Хвала и слава Том 1 - Ярослав Ивашкевич

Глава «Квартет ре минор», повествующая о последних днях Эдгара, — одна из лучших во всем романе. Здесь особенно явственно сказывается глубокая связь Я. Ивашкевича с наследием Л. Н. Толстого — и в понимании задач искусства, художника, и в конкретных чертах литературного мастерства. На протяжении своего большого повествования Ивашкевич много раз изображает смерть; каждый из его героев умирает по-своему, и почти всегда расставание с жизнью становится своеобразной проверкой, подведением итогов жизненного пути человека, взыскательной нравственной оценкой этого пути. Именно так происходит и с Эдгаром (романист недаром вспоминает при этом толстовскую «Смерть Ивана Ильича»). Неизлечимо больной музыкант заново продумывает все сделанное и пережитое, судит себя суровым нравственным судом. Одну из последних радостей в своей жизни он испытывает, когда слушает по радио свой давно написанный квартет, исполняемый в Варшаве. В квартете есть мелодичное анданте, к которому светские снобы всегда относились пренебрежительно именно из-за его популярности. Композитор захвачен звуками квартета, он слышит в нем голос родной страны. «Кто посылает ему привет его же собственным голосом? Так, значит, художник-творец действительно не одинок? Рядом, вокруг него, повсюду в эфире голоса его близких, которые стремятся к нему, любят его, верят в него? «Нет; это невозможно», — подумал он и закрыл глаза. И его мелодия принесла ему мысли других людей, может быть, таких же, как он, одиноких, рассеянных по всей земле». Так своеобразно реализуется в повествовании Ивашкевича мысль Толстого об искусстве как силе, соединяющей людей. Как бы ни были горестны последующие страницы, где умирающий на чужбине музыкант снова поддается чувству одиночества и безнадежности, все же эпизод с анданте остается в памяти читателя как один из кульминационных моментов романа: именно здесь выражены заветные думы автора о человеческой миссии художника, о связи подлинного искусства с жизнью народа.

В сложном идейно-сюжетном целом «Хвалы и славы» Януш Мышинский занимает особое место. Он становится связующим звеном между всеми главными персонажами, в изображении его судьбы переплетаются все основные темы и проблемы романа.

«На отшибе» — так названа одна из последних глав романа, та, где завершается жизнь Януша: завершается опять-таки по-ивашкевичевски и по-толстовски с вынесением нравственного приговора, с подведением итогов. Януш и в самом деле проходит по обочине истории — одинокий, неприкаянный, не нашедший себя человек. Его не тянет к воинской славе в отличие от братьев Ройских; он, хоть и пишет «для себя» стихи, не становится человеком искусства в отличие от Эдгара Шиллера; он не становится и политическим деятелем буржуазного образца, подобно, скажем, Спыхале, но не идет и в революцию, подобно русскому другу юности Володе Тарло или подобно другу зрелых своих лет, рабочему — коммунисту Янеку Вевюрскому. «Вы… ничего не делаете?» — с укором спрашивает Януша в дни войны антифашистка-подпольщица Сабина. Да, Януш и сам с горечью сознает, что ничего существенного, полезного он не делает и не сделал.

Но вместе с тем Януш менее всего похож на равнодушного лентяя или на холодного скептика. Не найдя себе дела по душе, он всю жизнь мучительно тоскует по осмысленному и активному существованию. Находясь на отшибе, он все теснее соприкасается с различными сферами духовной и практической жизни, как бы вбирает в себя заботы, мысли, проблемы многих и разных людей. Ему свойственна своеобразная потенция человечности — недаром к нему тянется молодежь, недаром его доверчиво любит замкнутый Эдгар Шиллер, недаром его уважает и ценит столь настороженный в своем отношении к «господам» пролетарий Янек Вевюрский.

