Просто о сложном - А. Москвин

Именно в такое время создается этот странный текст, который иные критики находят даже безвкусным и тяжеловесным. Большую часть мрачного 1886 года писатель лихорадочно работает над своей «волшебной сказкой», которую скорее можно было бы отнести к философским.

У Жюля Верна уже родились внуки: в 1885 году Мишель, в 1886-м — Жорж. Но сказка предназначена явно не им. Порой кажется, что она вообще не детская, несмотря на обороты вроде «Et alors, mes chers enfants»[4] и наставительные сентенции — такие, как «Тщеславие порождает глупость», «Гордыня всегда глупа», «…Коли начинаешь свою жизнь плохо, трудно выбраться на верный путь». Использование таких сложных понятий, как «метампсихоз» или «метаморфизм», мало осознаваемых ребенком цитат из Лафонтена и Менандра, постоянные нападки на женщин, причем именно на семейных женщин, прославление мудрости и скромности — все это позволяет утверждать, что сказка предназначалась именно взрослым. По мнению французского литературоведа М. Сорьяно, автор «Семьи Ратон» вообще обращается к самому себе[5].

В таком случае многое становится понятным. Ратонна, вечная цель его нападок, тщеславная и сварливая, просто списана с жены Верна Онорины. В чем лишний раз может убедить едкая цитата из басни Лафонтена, которую мудрый Ратон постоянно повторяет, когда сварливая супруга особенно докучает ему. Прообразом кузена Рате мог послужить автору уже упомянутый племянник писателя Гастон или собственный сын. Отношение к сыну проглядывает и в некоторых чертах Кисадора. А философия папаши Ратона, призывающая к смирению, отражает мысли самого романиста в тот период.

М. Сорьяно, оценив сказку как пессимистичную, так формулирует ее основную мысль: «Ни одно живущее существо не избегнет законов Природы, которые определены природой хвоста»[6].

В 1887 году здоровье писателя поправилось, улучшилось и душевное состояние. Жюль Верн принимает приглашение выступить перед публикой в Льеже. Для чтения он выбирает «Семью Ратон». Читает он в переполненном зале. Слушатели были изумлены, в публике было заметно какое-то стеснение, даже чувство неудобства. Но маститый автор не осознал этого. Он свято верил в то, что его выступление закончилось полным успехом. Только резкий отзыв на страницах «Фигаро» возвращает его к действительности. Однако ненадолго. Он продолжает верить в совершенство созданной им сказки и пытается уговорить Этцеля напечатать ее. «Этцель упирался, он не разделял нежные чувства автора в отношении «Семьи Ратон». Эта волшебная сказка… на его взгляд, создавала превратное мнение о творчестве писателя в целом. Как всякое произведение подобного жанра, сказка под прикрытием вымысла высмеивает людские пороки, так что сдержанное отношение к ней издателя вполне понятно»[7].

Ж. Верн предлагает Этцелю пристроить «Семью Ратон» в какой-нибудь праздничный номер популярного журнала или крупной газеты. Так в конце концов и оказалось: сказка была напечатана в январе 1891 года в «Фигаро иллюстре». Однако все попытки книжного издания ни к чему при жизни писателя не привели. Только в 1910 году Мишель Верн опубликовал «Семью Ратон» в посмертном сборнике отца «Вчера и завтра», заново отредактировав текст.

Рассказ «В XXIX веке» относится к самому концу 1888 года. Как-то Мишель, сын писателя, признался отцу, что написал от его имени рассказ для нью-йоркского журнала «Форум». В течение всего этого года отношения отца с сыном налаживались, чему в немалой степени способствовал переход Мишеля к «вполне умеренной»[8] жизни. Жюль Верн с интересом отнесся к сообщению сына. Он отредактировал новеллу (а по другим сведениям — просто продиктовал новый текст) и согласился публиковать ее под своим именем.

Рассказ появился на английском языке в февральском номере журнала «Форум» за 1889 год под названием «В 2889 году». Позднее маститый писатель несколько подправил текст Мишеля. В 1890 году исправленный текст был зачитан на одном из заседаний Амьенской академии и несколько месяцев спустя опубликован в выходивших небольшим тиражом записках этого ученого собрания («Memoires de I'academie d'Amiens»). Здесь рассказ получил название «Один день американского журналиста в 2890 году».

Для посмертного сборника отца «Вчера и завтра» Мишель Верн снова переработал текст, дав рассказу окончательный, более пространный заголовок: «В XXIX веке. Один день американского журналиста в 2889 году».

Таким образом, мы не можем установить степени участия Жюля Верна в написании рассказа. Нельзя даже с уверенностью утверждать, подсказывал ли он сыну какие-либо сюжетные ходы или ограничился только литературной обработкой. Вероятнее всего, что какими-то мыслями великий писатель поделился с писателем начинающим. Но раз под рассказом мэтр согласился поставить свою подпись, мы имеем полное право считать изложенные в нем идеи собственными идеями великого фантаста. Впрочем, именно с этой стороны рассказ сегодня производит наименьшее впечатление. Дело, конечно, не в скрупулезном подсчете сбывшихся прогнозов технического развития, несмотря на небольшой срок (по сравнению с указанным в новелле), прошедший со дня публикации. Такова судьба всей научной фантастики, которая верно предсказывает общее направление развития технической мысли, но не может угадать верный темп осуществления высказанных идей, ускорение научно-технического прогресса.

Важно подчеркнуть другое: прогресс Жюль Верн (или его сын) связывает прежде всего с Соединенными Штатами Америки! Словно в мире и не существует других стран, других научных школ, других центров технической мысли! Конечно, это ни в коей мере нельзя понимать как отрицание автором творческого потенциала у других наций. Надо просто-напросто вспомнить, что рассказ писался для американского журнала.

Но что сильно снижает ценность произведения (по крайней мере для современного читателя), так это отсутствие психологического прогноза. Жители двадцать девятого века живут и действуют явно по меркам девятнадцатого. Достаточно обратить внимание хотя бы на эпизод с соперничеством партий и государств на Марсе. И этому есть свое объяснение. Во-первых, прогноз развития человека, его души, его общественного сознания дать гораздо сложнее, чем предугадать развитие научной и технической мысли. И потом: Жюль Верн не был крупным знатоком человеческой психологии, еще меньше понимал в этом Мишель, а значит, и не стоило трудиться над созданием какой-то концепции человеческого общества, отличного от существовавшего… Тем более в небольшом по объему, «проходном» рассказе…