Дворянин великого князя - Роберт Святополк-Мирский

Из дома это, конечно, тотчас заметили и начали упражняться в стрельбе из лука, однако, прежде чем они пристрелялись, Василий увидел то, что и ожидал: двор купеческого старосты, располагался почти на самом берегу реки, а на той стороне замерзшего Волхова, хорошо скрытая опушкой густого леса и, очевидно, совершенно невидимая отсюда летом, когда деревья покрыты густой зеленью, стояла маленькая неказистая хибарка с окнами, заколоченными крест-накрест досками — так себе, ничего особенного, ничейная, заброшенная развалюшка.

Две стрелы со звоном впились в ствол под ногами, третья больно царапнула оперением ухо, в сторону дерева стали разворачивать пищаль, а сотник Иван Дубина надорванным, сиплым голосом снова матерился и призывал своих людей идти на приступ.

Медведев спрыгнул с дерева и направился к сотнику, чтобы остановить его — зачем зря кровь проливать — надо взяться за дело совсем иначе, и он точно знал как, только следовало поторопиться, чтобы успеть дотемна…

Скоро, уже совсем скоро кончится этот пасмурный морозный день месяца февраля года 1478-го, день, когда угасла последняя искра сопротивления, день, когда закончилась эпоха свободы, независимости и сказочного богатства Великого Новгорода…

Но так уж устроен наш странный мир, где конец того, что было, порой незримо переходит в начало того, что будет, и очень-очень редко дано смертному человеку постичь этот краткий миг.

А потому, вероятнее всего, — совсем другими мыслями был занят ум смертельно уставшего, простуженного сотника Дубины, и вовсе не об этом напряженно размышлял Василий Медведев, и даже большой боярин Патрикеев и сам великий князь вряд ли думали-гадали, что в эту секунду начинается новая, еще более жестокая и кровавая эпоха, которая изменит жизнь многих людей и целых народов.

Радуйся, Иване Васильичу, радуйся — не зря ты прожил этот день, не пропадут твои труды — сегодня свершилось самое великое деяние твое: ты заложил могучую основу, и всего через каких-то полтора столетия маленькое, бедное и слабое княжество твое станет огромным, богатым и грозным государством, при одном упоминании которого еще много веков будут вздрагивать ближние и дальние соседи…

Господи, спаси и помилуй смиренные души несметного числа рабов твоих грешных, на чьих костях оно стоит!

Особенно приголубь души добрых, слабых и беззащитных — ведь они приходили к Тебе первыми…

Татий лес

Глава первая

«Теперь нам нужен Запад…»

Москва, Кремль, 26 марта 1479, года.

Ах, как хорошо, как славно выглядела с верхнего этажа высокого кремлевского терема эта восьмерка лошадей, что тащила широкий настил на двух крепких санях, — снег да грязь из-под скользящих от натуги копыт, пружинят, прогибаясь, толстые доски настила под тяжестью огромного вечевого колокола, свистят и орут охрипшими голосами конюхи, но рады и счастливы, довезли, слава Богу, в целости и сохранности, то-то великий князь порадуется, как увидит, авось еще и пожалует!

Тем временем великий князь Иван Васильевич действительно глядел сверху из окна своей палаты на всю эту суету, однако думал он при этом о делах совершенно иных. Он думал о том, что навязчиво захватило его разум еще год назад, после успешного завершения новгородского похода: следовало хорошенько взвесить бесчисленные возможности политических решений и извлечь из нового положения максимальную выгоду для своего княжества, своего престола, да, наконец, просто для своей семьи — ведь волею и промыслом Господа Всемогущего свершилось наконец то, о чем еще год назад можно было только робко мечтать: никогда еще московская казна не была так полна, как нынче, никогда прежде не открывалось так много заманчивых и разнообразных путей — теперь надо действовать, не теряя времени, но и поспешность опасна — верно ведь в народе говорят — семь раз отмерь… И он отмерял седьмой, семидесятый, семисотый раз — как бы это сделать получше, как не ошибиться, не просчитаться, как употребить все с толком и пользой, а главное — как бы успеть…

Движимая порывом весеннего ветра, скрипнув, прикрылась распахнутая створка окна, и вдруг в ней, слегка подрагивая, установилось, как портрет в раме, размытое в мутном венецианском стекле отражение: худой, высокий, борода с проседью — а ведь еще только сорок в этом году исполнится; плечи вон какие сутулые, — наверно, потому опальные бояре стали прозывать его Горбатый — думают, он не знает — еще как знает, и не только об этом, — лицедеи они все да лицемеры, и притом каждый друг на дружку донести норовит…

Ну да бес с ними, пусть, тешась, шепчутся по углам, лишь бы заговоров не затевали…

Позади тихонько лязгнул засов и приоткрылась дверь, но Иван Васильевич оборачиваться не стал, хорошо зная, что только один человек имеет право входить сюда в любое время, хотя, прежде чем войти, обычно постучит тихонько раза Два, а сейчас так вошел…

Неужто великая княгиня уже…

— Уже?

— Нет, государь. Еще нет. Но, говорят, уже скоро.

Только теперь великий князь обернулся. Вон как смиренно сложил пухлые ручки на большом животе братец Иван Юрьевич Патрикеев, а с какой знакомой притворной робостью топчется у порога!..

Никак опять что-то задумал.

Средним пальцем правой руки Иван Васильевич погладил горбинку на длинном носу и уселся в жесткое дубовое кресло, вздрогнув от боли — как обычно, весной снова проклятые болячки повылезали…

Поменьше сидеть надо… Нет, коли просить бы чего хотел, не ухмылялся б в усы так нагло. Должно быть, поручение какое исполнил.

— Ну, вижу, вижу, что доволен. Выкладывай, с чем пришел.

— Государь, я отыскал человека, пригодного для дела, о котором мы толковали на прошлой неделе.

Вот это хорошо. Порадовал.

— Очень кстати. Я как раз думал об этом.

Еще бы некстати! Не был бы он, Патрикеев самым близким и доверенным лицом государя, если б не умел исполнять поручений вовремя и как следует, да еще момент подходящий знать надо — когда войти, да что сказать, и как вести себя подобающе… Вот и сейчас взял да и поклонился в пояс, насколько живот позволял — ничего, не убудет, а для дела полезно, и размяться иногда не мешает.

— Счастлив служить, государь.

— Ближе к делу, Иван. Кто таков, откуда, как зовут?

— Василий Медведев, государь. Служилый человек с Дона.

Медведев… Медведев… Где-то я уже слышал… Ну, конечно!

— Уж не родич ли новгородского посадника Ефима Медведева?

Он что, совсем рехнулся, старый дурак, — поручать такое дело родне новгородца?!