Когда герои падают (ЛП) - Дарлинг Джиана

Все, что я ценила сейчас, чего желала сейчас, это непоколебимая преданность.

И я должна была отдать должное этому человеку, даже если хотела ненавидеть его за то, что он олицетворял всех злодеев, с которыми я сталкивалась в детстве.

— Все монстры когда-то были людьми, — наконец признала я, тяжело сглатывая, потому что, возможно, то же самое можно было сказать обо мне. — Это ваш выбор, мистер Сальваторе, кем вы хотите быть после того, как я помогу вам выбраться из этого затруднительного положения.

Он удобно устроился на стуле и широко раскинул руки, звякнув наручниками.

— Быть может, после всего этого вы поймете, что вам не нужно выбирать между одним или другим. Подобно доктору Джекилу и мистеру Хайду, мы можем претендовать на обе стороны.

(примечание: Доктор Генри Джекил и его альтернативная личность, мистер Эдвард Хайд являются центральными персонажами Роберта Льюиса Стивенсона «Странное дело доктора Джекила и мистера Хайда»).

— И посмотрите, как это обернулось для него, — парировала я.

Улыбка Данте была ленивой и злобной, он поглаживал концом одного пальца свою нижнюю губу взад и вперед, как гипнотический маятник.

— Вот это будет игра.

— Игра?

— Обычно людей так легко развратить. Думаю, вы можете оказаться проблемой.

Меня охватили гнев и легкая тошнота. Я не была продажной. Я могла признать, что во мне много плохого. Когда меня обижали, у меня становился злобный характер, и я держала обиду до скончания веков, у меня не было таланта заводить друзей, и я не умела принимать критику или поддразнивания.

Но я знала, что хорошо, а что нет.

— Я не играю, мистер Сальваторе, — сообщила я ему, мои слова звякнули о металлический стол, как кубики льда, когда я встала и собрала свои вещи. — Это дело не против вас. Я знаю, что вы провели большую часть своей жизни на вершине пищевой цепочки, но нет более крупного хищника, чем правительство Соединенных Штатов. Они и раньше тратили миллионы на расследование и судебное преследование по делам мафии, и не сомневаюсь, что они сделают это снова. Так почему бы вам не перестать сосредотачиваться на мне и не начать думать о том, как вы собираешься обмануть судью и присяжных, заставив их поверить, что вы меньше, чем злодей.

Он хранил молчание, его чернильные глаза были внимательными и бездонными, пока они следили, как я продвигаюсь к дверям, где я вызвала охрану, чтобы меня выпустили. И только когда вихрь металлических засовов закрутился, двери с содроганием распахнулись, его слова понеслись за мной, как засушливый дым.

— Вы смотрите слишком много фильмов, Елена. В реальной жизни злодей всегда побеждает, потому что мы готовы на всё ради успеха. — он остановился, как и я в дверном проеме. — Думаю, вы кое-что об этом знаете.

Дрожь пробежала по моему позвоночнику, как пальцы по клавишам пианино, исполняя диссонирующую мелодию, очень похожую на зловещую музыку к одному из тех фильмов, о которых он говорил.

Глава 2

Елена

Он не должен был так выделяться в темноте, но опять же, именно там процветают такие монстры, как он, так что, возможно, в этом имеется смысл.

Рассвет только заигрывал с чернильной ночью, тусклый свет, наполовину скрытый плотным скоплением зданий, загораживающих горизонт, и искусственным освещением, вырезающим фигуры в салоне лимузина, когда мы проезжали по почти пустым улицам Мидтауна.

Блоки цветного света кружились над лицом Данте Сальваторе, как в детском калейдоскопе, освещая его смелые черты по несколько секунд за раз, превращая его прекрасный облик в нечто похожее на головоломку для моего слишком аналитического мозга, чтобы исследовать и удивляться.

По правде говоря, он действительно был слишком красив, чтобы быть мафиози.

Я знала мафиози. Я выросла среди них, когда они кружились вокруг моей семьи, как падаль, на месте ужасной бойни. Мой отец заключил с ними контракт на столько лет, сколько я себя помнила. Мое детство определялось присутствием итальянской Каморры в нашей жизни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я знала, что это невысокие мужчины с наполеоновскими комплексами, маленькими глазами, похожими на блестящие черные бусинки, на вялых, дряблых лицах, опухших от чрезмерного увлечения всякого рода излишествами.

