Рассказы - Мириам Гамбурд

Циля, единственная из девушек, радовалась своему пребыванию на казачьем судне, она сама разыскала перехрыста и попросила устроить так, чтобы казаки ее украли. «А не боишься, что тебя продадут в гарем?» — «Что такое гарем?» — «У султана несколько сотен жен — это и есть гарем». — «Гарем мне и нужен». — «Ну, раз ты хочешь в гарем, то это будет стоить дороже». — «Я отдала вам все, что у меня было». — «А в кармане юбки, что ты там припрятала? Я так и знал — еще один злотый. Некрасиво лгать, твоим покойным родителям было бы за тебя стыдно. Я их близко знал. Какое горе, какое горе! А почему ты хочешь в гарем?» — «Если у султана столько жен, то он приходит к каждой только раз в несколько лет», — был ответ. Замужество виделось ей адом — это, как ее мать постоянно рожать. Трудное, отвратительно ритмичное пыхтение по ночам за перегородкой, мать выбивается из ритма, детский плач ей мешает. Роды: крики за перегородкой, крики, предвещающие смерть, а не начало новой жизни. Кыш, кыш, детей выгоняют во двор, но роды длятся часами, и дети возвращаются домой, едят и играют под страшные крики и стоят, и смотрят на перегородку. Отец бормочет молитвы. Крик новорожденного. Отец молится с новой силой и благодарит Всевышнего. Однажды Циля видела, как отец спрашивал о чем-то у раввина. Ни в коем случае, ответил раввин, зера ле-батала (разбазаривать семя впустую) — большой грех, ты делай свое дело, а Бог, благословенно Его имя, сделает свое. Бог сделал свое дело — всех порубили казаки.

При подходе к турецкому берегу, запорожцы почуяли удачу. Обрывки разговоров в таможне, о смысле которых они догадывались, уважительные взгляды и почтение к своим персонам, которое они с удовольствием отметили, — все говорило о том, что пробил их звездный час. Они привезли ценный дефицитный товар. На невольничьем рынке сложилась как нельзя более благоприятная для них ситуация. Ряды, обычно заполненные белокожими рабынями, были почти пусты, и цены на белый товар подпрыгнули до небес, тогда как негры, мужчины и женщины, не переставали прибывать. Негров вывозили в Турцию из Центральной и Восточной Африки через Красное море. Голландия, Франция, и Англия основали компании по торговле живым товаром, вывозившие рабов из Западной Африки. Пираты отбивали черных рабов у их «законных» владельцев — Вест-Индской компании— и продавали их в Малой Азии. Испания объявила торговлю неграми королевской монополией как самый прибыльный торговый промысел.

Среди торговцев белым товаром нарастало недовольство. Обычно нагайцы, потомки племен Золотой Орды, и татары привозили ясак — большие партии русских, но сейчас русским удалось выкупить всех своих пленных еще до того, как они попали на рынок. Правда, посредники обещают скорое прибытие нового груза, он, дескать, уже в пути, но разве можно положиться на их обещания. Пусто, нечем торговать, а ведь еще недавно здесь продавались валахи, а вон там поляки вместе со своими евреями. Как они потешно ссорились, не хотели стоять рядом с жидами. Казаки, украинцы, болгары, шведы, литовцы, западные славяне, черкесы — и на каждый товар свой покупатель! И кому это мешало? Англичане год назад пригнали сюда целую флотилию кораблей с ирландцами, целый народ. Тридцатилетняя война в Европе, какие поставки!

Тридцать лет воевали, что же вам мешает — воюйте себе дальше. После каждой битвы рынок ломился от нового товара. Разве это плохо, продавать пленных в рабство? Убивать их, что ли, лучше? Ваш Освенцим что ли лучше? Вот казаки Хмельницкого расточительно порубили и изничтожили своих евреев, а крымский хан, с которым гетман расплатился польскими землями, продал сорок тысяч украинских евреев, и их всех выкупили еврейские общины Стамбула, Салоник и Измира. Евреи Венеции, Рима и Амстердама тоже внесли деньги на выкуп своих братьев. Сколько было радости! А потом они все перессорились, одни, видите ли, — сефарды, а другие — ашкеназы, и даже браки между ними сегодня редкость. Пришлось, конечно, уступить в цене, сделка-то оптовая. Сейчас этот самый гетман, ходят слухи, заключил союз с русским царем, они больше не воюют друг с другом — вот и пусто на рынке. Но долго казаки без войны не могут, мир они ненавидят, и правильно, что в нем хорошего? — одни убытки. Здесь их покупают обычно в султанскую янычарскую гвардию; не так давно мы целый казачий курень распродали в янычары.

