Трясина (СИ) - Алексеева Анастасия

Художник постарался на славу, передавая в красках тревогу и напряжение, сковавшие тело женщины. Прежде я её точно не видела. Да и не могла видеть. Но казалось, с истерзанного холста на меня смотрит старый знакомый. Протянув руку, я осторожно коснулась одного из разрезов в том месте, где виднелись остатки лица. Провела по неровному краю и прикрыла глаза. Если в этом мире есть магия, то пусть она сотворит чудо. Не потому, что нужно скрыть следы погрома, а потому, что именно сейчас я хочу увидеть женщину с портрета. Графиню Ингрид Виллар де Цероми.

Я ожидала, что кончики пальцев будет покалывать, или в груди возникнет какое-то особое тепло. Ничего не произошло. Но стоило открыть глаза, и я с шумом втянула воздух. Из картины напротив на меня смотрело собственное отражение, широко распахнутыми в немом испуге глазами. Отражение не того тела, в которое я попала, а моего, настоящего.

Пшеничные волосы, бледно-серые глаза, родинка на шее, бледные, искусанные губы. Ошибки быть не могло. Я точно видела себя. И у меня из этого мира были дети.

Быстро поднявшись с пола я бросилась к остальным картинам. Разрезы, оставленные на полотнах затягивались под пальцами, но сейчас это не имело значения. Общий семейный портрет графской четы. Ингрид старше лет на пять. Под глазами тени, которые художник не стал скрывать. Рядом муж, темноволосая девочка, на руках младенец. Видимо, дочери.

Следующая картина. Две девочки. Старшая сестрёнка держит младшую за руку. Смотрит уверенно, по-детски серьёзно. Ни намёка на улыбку. Близнецов с первого портрета нет. Крошечная картинка на каминной полке, и там мальчиков тоже нет, будто и не было в семье Виллар Николаса и Франка.

«Безумие какое-то».

Я поставила последний обнаруженный портрет на место и уселась на недавно заправленную кровать. От чего-то существование в этом мире человека, на столько похожего на меня, удивляло гораздо больше, чем магия и само моё попадание сюда. Но в отличие от журналиста из маленького города Вероники Сергеевны, у Ингрид Виллар были дети. Две дочери и два сына, видимо, не дожившие до настоящего времени. Объяснить иначе их отсутствие на семейном портрете не получилось. Не к стати вспомнилось, что в прошлом рождение близнецов было дурным знаком.

Бешено колотящееся о рёбра сердце постепенно успокаивалось. Портрет всё же не фотография. Возможно, мы просто похожи. В конце концов, внешность у меня была весьма обычная, среднестатистическая. Да и нынешнее тело не слишком отличалось. Метра полтора роста, может чуть больше. Короткие русые кудряшки, едва достающие до плеч. Я перевернулась, и посмотрела в висящее напротив кровати зеркало. Оттуда на меня сверкнула пара блёклых серых глаз, доставшихся этому телу от графа. А вот светлые секущиеся волосы, похоже, от матери.

«Жива ли она ещё»?

Вздохнув о собственной судьбинушке и неожиданно свалившейся куче вопросов, роящихся в голове, я отвернулась. Смотреть на незнакомое отражение всё ещё было неприятно. Но если не знать, что девушка дочь кухарки, вполне могла бы сойти за родню графской чете. Есть в них что-то общее.

Взяв волю в кулак и отложив переживания на другой раз, я поднялась на ноги. Стоило немного успокоиться, и физическое тело, которому до душевных метаний дела нет, напомнило, что не плохо бы перекусить. Осмотрев дело рук своих и убедившись, что последствия погрома удалось скрыть, я решилась, наконец, покинуть выделенную мне комнату. Пора познакомиться с поместьем Виллар и его обитателями, кем бы они на самом деле ни были.

Глава 2

За пределами моей комнаты особняк особой роскошью тоже не отличался. Разве что на стенах кое-где помимо портретов висели ещё и гобелены с изображениями сцен охоты и турниров. Скромно, без лишнего блеска и аляпистого декора «лишь бы подороже».

На окнах плотные занавески, раздвинутые и подвязанные расшитыми тонким узором лентами. Сквозь хрупкое, начищенное до ослепительного блеска, стекло пробивались яркие солнечные лучи. Свет пятнами ложился на светлые стены и растекался золотыми лужицами по паркету.

