Институт - Владимир Торчилин

IV

Кончено, во всем этом Игорь разобрался не в первый же день, но много времени разбирательство тоже не отняло. Как говорится, не бином Ньютона. Впрочем, Игорю, как и большинству его коллег, особенно, с университетским прошлым, на большие директорские планы было, в общем-то, наплевать, и они представляли интерес только в том отношении, что их можно было использовать для создания вокруг себя всех необходимых для нормальной научной работы условий, что казалось им, да, честно говоря, и было, тоже делом немалым. Так что если, скажем, Директор по каким-то своим или, точнее, почерпнутым в коридорах власти и, как правило, безошибочным, критериям решал, что на какой-то работе можно снять очередные дивиденды, то на определенное время всем участникам работы создавался режим наибольшего благоприятствования во всем - от получения квартиры до покупки новых приборов или поездок на закордонные симпозиумы. Впрочем, блага отмеривались в полном соответствии с размером ожидаемых дивидендов - автор идеи, потянувший, грубо говоря, на золотую медаль ВДНХ, мог рассчитывать на внеочередную поставку реактивов и, впридачу, на премию в размере месячного оклада, тогда как руководитель работы, с помощью которой намеревались урвать что-то заметное на общегосударственном уровне, вполне мог заметно расширить занимаемые его командой помещения, получить пару сотен тысяч долларов на закупки какого-нибудь современного оборудования и даже поменять свою окраинную квартиру на приличное жилье поближе к центру. В общем, от каждого старались взять по способностям, но и отблагодарить, если и не по труду, то по достигнутым успехам. В той мере, в какой эти успехи добавляли к яркости директорского ореола в глазах вышестоящих инстанций. Вполне справедливо…

Иногда, правда, Директора заносило. Как со смехом рассказывал один не слишком нервный профессор из их Института, на работе которого Директор, да еще и в компании Генерального и какого-то ответственного чина из министерства предполагал, с учетом и качества самой работы и поддержки на заоблачных высотах советской системы, повесить себе на грудь золотую медальку лауреата Госпремии, однажды, незадолго до подачи документов на премию, он, то есть этот самый не слишком нервный профессор, не выдержав идиотских рекомендаций Директора по поводу чего-то, о чем у Директора не было и начальных представлений, довольно резко огрызнулся, хотя обычно предпочитал со всем соглашаться и потом молчаливо делать все по своему. Директор, поняв, что ему перечат, дал свечку и наряду со своей вечной угрозой организовать копку хрена рылом провинившегося, произнес нечто вроде:

- Да если ты еще тут вые…ваться будешь, то я тебя из премии вычеркну!

- Было бы очень интересно посмотреть, как это у вас получится, - вежливо отвечал неробкий профессор - если на премию выставляется цикл из тридцати двух работ, в тридцати из которых я соавтор, а в двадцати трех - первый автор. Боюсь, что тогда придется весь список вычеркивать.

Директор унялся, но этой реплики не забыл ее автору никогда, несмотря даже на то, что премию они, таки, действительно получили. Впрочем на профессора этого, обладавшего просто слоновьей кожей по отношению к придиркам начальства, мелкие гадости Директора не действовали, а на более крупные Директор по отношению к лауреату и сам не отваживался, чтобы не подрывать и своего собственного реноме как соавтора. Но вот в капстраны мужика этого выпускать почему-то перестали намертво.

V

Сильное впечатление произвела на Игоря и неоднократно повторенная в его присутствии история о том, в результате каких непростых пертурбаций оказался в свое время в их Институте нынешний вполне успешный старший научный из соседней лаборатории по имени Андрей. Историю эту, естественно, сам Андрей и рассказывал, даже через несколько лет после того, как она случилась, пребывая в состоянии грустного удивления от того, на что способны бывают люди. С другой стороны, поскольку дела его шли хорошо, и он пользовался несомненным директорским благорасположением, то, вроде бы, на результат своих приключений Андрею обижаться не приходилось, так что на Директора он, как бы, и не сердился. Но удивляться не переставал. А история заключалась в следующем. В отличие от Игоря, Андрей закончил аспирантуру в каком-то техническом ВУЗе и молодым кандидатом был распределен научным сотрудником и один из вполне приличных московских ведомственных институтов. Там он быстро прижился, начал делать неплохую науку и, что главное, установил вполне приличные отношения с тамошним своим завлабом. Тот, хотя был сильно немолодым, довольно вздорным и, к тому же еще и без кандидатской, но мужиком оказался вполне неглупым, а потому, как только понял, что Андрея приборы и опыты интересуют куда больше административной карьеры, то перестал опасаться его как возможного подсидчика. а начал вовсю соавторствовать с ним, резко повышая количество своих публикаций и научное реноме. Андрею па это было совершенно наплевать, так что работа протекала к общему удовольствию и, вздорный - не вздорный, а премию по каждому удобному случаю завлаб ему подкидывал, на время прихода-ухода внимания не обращал и даже стал поговаривать о возможном переводе на должность старшего научного. Чего ж вам боле? Так и шло…