Представители еврейской общины Стамбула — банкир, держатель крупного пакета акций Вест-индской компании; оружейник, поставщик булатных клинков европейским армиям (секрет литья булатной стали хранился на Востоке, а европейские мастера изготовляли лишь рукояти); таможенник, чья семья придержала потомственные грамоты — бераты— на откуп морских и наземных таможенных пошлин; общинный казначей и главный раввин стамбульской общины — все они встречали прибывших в порту. Солидные бородатые вальяжного вида господа, они выглядели как челеби, зажиточные турки, только халаты подлиннее и черные островерхие испанского фасона шляпы — отличительный знак евреев Османской Порты, заменивший желтый тюрбан, на головах. Все как один безоружные. Немного поодаль от них новой партии товара ждала закупочная комиссия от гарема — двое черных евнухов из службы безопасности гарема, рыжий вертлявый еврей ашкеназской наружности и двое янычар, вооруженных болтавшимися у самой земли мамлюкскими секирами с полукруглыми лезвиями. Янычары стояли, широко расставив ноги, и спали на ходу от скуки. Увидев девушек, они оживились, но ненадолго. Лала почти ничего не видела из-за разъевших глаза слез, но ей показалось, что в рыжем еврее она узнала своего дядю, отплывшего в Турцию по торговым делам, когда она была еще ребенком, и не вернувшегося назад.

Респектабельные господа держались уверенно, стараясь ничем не обнаружить того, что покупательная способность общины сильно подорвана последними политическими событиями. Венецианский флот держит блокаду Стамбула, морской кордон выставлен при входе в город, враг у ворот, и община, как всегда, несет бремя военных расходов Турции плюс налог на блокаду в дополнение к постоянным налогам; еще и баш харадж — ежегодную подушную подать, и рав акчесы — налог на право иметь своего раввина, и еще многое другое. Выкуп пленных — важная заповедь, и для ее исполнения можно потратить деньги, скопленные на строительство новой синагоги, можно даже продать камни и балки, заблаговременно приобретенные для строительства. Но синагога уже возведена и недавно освящена внесением Торы в ее пределы, а вот кредиты на строительство не погашены и обрастают процентами. Ссуды хоть и получены от своих банкиров, но отдавать-то их все равно надо, а просрочишь, мало не покажется. Нынче евреи потеряли свои привилегии почти во всех ремеслах, турки научились не хуже них чеканить монеты и гранить драгоценные камни. Только в книгопечатании и во врачебном и аптекарском делах им все еще нет равных. Искусство врачевания — коварная вещь, чуть что не так, сразу — убийцы в белых халатах! Нищает община, еврейки уже не разгуливают по Стамбулу увешанные драгоценностями, в панбархате и парче средь бела дня, навлекая на себя зависть и на свой народ — гнев. А ведь однажды евреи Османской Порты чуть не погибли из-за их кокетства, но разве с женщинами поспоришь? А тут еще объявился мессия Саббатай Цви, как всегда, не вовремя, и провозгласил погромы Хмельницкого родовыми муками мессианской эры.

Казначей еврейской общины обращается через переводчика к запорожцам:

«Уважьте нас, достопочтенные казаки, мы же ваши постоянные клиенты, а постоянными клиентами надо дорожить, завтра вы снова привезете товар, кто знает, как сложится ситуация, в следующий раз мы пойдем вам навстречу».

«Никак не можно. Вон те (жест в сторону закупщиков из гарема) — плотют».

«Побойтесь Бога, помилосердствуйте, панове казаки, в два, в три раза, но не в пять же раз дороже за каждую девушку? Где это видано, чтобыцурка стоила так дорого, как лошадь?! Что в них хорошего, в этих девицах? Посмотрите, какие они замухрышки, заплаканные и перепуганные, худые, кому они, вообще, кроме нас, нужны?»

«Те говорят, худые — не страшно, мясо нарастет».

«Но они же не всех купят, вы же их знаете, отберут себе нескольких…»

Вперед выступает рыжий еврей, уполномоченный из гарема:

«Мы берем всех, кроме вон той (жест в сторону Лалы): она на ногах не держится, почему опирается на костыль, у нее изуродована голень, что у нее с плечом? Нам калеки не нужны. Мы — сераль, а не благотворительное общество, вы, — тычет указательным пальцем в лицо казначею, — известны своей благотворительностью, вот вы ее и покупайте».

Казаки: «Всех или никого. Мы продаем штучный товар, но оптом. Девушки в цене нонче».

Закупщик: «Калеку мы не покупаем, не навязывайте ее нам, за остальных платим полную цену».