но, вот быстро подошёл Журавленко с длинной трубкой. Он протянул её Лёве, а Лёва передал ему остальные.

Потом он и Маринка видели, как Журавленко вместе с молодым сварщиком, у которого кепка была повёрнута козырьком назад, вышли на улицу, как Журавленко протянул сварщику деньги, а тот сказал:

— Не обижайте, — и отстранил его руку.

Журавленко ответил:

— Простите. Но как узнаешь? Ведь есть люди, которые обижаются, когда им за помощь денег не даёшь.

— Ничего, повыведутся! Ну, желаю вам…

Сварщик помахал Журавленко кепкой, надел её козырьком вперёд и ушёл. Журавленко протянул Лёве трубку с блестящими полосами в местах сварки, влез в комнату и закрыл окно.

Глава шестая. В комнате Ивана Журавленко

Закрыв окно, Журавленко повернулся к ребятам и с удовлетворением сказал:

— Хороший сегодня день!

Маринка смотрела на него и молчала. На него кричат, над ним смеются, на него хотят жаловаться в милицию, а он говорит: «Хороший день!»

Маринка не могла понять, что он за человек и как к нему относиться.

А он пытливо взглянул на Маринку, наверно тоже для того, чтобы понять, как к ней относиться, и всё в его лице улыбнулось, словно умыло его улыбкой.

— Да… — сказал он, — таких помощниц у меня ещё не было. Как тебя зовут?

Маринке не хотелось говорить, что она не помогала, что она только стояла у окна, волновалась и ждала. Волнуясь и сейчас, она ответила: