Анатомия рассеянной души. Древо познания - Хосе Ортега-и-Гассет

А до этого были школа иезуитов в Мирафлорес дель Пало (недалеко от Малаги), где Хосе учился с восьми до четырнадцати лет, учеба сразу на двух факультетах: права и философии (1897–98 учебный год в университете Деусто, 1999–2001 в Центральном университете Мадрида), 2001 — сознательный отказ от юридической стези, поступление в университет Саламанки (где членом приемной комиссии был, между прочим, Мигель де Унамуно, будущий учитель и постоянный философский оппонент Ортеги-и-Гассета), а еще через год — возвращение в Мадрида на факультет философии и словесности, его окончание в 1902-м, через два года — защита докторской диссертации (под названием «Страхи тысячного года. Критика одной легенды») и первая поездка в Германию, центр философских наук того времени. Туда он отправился в 1905 году: «…в один прекрасный день я покинул свою косную родину, и на другой день, как средневековый школяр, прибыл в Лейпциг, известный своими книжными магазинами и университетом» (74). Потом будут еще Берлин, где в то время в университете преподавал философию Г. Зиммель[19], оказавший довольно сильное влияние на молодого испанского философа, и Марбург, где Ортега слушает лекции П. Наторпа[20] и Г. Когена:

«Марбург был городом неокантианства. Вступить в эту цитадель неокантианской философии можно было только правильно ответив на вечный вопрос „Кто идет?“. Потому что все вокруг рассматривались как смертельные враги: позитивисты и психологисты, Фихте, Шеллинг, Гегель. Их воспринимали так враждебно, что даже не читали. В Марбурге читали только Канта и предварительно приведенных к кантианству Платона, Декарта и Лейбница… Комендант этой крепости Коген был мощнейший ум. Немецкая философия да и вообще мировая философия в большом долгу перед ним: он дал ей толчок, пусть и несколько насильственный, и тем поднял ее на достойный уровень. И это было принципиально, ибо более чем что-либо в жизни, философия требует определенного уровня. Коген заставлял вступать в серьезнейший контакт с самой сложной философией, и прежде всего возобновил тягу к системе, что является специфической чертой философского вдохновения»[21].

Из этого рассадника неокантианства Ортега вынужден был, когда кончилась его стипендия, вернуться в Мадрид, где в июне 1908 года получил должность штатного преподавателя психологии, логики и этики Педагогического института. А в 1910 году Ортега-и-Гассет прошел по конкурсу на место заведующего кафедрой метафизики Мадридского университета. И даже столь солидное положение в одном из основных вузов Испании не может удержать Ортегу от стремления продолжать учебу. Опять в Германию! Вступив в брак в апреле, он с женой уже в марте снова отправляется в Марбург, молодые проживут там до октября, успев совершить вылазку в Италию. В это время Ортега-и-Гассет знакомится с работами представителей феноменологической школы: Ф. Брентано, Э. Гуссерлем, М. Шелером. И у него начинает складываться собственный достаточно оригинальный подход в феноменологии, впоследствии получивший название рациовитализм.

И как раз вскоре после своего второго путешествия по Германии Ортега и пишет «Анатомию рассеянной души». Герой романа Пио Барохи, кстати, обладавший некоторыми чертами биографического сходства со своим автором, оказался не только ровесником Ортеги, но и походил также и на него — своим страстным стремлением к познанию жизни. Правда виртуальный Андрес Уртадо родился в Испании на полтора десятилетия раньше реального философа и поэтому, по мысли последнего, оказался неудачником, хотя и «предтечей», как написано в финальных строках романа Пио Барохи. Уртадо отравился, а роман вышел в свет в то время, когда вся Европа стояла уже на грани самоубийства: вкушение от плодов древа познания, как и прописано в Библии, обнаружило конечность человеческого века, ломкость дерева жизни.

Отказав Барохе в литературном, художественном темпераменте, Ортега, обнаруживает у него наклонности политика и метафизика. Но метафизиком Бароха, по Ортеге, оказался немного ленивым[22], как и политиком: «Я не побоялся бы с уверенностью заявить, что такое вдохновение может вести непосредственно к одной из двух форм деятельности: к теоретической этике или к политике. Последнее более вероятно, и, может быть, Бароха стал романистом не потому, что имел к тому особый дар, а просто, так сказать, из соображений удобства.

