Гипноз для декана - Лючия фон Беренготт

четкие шаги явно мужских ботинок и донеслись голоса, один из которых мгновенно вогнал меня в хтонический ужас.

— Всё в порядке, Антонина Васильевна, я сам объясню студентам, что у меня ремонт и мне нужна эта комната… Думаю, меня простят.

— Конечно, конечно, Андрей Федорович… Просто я думала, что вас это затруднит…

— Не затруднит, Антонина Васильевна. Будьте добры заняться другими делами — думаю, у вас их предостаточно.

Словно в кошмарном сне, оцепенев и широко распахнув глаза, я наблюдала за тем, как дверь в наше уютное убежище медленно открывается, и на пороге, прижав локтем кипу экзаменационных тетрадей, появляется тот, из-за кого вся моя университетская жизнь покатилась в последний год коту под хвост.

Наш декан — Андрей Федорович Игнатьев, собственной персоной.

— Так, так… — вместо приветствия прокомментировал он открывшуюся ему картину, переводя прищуренный взгляд с меня на все еще спящую Ренату. — Сафронова… и Ерохина… Как интересно… Запрещенными веществами балуетесь, девушки?

Глава 2

Ожидая чего угодно, только не этого вопроса, я замотала головой и отчаянно захрипела без слов — слова застряли где-то на уровне груди.

Не обращая внимания на мои потуги, декан вальяжно обошел стол, отодвинул стул, на котором только что сидела Кира, и удобно разместился в нем, хлопнув пачкой тетрадей о гладкую поверхность столешницы.

Я не могла не заметить его довольного выражения лица — небось уже представил себе, как будет писать на меня заявление в полицию, сразу же следом за приказом об отчислении.

— Я… мы не… мы ничего не делали… запрещенного… — у меня наконец получилось выдавить хоть что-нибудь.

Декан хмыкнул.

— Серьезно? И поэтому Ерохина сейчас крепко спит в сидячем положении, несмотря на то, что я говорю в полный голос в двух метрах от нее. Рассказывай, Сафронова — чем обдолбалась твоя лучшая подруга? Чистосердечное признание, знаешь ли, творит чудеса.

— Да ничем она не обдолбалась! — прижав руки к груди, я вскочила, показывая ему телефон, к которому тянулся провод от наушников, надетых на Ренату. — Мы просто… просто… пытаемся ее научить английскому… под гипнозом! Она загипнотизированная сейчас, понимаете? Поэтому вас не слыши…

Не дав мне договорить, он вдруг расхохотался — громким, издевательским смехом.

— Слушай, я тут недавно в Филадельфии был — там таких загипнотизированных целая улица. Кенсингтон называется — может, слышала. А если серьезно, ты эти сказочки про гипноз будешь на суде рассказывать, а мне эту лапшу вешать на уши не надо, Сафронова. Гипноз у них… За такой «гипноз» у нас пять лет колонии общего режима дают, если ты не в курсе.

— Да вот же… Послушайте! — выдрав из телефона провод от наушника, я тыкнула в остановившуюся запись и подняла дивайс перед деканом.

«Donation — пожертвование…» — монотонно забубнило из динамика. — «Donate — пожертвовать…»

— Верите теперь? — я старалась сильно не торжествовать, чтобы не бесить его — известно, что ничего так не злит мужчину сильнее, чем торжествующая женщина, доказавшая свою правоту.

Однако, он и не думал злиться. Вместо этого улыбнулся, сцепил руки перед собой на столе, придвинулся ближе и низким, проникновенным голосом ответил.

— А я и не отрицаю, что вы можете пытаться изучать английский под гипнозом. С вас, колхозниц, станется — верить во всю эту бредятину про подсознание и иностранные языки… Только вот, Сафронова, так уж получилось, что мне доподлинно известно — без принятых внутрь психотропных веществ, большая часть которых на территории Российской Федерации запрещена законом, гипноз… или то, что вы называете гипнозом… не работает. Невозможно впасть в настолько глубокий сон, чтобы не проснуться от этого… — резко вскинув руки, он вдруг хлопнул в ладоши — так громко, что у меня в ушах зазвенело.

И, несмотря на это, Рената даже не пошелохнулась. Если принять во внимание слова декана, со стороны всё выглядело, действительно, не очень.

Внезапно ослабев, я опустила руку с телефоном, несколько секунд просто тупо пялясь на него и пытаясь сообразить, как выключить не прекращающий бубнить словарь. То есть получается, что даже если я доказала, что мы просто занимаемся английским… я всё равно попала? Но за что? За то, что декан не верит в гипноз без запрещенных веществ?! За то, что у меня, похоже, действительно, есть способности погружать людей в глубокий транс?

— Но как же вы можете так… огульно обвинять меня? — ошеломленно пролепетала. — У вас же нет никаких доказательств… Это же всё проверяется… ни один суд не поверит в ваши слова без доказательств…

— Вот и пусть проверяют, — с готовностью закивал он. — А я тебя пока от учебы отстраню — как подозреваемую. Ну и вещдоки суду предоставлю… вот эти.

И, оглядев стол, принялся собирать в почтовый мешок разложенные по столу причиндалы для гипноза — ароматическую свечу, предварительно ее задув, подушку, часы на подвеске, таблетки валерьяны, которые мы приготовили на всякий случай…

Подкинет что-нибудь! — ошпарило меня изнутри подозрением. Подсунет в этот же мешок какой-нибудь наркотик, чтобы оговорить меня и Ренату!

— За что вы меня так… ненавидите? — выпалила, не веря в то, что говорю это вслух. — Неужели вам настолько дорог тот трофей, что вы ради него готовы уничтожить человеческую жизнь?

Он нисколько не удивился, давая мне понять, что я не ошиблась в причине нашей с ним вражды. Мелком глянув на меня, скривил губы.

— Не драматизируй, пожалуйста. Я никого не уничтожаю. Всего лишь отправляю тебя туда, где тебе и место — обратно в обыденную, ничем не примечательную жизнь в компании тебе подобных. На Олимпе надо блистать, Сафронова! Понимаешь? Неважно, чем — деньгами, внешностью или уменьями — но блистать! А такие, как ты, ползают, радуясь любой крохе, любой подачке, которую получают, позоря нашу элиту одним своим обществом… И блистать ты никогда не будешь, сколько бы ни старалась. Потому что ты, Сафронова — троечница! Посредственность, иными словами! И на моем факультете такие, как ты, оказываются по одной единственной причине — потому что наш многоуважаемый ректор хочет выслужиться перед министерством и показать, какие мы прогрессивные, «инклюзивные», и как активно продвигаем «светлые головы» из народа! А мне потом вытягивай эти ваши светлые головы — на тройки с плюсом… еще и позорься с вами на светских раундах! Ты думаешь, девушка, которую с детства готовили вращаться в высшем обществе, грохнула бы мой трофей на посмешище всему министерству, испортив важнейший приём? Да никогда в жизни! Потому что она с детства умеет на каблуках ходить, и знает, куда их можно надевать, а куда нельзя! А ты не знаешь,