Солнце клана Скорта - Лоран Годе

Неожиданно первый камень ударил ему в голову. Он не попытался увернуться от него. Лишь приложил усилия, чтобы удержаться в седле прямо. «Вот так, — успел он подумать, — вот так они меня убьют. Забросают камнями, как изгоя». Второй камень пришелся ему в висок. На этот раз удар был такой сильный, что он не удержался в седле. Упал на пыльную дорогу, но ноги его остались в стременах. Кровь текла на глаза. Он еще слышал, как вокруг него кричали. А разгоряченные люди хватались за камни. Каждый хотел ударить. Град камней с силой колотил по его телу. Он чувствовал, как горячие камни этих мест убивают его. Они были еще обжигающие от солнца и распространяли вокруг него запах высохших холмов. Его рубашка промокла от крови, теплой и густой крови. «Я повержен. Я не сопротивляюсь. Бейте. Бейте. Вы ничего не убьете во мне, ведь меня уже нет. Бейте. У меня нет больше сил. Кровь вытекает из моих жил. Кто бросит последний камень?» Странно, но последнего, решающего камня не последовало. Он подумал, что люди в своей жестокости хотели продлить его агонию, но это было не так. Оказывается, прибежал кюре и стал между мужчинами и их жертвой. Он обзывал их чудовищами и требовал, чтобы они остановились. Лучано почувствовал, как кюре опустился около него на колени. Услышал, как он прошептал ему в ухо:

— Я здесь, сын мой. Я здесь. Держись. Дон Джорджо позаботится о тебе.

Дождь камней не возобновился, а Лучано Маскалдзоне предпочел бы оттолкнуть кюре, чтобы мужчины Монтепуччио завершили начатое, но у него не было больше сил. Вмешательство кюре не принесло никакой пользы. Оно только продлевало агонию Лучано. Нет, пусть они с яростью и диким рвением забрасывают его камнями. Пусть затаптывают ногами, покончат с ним. Вот что он хотел ответить дону Джорджо, но ни единого звука не вырвалось из его горла.

Если бы кюре Монтепуччио не стал между толпой и ее жертвой, Лучано Маскалдзоне умер бы счастливым. С улыбкой на губах. Как завоеватель, насытившийся победой и поверженный в битве. Но она затянулась. Жизнь покидала его слишком медленно, и он успел услышать то, чего никогда не должен был бы узнать.

Мужчины деревни толпились около тела и, не имея возможности завершить расправу, осыпали его ругательствами. Лучано воспринимал их голоса, как последние звуки мира.

— Это отобьет у тебя охоту возвращаться сюда!

— Тебе же сказали, Лучано, это день твоей смерти!

А потом прозвучали эти слова, от которых земля под ним содрогнулась:

— Иммаколата — последняя женщина, которую ты поимел, сын свиньи!

Лучано задрожал всем телом. За его опущенными веками рассудок в смятении вопрошал: Иммаколата? Почему они сказали — Иммаколата? Кто же была эта женщина? Ведь он обладал Филоменой. Перед его мысленным взором вдруг возникло прошлое. Иммаколата… Филомена… Образы прошлого проплывали под плотоядный смех толпы, которая окружала его. Он как бы увидел все снова. Он понял. И в то время как мужчины вокруг него продолжали орать, он думал: «Совсем немного нужно было, чтобы я умер счастливым… Всего на несколько секунд раньше… Несколько секунд я прожил лишних… Я чувствовал, как горячие камни бьют мое тело. Это было прекрасно… Я так и представлял себе это. Кровь льется. Жизнь ускользает… А я улыбаюсь, до самого конца улыбаюсь, выказывая им свое презрение… Казалось, еще немного… но мне не дано будет познать это удовлетворение. Жизнь в последний раз подставила мне подножку… Я слышу, как они хохочут вокруг меня. Мужчины Монтепуччио хохочут. Земля, которая пьет мою кровь, хохочет. Осел и собаки тоже. Смотрите на Лучано Маскалдзоне, он хотел умереть триумфатором, и вот он, валяется в пыли с жалкой гримасой на лице… Судьба посмеялась надо мной… С наслаждением… И в смерти я потерпел неудачу… Я Лучано Маскалдзоне, и я плюю на судьбу, которая смеется над людьми…»

Да, это с Иммаколатой Лучано наслаждался любовью. Филомена Бискотти умерла от легочной эмболии вскоре после его ареста. Ее младшая сестра Иммаколата осталась последней из Бискотти и жила в родительском доме. Прошло время. Пятнадцать лет, которые Лучано Маскалдзоне провел в заключении. А Иммаколата постепенно становилась похожей на сестру. Она выглядела так, как выглядела бы Филомена, если бы ей суждено было выжить. Иммаколата осталась старой девой. Ей казалось, что жизнь не заинтересовалась ею и она до конца дней своих не будет знать никаких перемен, кроме как смены времен года. И в эти тоскливые годы ей не раз вспоминался этот человек, который, когда она была еще ребенком, обхаживал ее сестру, и при этом воспоминании ее всегда охватывала какая-то радостная дрожь. Этот бандит повергал ее в трепет. Его улыбка неотступно преследовала ее. Вспоминая о нем, она испытывала пьянящее возбуждение.