Этика и политика — два нелегких дела. Писать романы, наоборот, достаточно праздное занятие…» (71).

Из этих рассуждений можно извлечь кое-что, затрагивающее и самого Ортегу. Обладая несомненным даром художественного слова[23], он не стал писателем, вероятно, именно из соображений теоретической этики. Ему и так слишком много было дано от природы, от детского и юношеского окружения, чтобы он мог позволить себе писать романы всю жизнь[24]. Нет, насущной проблемой была реальная Испания не столько в качестве объекта для критики, как для поколения Барохи, сколько в качестве объекта воплощения идей. А это требовало живого политического участия. Хотя новейший исследователь биографии Ортеги Ласага Медина и пишет, что философ не имел ни дара, ни склонности к политике[25], но уже тот факт, что в полном собрании сочинений Ортеги из двенадцати объемистых томов шестую часть занимают тексты чисто публицистические, то есть работы без теоретических рассуждений, этому в некоторой степени противоречит. К тому же, в скольких работах, где отвлеченные рассуждения имеются, затрагивались политически острые темы, никто не подсчитывал. А ведь это могло бы существенно увеличить удельный вес политической публицистики в трудах философа. Трудно поверить, что такое количество текстов Ортега написал только из чувства патриотического долга.

Так или иначе первая публицистическая статья и вообще первая печатная работа Ортеги-и-Гассеета появилась в газете «El Faro de Vigo» 28 августа 1902 года и называлась скромно: «Заметка. По поводу Рамона Марии Валье-Инклана»[26], и с тех пор Ортега не переставал печататься.

Особенно активно молодой Ортега включился в журналистику и партийно-политическую борьбу, когда вернулся из Германии, в 1908 году. Вскоре он уже выступает на конференции, посвященной антиклерикализму, с докладом «О социализме без берегов». Поскольку перевод этого доклада имеется только в журнальной публикации семнадцатилетней давности, стоит привести из него большие отрывки, дающие нам представление о риторическом таланте Ортеги и возможность самостоятельно судить, имел автор склонность к политике или не имел.

«Ну хорошо, давайте назовемся антиклерикалами, но тогда я должен заметить, что как раз клерикалы-то и не обладают позитивной идеей: клерикалы — это антимасоны, антисоциалисты, антиученые, антиморалисты, антидемократы, наконец, просто анти-мы… И я хотел бы подчеркнуть, что менее всего нас должно заботить не то — быть или нет антиклерикалами, антимонархистами или антибуржуа — сначала необходимо поработать, чтобы обрести самих себя, обогатить свой дух, сделать его могучим и наполнить энергией. Мы не можем оставаться только врагами наших врагов: это означало бы превратить мир в сплошное отрицание… И вот против этого я и протестую: социализм — самое весомое и благородное, богодухновенное слово в современном этическом словаре, в этом понятии не может заключаться лишь одно отрицание… Социализм для меня не абстрактная категория, подобная научным терминам, это не нечто вне меня, что я могу допустить или исторгнуть из своей души. Для меня социализм — новое слово, слово евхаристическое — слово причастия, причащения, символизирующее все те добродетели, которые несут в себе обновление, все плодотворные устремления и созидание».

«Религиозная убежденность — это убежденность наивная, стыдливая, сентиментальная. Когда Сен-Симон постигал мир, он обнаружил, что религиозности уже не существовало, а общество начинало распадаться, разобщаться. Но новая форма убежденности уже завоевывала пространство, это была убежденность рассудочная, основанная на здравом смысле, убежденность научная… Она-то и формировала культуру, которая и была для Сен-Симона новой духовной властью, которая призвана организовать людей. Но раз нам слово „дух“ кажется отдающим мифологией, то будем называть это, если угодно, идеальной властью. Культура — это вовсе не расплывчатое понятие: культура — это основанное на науке взращивание в каждом человеке умения понимать, умение чувствовать, а также прививание нравственных принципов. Поэтому для того, чтобы культура воистину стала духовной властью, необходимо перестроить общество, в котором все люди приобщались бы к культуре, а учреждения — трансформировались бы таким образом, чтобы все смогли стать культурными.