Ночь огней - Элис Хоффман

Джоди кладет трубку, когда нет еще и восьми часов. Поначалу дом кажется совершенно безмолвным, но постепенно появляются странные звуки: гудит холодильник, гравий стучит о колпаки колес проезжающей мимо машины, скрипят ступеньки, когда Джоди поднимается в свою спальню. Но сперва она запирает заднюю дверь (дома ей и в голову бы не пришло это сделать) и проверяет, не проснулась ли бабушка и — в чем она себе не признается — не умерла ли.

Она выкладывает расческу, щетку и лак для ногтей на белый крашеный комод, но это не помогает. Переодевается в ночную рубашку, ложится спать, но слышит, как в стенах бегают белки. Кажется, что они вот-вот проломят штукатурку и окажутся у нее в постели. Она вылезает из кровати, натягивает шорты и белую майку, затем подходит к окну и закуривает, чтобы успокоить нервы. Она принесла из кухни белую прозрачную пепельницу и сейчас поставила ее на подоконник. Косметика стерлась о наволочку, и теперь серые глаза Джоди кажутся намного больше. Как ни странно, небо только начало темнеть. Листья сирени о чем-то шепчутся; по-прежнему жарко. Джоди курит, но только ей становится чуть легче, как на улице раздаются шаги. Деревенской девчонкой ее не назовешь; она воображает, что в кустах прячутся кровожадные волки. Однако это всего лишь немецкая овчарка — ложится посередине между соседским участком и бабушкиным. Из сарая выходит Андре, и Джоди опирается локтями на подоконник. На соседе синие джинсы, а рубашку он снял из-за жары. Джоди не видит его лица, только длинные черные волосы, которые он отбрасывает с глаз, когда наклоняется, чтобы запереть сарай на висячий замок. Затем он резко свистит псу. Андре вспоминает, как увидел нечто белое, и поднимает глаза на ее окно. Джоди быстро отступает, и лишь когда сосед отворачивается и уходит в дом, а пес бежит за ним, она подается вперед, тщетно надеясь, что увидит этого мужчину еще раз, если просидит достаточно долго.

За семьдесят три года Элизабет Ренни приняла лишь два важных решения: когда вышла замуж за Джека Ренни и переехала из Нью-Йорка в Чилмарк и когда вообразила, будто умеет летать. Сейчас она считает, что умерла бы от стыда, если бы от него и вправду умирали. Она не потеряла сознание, только притворилась, когда Андре ринулся к ней. Закрыла глаза, испугавшись, что он уберет шарф с ее лица.

Ее одурманил июль. Много лет она не видела ничего, кроме стен дома, кошек, странных узоров лунного света в бессонные жаркие летние ночи, и вдруг увидела все. Впервые за месяцы черное пятно в глазу показалось не важным; страх слепоты испарился. В результате она испортила лето внучке и, честно говоря, себе. Она всегда думала, что терпеть не может жить одна, но сейчас слушает Тину Тернер в стереорежиме — из радиоприемников в соседском сарае и в комнате Джоди наверху — и понимает, что предпочитает кошек. Белую кошку зовут Марго, а здоровенного кота — Синдбад. Элизабет повесила им на шеи колокольчики, чтобы предупреждать птиц. Ее внучка бросает на крыльце целые ломти засохшего хлеба, хотя нужно крошить их. Джоди большую часть времени сидит во дворе и пишет письма, а днем ездит на велосипеде в город за продуктами. Миссис Ренни каждое утро составляет небольшой список — обычно он включает латук, кошачий корм, какой-нибудь джем, хлеб, сливы. Она боялась, что Джоди загуляет, но внучка каждый раз возвращается из магазина прямо домой. Самая хулиганская ее выходка — это выкрашенная в рыжий цвет прядь волос, причем рыжина уже смывается. В шестнадцать лет Элизабет Ренни была еще ребенком. Она впервые ночевала вне дома, когда ее собственной дочери исполнилось восемь, и то лишь потому, что надвигался ураган, а муж уехал. Они с дочерью отправились в здание мэрии, где их ждали матрасы на полу и кофе с печеньем на столике для бриджа Хорошо бы на часок оказаться в теле внучки, просто чтобы узнать, каково это. Как в ее уши поет Тина Тернер? Как солнце касается ее кожи? Как быстро двигаются ее ноги, когда она едет на велосипеде по дороге?