В тёплом, пропитанном ароматами цветов воздухе, рождалось уютное спокойствие. Казалось, весь дом замер, наслаждаясь мирным солнечным днём. Невысокие каблучки звонко цокали, нарушая общую атмосферу умиротворения. На мгновение в голове возникла мысль разуться и пройтись босиком по нагретому и начищенному до блеска деревянному полу.

Отогнав подальше странную мысль, я продолжила путь, прислушиваясь к окружающей тишине. Судя по длине коридоров, моя комната располагалась где-то в дальнем крыле. По мере приближения к сердцу дома, стали появляться первые звуки голосов, шорох одежды снующей туда-сюда прислуги и неожиданно из-за приоткрытой двери раздался детский смех.

В груди потеплело от этого чистого, искреннего проявления радости. Взрослые так не смеются, даже когда по-настоящему счастливы. Может, ломается что-то внутри с возрастом, а может однажды, оглядываясь на окружающих, мы просто запрещаем себе быть счастливыми. Не привлекать внимания, не выделяться, как все угрюмо смотреть на мир исподлобья, пока бежишь на работу. Не поднимать головы, когда усталый возвращаешься домой. И так каждый день.

Не удержавшись, я осторожно заглянула в шелку между дверьми и замерла. В простом домашнем платье с убранными в аккуратную причёску волосами прямо на полу сидела Ингрид. Художник ошибся. В залитой светом гостиной, с нежной улыбкой на бледных губах она казалась хрупким видением. Вздохнёшь неосторожно — рассыпется, исчезнет навсегда.

Тихо, стараясь не привлекать внимания, я переступила с ноги на ногу, разглядывая, что же заставило эту женщину будто светиться изнутри. На мягком ковре перед ней играли две девочки. Сёстры с портрета. Сейчас они были слегка старше, но даже так, едва ли им исполнилось больше десяти. Младшей и вовсе от силы было лет шесть.

Что же за человек была прошлая владелица тела, если хотела, чтобы вместо неё императрице отдали одну из этих крошек. Нет, мне тоже особая жертвенность не свойственна, но стоило подумать, что девочек могли насильно выдать замуж просто, чтобы откупиться от обиженной правительницы, и по спине пробежала дрожь. Жуткий мир. Мерзкий.

Нахмурившись и погрузившись в собственные размышления, я не сразу заметила, что меня раскрыли. Ингрид чуть склонила голову на бок и осторожно похлопала рядом с собой, приглашая присоединиться. Профессиональное чутьё подсказало, что отказываться не стоит.

Осторожно юркнув в комнату, я опустила взгляд и попыталась изобразить реверанс. Получилось так себе. Графиня удивлённо вскинула брови, но тут же взяла себя в руки и кивнула. Улыбка из нежной стала рабоче-вежливой. Взгляд заострился, стал цепким, внимательным. Она не просто похожа, эта женщина будто была мной. Неужели я выглядела так же, выискивая, у кого смогу вытянуть побольше интересной информации?

Нужно было начать разговор. Сказать хоть что-то. Но что? Во время работы таких вопросов не возникает. Служба информации сообщает о событии. Редактор подсказывает, под каким углом подать информацию читателю. Я выбираю подходящую информацию и пишу статью. Всё понятно и отработано за годы до автоматизма.

Улыбка Ингрид стала мягче. Заметив моё беспокойство, она указала на одну из лежащих рядом подушек и повернулась к притихшим дочерям. Медленно и на сколько возможно плавно я опустилась на предложенное место и постаралась дружелюбно улыбнуться девочкам. Старшая, будто повторяя сцену с портрета, взяла сестрёнку за руку и серьёзно уставилась на меня, чего-то ожидая.

— Как ты?

Я вздрогнула, поняв, что графиня уже некоторое время наблюдает за нашими переглядками. Кажется, ситуация была для женщины в новинку, но удивлённой она явно не выглядела. Решив, что формальности можно опустить, я попыталась ответить как можно честнее:

— Немного… Удивлена, наверное. Всё совсем не такое, как я привыкла. Мне нужно время, чтобы освоиться.

— Понимаю. Я рада, что ты, наконец, вышла из комнаты. — заметив мои вскинутые брови, Ингрид поспешила добавить: — Я имею в виду, что ты можешь оставаться там сколько пожелаешь, но все очень переживали, когда ты заперлась у себя и отказывалась от еды.