Письмена на орихалковом столбе: Рассказы и эссе - Иван Зорин

Как ловко я все подстроил! Как внутренне ликовал я, стоя с потупленным взором меж стражников и как песнь гурий слушая признание своей невиновности: убийство посчитали несчастным случаем, приписав его воле небес! Хотя как знать, может быть, это в чем-то и так.

Велик Аллах! Случилось так, что свою месть я смог осуществить на другой же день после посещения Абу-ль-Фараджа ибн Хусейн ибн Мухаммада, задуманное мною наконец совершилось: мой разоритель, похититель моей жены жестоко наказан. Благодарение Аллаху! Теперь я должен бы возрадоваться удаче, но отчего же неизбывная печаль так тяготит мне сердце?

РАССКАЗ ДЕРВИША

Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хвала Всевышнему! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк его!

Меня зовут Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш, и я пишу эти строки за день до смерти, ибо я знаю, что завтра колеса поезда переедут мое старческое тело. Наконец-то! Ведь вот уже много лет страшная болезнь, ниспосланная на меня Аллахом, заставляет меня страдать. Мои мучения невыносимы, и я подумывал даже о том, чтобы добровольно уйти из жизни, ведь год назад я уже совершил свой последний хадж, и теперь уже ничто не связывает меня с этим миром греха. Да, я подумывал об этом всерьез — да простит мне Аллах! — но вовремя вспомнил, что самовольно уйти из жизни — это значит прогневить Аллаха, усомниться в его всеведении, усомниться в могуществе его воли. Тогда-то я и стал разыскивать Абу-ль-Касима аль-Джухани, бывшего своего односельчанина, который, я знал, затаил на меня кровную обиду. Он жаждал моей смерти, ведь ему казалось, что я обманом выиграл у него и дом его, и жену, хотя это не так. Просто в тот день мне больше повезло, и мне не в чем раскаиваться. Кроме того, Айша когда-то была моей невестой и все время своего горького замужества не переставала втайне любить меня. Кстати, она-то и подсказала мне мысль сразиться с ее мужем в нарды. Да й к Абу-ль-Касиму аль-Джухани я был расположен настолько, что с удовольствием простил бы ему денежный долг, если бы это не навлекло подозрения, что главной ставкой с самого начала была Айша, что деньги я выиграл у него больше для отвода глаз, чем из нужды.

О, Айша! О, мой бедный цветок, почему ты так рано завял? О, горе! Почему судьба оказалась такой несправедливой к нам?

Вскоре после смерти несчастной Айши, опечаленный, я продал дом, раздал имущество нищим и стал дервишем. Посреди скитаний, словно в довершение всех бед, меня и настиг ужасный недуг, от которого нет спасения. Как избавиться от невыносимого бремени, как уйти от гнетущей тяжести? И вот тогда-то, разузнав, что человек, который меня ненавидит, служит на железной дороге машинистом, я поселился возле моста, лежащего на его пути, и стал думать, как бы заставить его убить меня. Я знал, что он трусоват и ни за что не решится тронуть меня, не имея твердых надежд на оправдание. Поэтому я и стал появляться словно привидение — попадая в поле зрения только Абу-ль-Касима аль-Джухани. Я разузнал, что его помощник подслеповат и не будет меня замечать. Одновременно я дразнил его, разжигая ярость, и пытался тем самым подсказать ему идею с галлюцинацией, дабы он смог заручиться благодаря ей оправдательным приговором.

Только спустя год этот тупица наконец вник и стал покорно следовать моему плану. Вчера он был у врача. Значит, завтра он покончит с моей мукой! И если бы даже я сейчас и чувствовал перед ним хоть каплю вины, то завтра моя кровь, омыв рельсы, искупит самую ее тень.

И еще: весь год я только уподоблялся призраку, завтра же я наконец стану им.

Да сбудется на то воля Аллаха!

РАССКАЗ ДЬЯВОЛА

Во имя врага Аллаха немилостивого, немилосердного! Да пребудет во веки веков проклятый за непокорность род его!

Некоторые называют меня Иблисом, многие — шайтаном, остальные — сыном тьмы, имена мои меняются с текущим от сотворения мира временем, но деянья мои — вечны. Я хочу поведать историю о том, как соблазнил прелестями преисподней трех когда-то послушных рабов Аллаха, трех верных слуг нашего Врага.

Они жили вместе в одном горном селении: Абу-ль-Касим аль-Джухани, его жена Айша и друг мужа — Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш и поначалу были счастливы в своем скучном неведении страстей. Тогда я вселил в сердце Талхи запретную любовь к Айше, который стал втайне томиться по ней и ждать своего часа. И вот однажды в деревне оказалась проездом певичка, и муж Айши пошел в чайхану посмотреть на ее представление. Певичка была очень красива, и много мужчин добивались ее расположения, поэтому Айша мне легко поверила, когда я под видом сплетницы-старухи нашептал ей об измене супруга. Как возревновала женщина! Как сетовала она на порочность мужа! Этим-то и воспользовался Талха. Утешая ее, он всячески клял ее мужа как недостойного ее любви, а под конец открыл женщине свою страсть, предлагая взамен себя. И Айша назло мужу уступила его домоганиям. Я же устроил так, что Абу-ль-Касим аль-Джухани сразу узнал об этом. Страшный гнев охватил его, но он решил скрыть его до поры до времени и стал думать, как местью неверной жене смыть с себя позор. И придумал.