Она знает, что внучка ее боится, ловит ее пристальный взгляд за ужином. Элизабет уже может ходить по дому, приволакивая ногу и опираясь на две трости. Врач явно удивился, не застав ее в постели, чахнущей. Она всегда была сильной. В молодости собирала сливы и целую неделю варила варенье. Целую неделю ее кожа была разгоряченной и розовой. Самое странное, что, если ее кости срастутся, ей вполне может прийти в голову подняться наверх, открыть окно и попробовать еще раз.

Саймон будит Вонни. Она надевает халат и ведет сына вниз, чтобы Андре еще немного поспал. Саймон лепит червяков из пластилина, пока Вонни жарит гренки в молоке с последним яйцом. Позже она съездит к лотку, где продаются самые свежие яйца. Без пары минут семь, косые лучи солнца пробиваются сквозь деревья. Обычно подростки спят допоздна, но когда Вонни выглядывает в окно, внучка миссис Ренни уже сидит на заднем крыльце и пьет лимонад. Если прищуриться, можно подумать, что это сама Вонни, только на пятнадцать лет моложе, ставит банку лимонада на колено и закуривает, не обращая внимания на щебет скворцов на березе.

Андре спускается в кухню, подходит к плите и наливает себе кофе. Он стоит у окна и смотрит, как внучка миссис Ренни лениво гладит по спине белую кошку. Ногти девушки выкрашены в алый цвет.

— Что она там делает целыми днями? — спрашивает он.

— Строит планы на будущее, — отвечает Вонни. — Разве ты не помнишь?

— Нет, — говорит Андре.

Он моет чашку и начинает собирать обед для себя и Саймона — они идут на пляж.

— Два разных печенья, — просит Саймон, и Андре кладет в термосумку бумажный пакет с шоколадным и лимонным печеньем.

Вонни отодвигает стул к батарее — так удобнее наблюдать за мужем; в тусклом кухонном свете его кожа выглядит неестественно бледной. Саймон забирается на колени к маме. Она обнимает сына и замечает, что его болтающиеся ноги не достают до перекладин стула. В былые времена она никогда не пристегивала автомобильные ремни, не раздумывая запивала валиум джином. А теперь постоянно беспокоится. Вероятно, этого следовало ожидать — ведь она всегда боялась мостов. Она слишком пристально следит за Саймоном. В последнее время ее волнует не только ветряная оспа и ушные инфекции, но и рост сына Люди часто думают, что Саймон младше, чем есть на самом деле. Удивляются, когда он говорит развернутыми предложениями, бесстрашно прыгает в прибой. Вонни дважды в месяц украдкой отмечает его рост на кухонной стойке и постоянно убирает печенье повыше, чтобы сыну приходилось тянуться.

Все утро Вонни проводит за гончарным кругом на веранде. Ее вазы и кружки продаются в магазинах Эдгартауна и Винъярд-Хейвена, а некоторые более крупные и дорогие предметы отправляются в ящиках в Кембридж. Если нет особого заказа, Вонни добавляет в глазурь окись меди в разных пропорциях, отчего посуда приобретает цвет от светло-болотного до темно-зеленого, почти черного. Часто она процарапывает глазурь, обнажая свою любимую красноватую местную глину. Некоторые ее покупатели говорят, что именно эти рисунки и узоры в технике сграффито[3] — отличительная черта керамики Вонни, но ей все равно. Больше всего она любит мгновение перед тем, как глина обретает форму. Если в этот миг закричит ее ребенок или хлынет внезапный ливень, Вонни с удивлением отрывается от глины и видит мир вокруг.