Дж. Б. Шоу — Евангелие от Марка, глава V - Рэй Брэдбери

— Я не хочу этого слушать!

— Ну что ж, тогда, — сказал рот, — мне стоит всего лишь быстренько сбегать вниз и рассказать все это старому джентльмену, твоему приятелю…

— Не смей даже приближаться к нему!

— Я вынужден, — шелестели во тьме его губы. Ты не можешь все время стоять возле него на страже. Очень скоро, однажды ночью, когда ты будешь спать, кто-то может… поковыряться в нем, а? Взболтать его электронные яйца, так что он начнет петь водевили, вместо того чтобы читать святого Иоанна? Да, точно. Представь. Путь еще долгий. Команда скучает. Реальный прикол, я б отдал миллион, чтобы посмотреть, как ты будешь кипятиться. Берегись, Чарли. Лучше иди играть вместе с нами.

Уиллис, закрыв глаза, дал волю своему гневу.

— Любой, кто осмелится тронуть мистера Шоу, да поможет мне Бог, будет убит!

Он в ярости повернулся на бок, закусив кулак.

В полутьме он чувствовал, как рот Клайва продолжает двигаться.

— Убит? Ладно, ладно. Жаль. Спокойной ночи.

Час спустя Уиллис заглотил пару пилюль и провалился в сон.

В ночи ему снилось, что благого святого Иоанна жгут на костре и в разгар казни какая-то некрасивая девушка обратилась к старику, на манер греческих стоиков опутанного веревками и виноградными лианами. Борода старика была огненно-рыжей, хотя огонь до нее еще не добрался, а его ясные голубые глаза были неистово устремлены в Вечность, презирая пламя.

— Отрекись! — взывал ее голос. — Покайся и отрекись! Отрекись!

— Мне не в чем каяться, а значит, нет необходимости в отречении, — спокойно ответил старик.

Языки пламени набросились на его тело, словно стая обезумевших мышей, спасающихся от пожара.

— Мистер Шоу! — вскрикнул Уиллис.

Он проснулся и подскочил на кровати.

Мистер Шоу.

В комнате было тихо. Клайв спал в своей кровати.

На лице его играла улыбка.

Увидев эту улыбку, Уиллис с криком отскочил назад. Он оделся. И побежал.

Он падал, словно осенний лист, в аэротрубе, с каждым нескончаемым мгновением становясь старше и тяжелее.

В складской каморке, где «спал» старик, было гораздо тише, чем обычно.

Уиллис наклонился. Рука его задрожала. Наконец он прикоснулся к старику.

— Сэр?..

Тот остался неподвижен. Борода его не ощетинилась. И глаза не загорелись голубым огнем. И губы не взрогнули, произнося дружеские проклятия…

— О мистер Шоу, — произнес Уиллис. — Значит, вы мертвы, господи, вы действительно мертвы?

Старик был мертв, если можно так сказать о машине, которая перестала говорить, генерировать электрические заряды мысли, двигаться. Его фантазии и философские высказывания, словно снег, застыли на его сомкнутых губах.

Уиллис поворачивал тело так и эдак, пытая отыскать какой-нибудь надрез, рану или кровоподтек на коже.

Он думал о предстоящих годах, долгих годах пути, когда не будет рядом мистера Шоу, с которым можно вести беседы, просто поболтать, посмеяться. Женщины, лежащие на складских полках, да, женщины в койках поздними вечерами, хохочущие своими странными, записанными на пленку голосами, совершающие свои странные механические движения и произносящие те же глупые слова, которые произносились среди тысяч ночей, в тысячах миров.

— О мистер Шоу, — прошептал он наконец. — Кто это с вами сделал?

«Тупица, — прошелестел голос в памяти мистера Шоу. — Ты знаешь кто».

«Я знаю», — подумал Уиллис.

Он прошептал имя и выбежал прочь.

— Черт тебя подери, ты убил его!

Уиллис сорвал простыни с Клайва, и в тот же миг Клайв, как робот, широко распахнул глаза. Улыбка на его губах осталась неизменной.

— Нельзя убить то, что никогда не было живым, — сказал он.

— Сукин сын!

Он ударил Клайва по зубам, и Клайв вскочил на ноги, хохоча, как припадочный, утирая кровь с губы.

— Что ты с ним сделал? — кричал Уиллис.

— Ничего особенного, просто…

Но тут их разговор был прерван.

— По местам! — раздалась команда. — Угроза столкновения по курсу!

Зазвонили сигнальные колокола. Завыли сирены.

Не завершив своего гневного разбирательства, Уиллис и Клайв с проклятиями повернулись к стене комнаты, чтобы извлечь оттуда спасательные скафандры и шлемы.

— Черт, проклятье, ах ты ж ч…

Посреди своего последнего ругательства Клайв вдруг задохнулся. Он исчез сквозь внезапно образовавшуюся дыру в боку корабля.

Метеорит влетел и вылетел за миллиардную долю секунды. Вылетая, он прихватил с собой весь воздух из корабля, выпустив его сквозь дыру размером с небольшой автомобиль.

«Боже мой, — подумал Уиллис, — он сгинул навсегда».

Уиллиса спасла оказавшаяся рядом лестница, о которую его расплющил стремительный поток воздуха, вылетающего в космическое пространство. Какое-то мгновение он не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть. Затем поток иссяк, из корабля вышел весь воздух. Времени оставалось только на то, чтобы отрегулировать давление в скафандре и шлеме и растерянно осмотреться по сторонам, глядя на потерявший курс корабль, обстреливаемый, как в звездных войнах. Повсюду с дикими криками бегали или, скорее, проплывали люди.

«Шоу, — промелькнула шальная мысль, и Уиллис расхохотался. — Шоу».

Последний метеор из этого метеоритного потока врезался в двигательный отсек ракеты и разнес корабль в клочья. Шоу, шоу, ох, шоу, — думал Уиллис.

Он увидел, как космический корабль, словно лопнувший шар, улетает вдаль, так как все содержавшиеся в нем газы лишь способствовали еще большему разрушению. Вместе с обломками и осколками из него вылетело множество обезумевших людей, вышвырнутых из школы, из жизни, из всего на свете, чтобы никогда больше не встретиться вновь и даже не попрощаться, эта отставка оказалась для них такой внезапной, а их смерть и одиночество стали для них столь мгновенным сюрпризом.

«Прощайте», — подумал Уиллис.

Но прощаться было уже не с кем. В его наушниках не было слышно ни стона, ни жалобы. Из всей команды он был последним, окончательным и единственным оставшимся в живых благодаря своему скафандру, шлему, чудом уцелевшему кислороду. Но для чего? Чтобы остаться в одиночестве? В свободном падении?

В одиночестве. В свободном падении.

«О мистер Шоу, о сэр», — думал он.

— А вот и я, легок на помине, — прошептал чей-то голос.

Невероятно, но…

Дрейфуя и вращаясь, во мгле, словно гонимая дыханием Господа, плыла, подчиняясь его прихоти, старая кукла с огненно-рыжей бородой и сверкающими голубыми глазами.

Уиллис инстинктивно раскрыл объятия.

И принял в них милого старика, улыбающегося и тяжело дышащего или, по своему обыкновению, притворяющегося, будто он тяжело дышит.