Когда через пятнадцать лет она открыла дверь и увидела, что он стоит перед ней, она ни о чем не спросила его, ей показалось очевидным, что она должна склониться перед тайной силой судьбы. Бандит стоял перед нею. Лицом к лицу. Ничего подобного с ней дотоле не случалось. Вот оно, ее опьянение, стоит только протянуть руку. Позже, когда в спальне при виде ее обнаженного тела он прошептал имя ее сестры, она побледнела. Она вдруг поняла, что он принимает ее за другую. Минуту она колебалась. Оттолкнуть его? Сказать, что он ошибся? Но у нее не было для этого ни малейшего желания. Он был здесь, с нею. И если мысль, что он обладает ее сестрой, приносит ему больше радости, она готова сделать ему такой роскошный подарок. И это не было ложью. Она удовлетворяла все его желания просто ради того, чтобы чувствовать себя женщиной, принадлежащей мужчине, пусть даже один раз в жизни.

Дон Джорджо начал соборование умирающего. Но Лучано не слушал его. Он корчился от ярости.

«Я Лучано Маскалдзоне, и я умираю осмеянным. Вся моя жизнь окончилась этим пинком в нос. Однако это ничего не меняет. Филомена или Иммаколата… какая разница. Я удовлетворен. Кто может понять это? Я пятнадцать лет думал об этой женщине. Я мечтал пятнадцать лет об объятиях, которые она подарит мне. Едва выйдя из тюрьмы, я сделал то, что должен был сделать. Я приехал в этот дом и занимался любовью с женщиной, которая была там. Я там был. Пятнадцать лет думать только об этом! Судьба подшутила надо мной, но кто может побороть судьбу? Не в моих силах повернуть вспять реки или притушить сверканье звезд… Я всего лишь человек. Я сделал все, что может сделать человек. Я пришел сюда, я постучал в эту дверь, я любил женщину, которая мне открыла… Я всего лишь человек. А если судьба посмеялась надо мною, что ж, здесь я ничего не могу поделать. Я Лучано Масколдзоне, и я спускаюсь в бездну смерти, чтобы не слышать гула остающегося здесь мира, который насмехается надо мной…»

Он умер прежде, чем деревенский кюре окончил молитву. Он бы рассмеялся, если б перед смертью узнал о том, кто должен будет появиться на свет после этого дня.

Иммаколата Бискотти забеременела. Бедная женщина произведет на свет сына. Вот так получил начало клан Маскалдзоне. По ошибке. По недоразумению. От отца-бандита, убитого через два часа после объятий, и старой девы, которая впервые в жизни отдавалась мужчине. Так родился клан Маскалдзоне. От мужчины, который ошибся. И женщины, которая пошла на ложь, потому что ее одолевало желание.

Семье суждено было зародиться в этот знойный солнечный день, потому что судьба пожелала поиграть с людьми. Так иногда делает кошка, удерживая лапкой раненую птичку.

Дует ветер. Он пригибает к земле сухую траву и заставляет свистеть камни. Горячий ветер, который уносит шумы деревни и запахи моря. Я стара, и мое тело скрипит, как деревья под порывами ветра. Я уже одна сплошная усталость. Дует ветер, и я опираюсь на вас, чтобы держаться на ногах. Вы любезно предложили мне вашу руку. В вашем возрасте мужчина еще в силе. Я чувствую уверенность вашего крепкого тела. Мы пойдем до конца. Опираясь на вашу руку, я не почувствую усталости. Ветер свистит нам в уши и уносит некоторые мои слова. Вы не все слышите, что я говорю. Не огорчайтесь. По мне так даже лучше. Пусть ветер унесет хоть немного из моего рассказа. Так мне легче. Я не привыкла много разговаривать. Я — Скорта. Мои братья и я были детьми Немой, и все в Монтепуччио называли нас молчунами.

Вы удивлены, слыша, что я разговариваю. Это впервые за долгое-долгое время. Вы уже двадцать лет в Монтепуччио, а может, и больше, и вы всегда видели меня молчащей. Как и все в Монтепуччио, вы подумали, что я уже вступила в пору глубокой старости и мое молчание — навсегда. Поэтому сегодня утром, когда я подошла к вам и попросила выслушать меня, вы вздрогнули. Словно если бы собака или стена дома вдруг заговорили. Вы не думали, что я могу говорить. И поэтому согласились на эту встречу. Вы хотите знать, что может сказать вам старая Кармела. Вы хотите знать, почему я вынудила вас прийти сюда ночью. Вы предложили мне опереться на вашу руку, и я веду вас по этой узкой тропинке. Церковь осталась где-то слева от нас. Мы далеко ушли от деревни, и ваше любопытство растет. Я благодарна вам за это, дон Сальваторе. Вы заинтересованы, и это помогает мне не передумать.