Идиллия нарушилась, когда на какой-то из конференций выступление Андрея услышал один из ученых Института, которому для успешного продолжения работы как раз и не хватало того, что так хорошо умел делать у себя Андрей. Он поговорил с Директором, и Андрея пригласили что-то там такое проконсультировать Так он в первый раз появился в Институте и познакомился с Директором. Консультировал Андрей с толком и очень результативно, так что забуксовавшая, было, работа пошла вперед полным ходом. Директор, у которого в этой работе был какой-то свой интерес - то ли он организовывал кандидатскую очередному временно объявившемуся в Институте родственнику, то ли еще что-то в том же духе, был настолько доволен, что при очередном появлении Андрея на рабочем совещании пригласил его к себе в кабинет и, без долгих предисловий, предложил ему перейти на работу в Институт. Андрей, у которого никаких оснований жаловаться на свое основное место работы не имелось, тем более, что ему было не слишком ясно, зачем, собственно, он вообще будет нужен Институту, когда конкретный проект с его участием будет закончен, вежливо отказался. Как он рассказывал потом, Директора в этот момент надо было видеть! Перед ним, можно сказать, разверзлась геенна огненная - человек, на первый взгляд, находящийся в здравом уме, отказывается от небывалой чести работать в Институте и под началом самого Директора!

Он был настолько ошарашен, что отпустил Андрея без всяких дополнительных разговоров. Разговоры начались позднее. Похоже, что для не привыкшего ни к каким отказам Директора заполучить Андрея стало делом принципа теперь уже независимо от его реальной надобности для Института. Вроде как записной сердцеед способен иногда потратить уйму времени и сил на то, чтобы сломить сопротивление по каким-то там своим сиюминутным причинам неожиданно отказавшей ему дурнушки, которая, казалось бы, счастлива должна быть, что вообще попала в поле его интереса, а она заартачилась, так что ситуация из разряда быстрых и проходных превращалась в принципиальную - победа нужна уже не столько для получения удовольствия - да и кто знает, будет ли еще оно, удовольствие! - сколько для восстановления пошатнувшегося самоуважения. Так что Директор, редко снисходивший до бесед с существами ниже завлабского уровня, теперь приглашал Андрея к себе каждый раз, когда тот оказывался в Институте, и уговаривал в самый полный серьез, суля разнообразные блага, включая даже все те же редкие но тем временам загранкомандировки. Звучало неплохо, но Андрею по прежнему было не очень ясно, какой в Институте у него может быть долгосрочный интерес, да, к тому же, он уже немного разобрался в местных нравах, которые не слишком пришлись ему по душе. Так что он продолжал предпочитать синицу своего нынешнего положения в руке журавлю директорских обещаний в небе. Но тут что-то случилось с синицей.

Внезапно Андрей заметил, что отношение к нему его собственного завлаба резко ухудшилось. Тот ни с того и ни с сего начал устраивать часовые скандалы из-за пятиминутный андреевских опозданий, по каким-то выеденного яйца не стоившим мелочам придираться к нему на еженедельных лабораторных семинарах, не пропускать в печать статьи и все такое прочее, включая даже недовольное и совершенно несправедливое замечание в адрес научной продуктивности Андрея на отдельском ученом совете. Андрей нервничал, но в чем дело, понять не мог совершенно. Он попытался было объясниться с завлабом открыт текстом, но тот впал в полную истерику, орал что-то о черной человеческой неблагодарности, своей готовности противостоять любым проискам и закончил прямыми угрозами прикрыть андреевскую тему и приставить его десятой спицей в колеснице в группу, занимавшуюся тем, к чему Андрей не имел никакого отношения и, главное, никакого интереса. В общем, ситуация была, аховая. В такой обстановке консультаторская деятельность в Институте стала просто-таки светлым пятном во вдруг испортившейся деловой андреевской жизни. А Директор при каждой очередной встрече продолжал свои уговоры. Более того, он даже стал звонить Андрею по вечерам домой для, так сказать, дополнительных сеансов психологической обработки. При этом он вдруг начал проявлять настойчивый интерес к тому, а чем, собственно, Андрей занимается на своей нынешней работе и как ему там живется - ценят ли, создают ли нормальные условия и вообще, не дует ли и не надо ли замотать шейку шарфиком. Андрей, не любивший жаловаться, отвечал, что все в полном порядке и заботятся о нем, как положено.