Это были уродливые люди в уродливых упаковках, которых легко было идентифицировать и пометить как мусор, которым они и были.

Но этот человек?

Самый печально известный мафиози 21-ого века в то время, когда большинство американцев считали мафию мертвым и вымершим существом, ну, он был совершенно другим зверем.

Он был слишком высок, обтянут мускулами, которые должны были сделать его медлительным и жестким, но вместо этого придавали грацию и постоянную угрозу дикой кошки. Он был так же несочетаем, как человек, идущий по бетонным джунглям Нью-Йорка, больше и опаснее остальных, хотя на нем были самые изысканные костюмы и самые дорогие дизайнерские бренды.

Кого он думал одурачить таким овечьим обличьем, я понятия не имела.

Всем должно было быть очевидно, что Данте волк.

— Ты ничего не говоришь для женщины с красноречивыми глазами, — сказал он, отвлекая меня от размышлений.

На мгновение мне стало стыдно, что он заметил, что я смотрю, но затем я вспомнила, что часть моей работы заключалась в его изучении, поэтому я удобно устроилась за своей профессиональной маской.

Моя улыбка была натянутой.

— Знать мои мысли — это привилегия, которой я не делюсь с незнакомцами.

— Мисс Ломбарди, — вскоре отчитала меня мой босс, один из партнеров моей юридической фирмы и соруководитель по делу, Яра Горбани, но Данте только рассмеялся.

Звук пронесся по автомобилю, как крещендо (примечание: крещендо — музыкальный термин, обозначающий постепенное увеличение силы звука) в начале джазовой песни, каждая нота являлась построенным блоком, ведущим к чему-то более богатому и яркому.

Это был тревожно приятный звук, издаваемый убийцей.

— Прошу извинить мисс Ломбарди, мистер Сальваторе. Она всего лишь ассистирует четвертый год, и мы считаем, что она готова к той ответственности, которую возложит на нее это дело, — сказала Яра, с присущей ей манерой мягко произносить язвительные оскорбления. — Полагаю, мы обе будем разочарованы, если это окажется неправдой.

Я не позволила ни единому движению выдать, насколько сильно эти слова сковали мне горло. За эти годы я на собственном горьком опыте убедилась, что люди без колебаний безжалостно нападают на любую кажущуюся слабость.

И я не сомневалась, что капо мафиозной семьи Сальваторе в Нью-Йорке будет использовать все, что сможет найти, даже в своей собственной команде юристов.

Он наблюдал за мной из своего небольшого кресла, откинувшись на спинку черного кожаного сиденья, его сильные бедра неловко расставлены, одна рука потирает густую щетину на подбородке.

Мы посоветовали ему быть чисто выбритым.

Мы также послали к нему курьера с одеждой, которую он мог надеть на предъявление обвинения, потому что восприятие в таких случаях было всем.

Конечно, на нем ее не было.

Вместо этого его крупная фигура была полностью одета в черное, от кончиков его мокасин Берлути до идеально скроенного блейзера, облегавшего его широкие плечи. На его шее поблескивала серебряная цепь, на которой, я думала, мог быть крест или кулон святого, но этого было недостаточно, чтобы спасти его общий вид.

Он выглядел преступником, исполненным злых намерений и достаточно красивым, чтобы соблазнить папу Римского на грех.

Не тот вид, который мы хотели видеть у мужчины, обвиняемого по трем пунктам Закона РИКО.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Рэкет.

Незаконные азартные игры.

И убийство.

Сидя во всем черном, окутанный тенями, он выглядел как криминальный авторитет, в чем его обвиняли.

— Тогда пенни за твои мысли, — предложил он.

Его голос был странным, итальянские, британские и американские акценты смешивались в тоне, создавая нечто совершенно уникальное и до странности привлекательное. Я сказала себе, что именно эта странная смесь личностей — итальянский гедонист, британская сдержанная загадочность и дерзкое американское высокомерие — в одном мужчине заинтриговали меня, а не почти ошеломляющий вид такого прекрасного тела, презрительно растянувшегося на коже.