Как-то, притворившись пьяным, он нарочно проиграл ее в кости ее же любовнику, правильно рассчитав, что после такого кошмарного унижения все, и даже любовник, будут только презирать ее. Движимый ненавистью к жене, Абу-ль-Касим аль-Джухани не остановился даже перед проигрышем (для отвода глаз) всего своего имущества. Сколь ослепительна ярость! Но он добился своего — пламя оскорбления сжигало теперь изнутри Айшу и вскоре свело ее в могилу.

Позже я наслал на Талху болезнь, дабы заставить его желать смерти и отвернуться от нашего Всесильного Врага, я же раскрыл ему глаза на историю с Айшой и на злорадство мужа, чтобы с удовольствием наблюдать, как он превращается в странствующего дервиша — так ему легче было разыскать подлого Абу-ль-Касима аль-Джухани. Разыскать, чтобы отомстить, пусть и ценой собственной жизни.

Тут мои козни прекращаются: события уже сами развиваются мне на потеху — так в горах, чтобы вызвать лавину, достаточно толкнуть сверху лишь один камень.

Обнаружив, что его бывший друг водит через мост паровоз, Талха стал являться к нему, искушая — и в этом он уподобился мне! — совершить убийство. Зная, как тот жаждет расправы, сдерживаемый лишь страхом наказания, он всячески внушал осторожному машинисту идею с привидением и врачом, показаниями которого он смог бы оправдаться после преступления. С каким наслаждением измученный болезнью Талха представлял, как его пугливый убийца наконец клюнет и отправится к врачу, будущее молчание которого он уже заранее купил за пятнадцать золотых динаров. Жизнь жертвуется им не зря — врага неизбежно постигнет суровая кара! И его коварный замысел наверняка бы удался, если бы не грязная душа лекаря Абу-ль-Фараджа Али ибн Хусейна ибн Мухаммада, которая алчно прельстилась тридцатью динарами Абу-ль-Касима аль-Джухани, оставленными им за визит. Так щедрость спасла последнего от острого топора палача. Но ей не спасти его от нас — демонов и не от ада!

РАССКАЗ БОГА

(откровение муллы из Аль-Карха)

Мы — Аллах! Мы — единственная истина на земле, и никакой другой истины на земле нет. Мы одни знаем природу вещей и подлинную суть человеков, ибо Мы сотворили этот мир и потому мир этот принадлежит Нам.

И вот Мы, Создатель, говорим: глупцы те, кто посягает объяснить этот мир другим людям, они только оскверняют этим и без того лживые уста свои. Не слушайте их, тех, кто облек истину ложью, не слушайте их те, кого Я облагодетельствовал, те, кого Я поведу по дороге прямой, а не по дороге тех, которые находятся под гневом, и не заблудших. А нечестивцы, которые прислонили ухо к чужим голосам, пусть же убоятся. Пусть убоятся они Нашего гнева, праведно обращенного на них, пусть убоятся они грозы Нашего наказания, ибо в страхе узнают тогда: Мы — Аллах!

ПРОЕКЦИЯ НЕСУЩЕСТВОВАНИЯ

Ларисе Нагуло

Местом действия драмы служит куцая территория, вычлененная из пространства южнорусского захолустья дырчатым плетнем, каштанами, пылью горбящейся улицы и побеленной стеной крымской мазанки, за которой — и это одна из немногочисленных перемен в декорациях — прячется комнатка, вызывающая синдром клаустрофобии: символ замкнутого и гнетущего, она навевает мысли о тюрьме или склепе.

Человека, снимавшего этот флигель за копеечную плату — харч, правда, отдельно — у полнокровного и ширококостного хохла, поначалу все называли г-н Ринизов (так он представился, составив из своих подлинных имени и фамилии анаграмму, эту тянущуюся из прошлого ариаднину нить, столь призрачную — он ощущал — в лабиринтах времени), а потом, когда ветрянка лживого побратимства заразила уже всех, — товарищ дачник, и его часто можно было увидеть сидящим в легком шезлонге, кричаще ломком, посреди огорода с репой и луком, закутанным в драный плед грубой шерсти, чьи клетки подобно комнатке рождают ассоциации с заключением («Нехай сидит пугалом», — думает тогда про него хозяин), и отражающим линзами очков солнце, которое медленно ползло к нему вдоль тропинки; затем от калитки с побуревшим, в ржавчине замком, оно переваливало его макушку и дальше, уже белесым, сморщенным карликом кололось пополам стволом кипариса.