В польской критике проскальзывала мысль о сходстве романа Ивашкевича с трилогией Сартра «Дороги свободы»: и там и здесь герой — рефлектирующий, ищущий интеллигент — оказывается свидетелем, а иной раз и участником больших событий, неумолимо втягивающих его в свою орбиту. Но это сходство, на наш взгляд, включает и определенную внутреннюю полемику. У Сартра Матье Деларю, терпящий банкротство в своих иллюзиях «абсолютной свободы», остается опустошенным индивидуалистом даже и в те минуты, когда он с остервенением выпускает последние пули в гитлеровцев. У Януша Мышинского свобода его натуры с самого начала проявляется в тяготении к тем, кто борется за свободу, — к передовым силам современности. Мы не сомневаемся в искренности Януша, когда он говорит, что в 1917 году «верил в русскую революцию», когда он по поводу событий в Испании утверждает, что его сочувствие на стороне республиканцев. Правда, Януш лишь изредка, эпизодически претворяет эти свои симпатии в действия: то хлопочет за арестованного коммуниста, то соглашается передать письмо испанским антифашистам, борющимся в тылу у Франко, то, наконец, идет в лес по вызову польских партизан. Все эти поступки не дают столь уж заметных результатов. Но они принципиально важны для решения тех этических вопросов, которые постоянно ставит перед собой Януш Мышинский и которые поставлены всем ходом действия романа.

Контраст с трилогией Сартра наиболее очевиден у Ивашкевича даже не в психологической обрисовке главного героя, а в самой системе эмоциональных оценок, в распределении света и тени. В «Дорогах свободы» коммунист Брюне, постоянный оппонент Матье Деларю, очерчен как человек узколобый, скованный схематическими представлениями. Он честен, но душевно непривлекателен, он не может нравственно импонировать ни Деларю, ни читателю. По-иному очерчен в «Хвале и славе» Янек Вевюрский. Правда, он стоит как бы на периферии повествования, он обрисован в значительной мере эскизно, но он раскрывается в действии как настоящий человек. И дело не просто в душевных его качествах. Чувство солидарности, товарищества, глубокой личной ответственности за судьбы страны, готовность к самопожертвованию — все это вытекает у Янека из самых основ его коммунистического мировоззрения. На его стороне не только историческая справедливость, но и правда высоких нравственных начал. И именно Янек, его взгляды и жизненные принципы становятся в повествовании той вышкой, с которой оцениваются поступки Януша Мышинского и других персонажей.

В начале романа есть малозначительный, казалось бы, эпизод, который как бы задает тон всему дальнейшему действию. Украинские крестьяне приходят в имение только что скончавшегося старого графа Мышинского, чтобы отобрать барский дом. Добродушный старик солдат, оскорбленный высокомерным тоном графской дочери, «неожиданно грозно» говорит ей: «Кончилось ваше панство». Власти собственников и на самом деле приходит конец — и не только на Украине: это исходная точка всех тех событий, о которых говорится в дальнейшем. Пусть силы, борющиеся за торжество социализма, очерчены в романе по преимуществу пунктиром, не всегда достаточно отчетливо, пусть некоторые образы передовых людей (особенно Володя Тарло) до конца сохраняют оттенок недосказанности, — художнику ясно, что Октябрьская революция ознаменовала начало новой эпохи не только для народов России, но и для всего человечества.

В свете тех перспектив, которые открыты этой эпохой, безнадежно устарели и отстали от хода истории не только обе княгини Билинские, старшая и младшая, с их претензиями на аристократическую утонченность, по только Спыхала с его расчетливостью и карьеризмом, по в конечном счете и прекраснодушный барич Януш, которому, оказывается, так мучительно трудно отрешиться от привычного созерцательного, потребительского подхода к жизни. Однако у Януша есть способность к самокритике, к взыскательной самооценке, возвышающая его над иллюзиями и предрассудками его среды; у него есть вместе с тем способность к духовному контакту с людьми, несущими в себе будущее, — именно это делает его достойным и авторской и читательской симпатии.

Обращенность к будущему, свойственная роману Ивашкевича, проявляется в том, как ставится в нем тема преемственности поколений. Благие порывы Януша не пройдут бесследно. То, что им не сделано, берут на себя его младшие друзья и родичи — молодые Голомбеки, Анджей и Геленка, гибнущие в боях антифашистского Сопротивления, а затем и Алек Билинский, возвращающийся на истерзанную войной родину с намерением быть полезным ей, строить, работать. И работать, конечно же, не во имя возврата к буржуазно-панскому прошлому!

Несколько лет назад интервьюер газеты «Жице литерацке» задал Ярославу Ивашкевичу вопрос: «Как Вы относитесь к взгляду, согласно которому роман отживает свой век?»

Писатель ответил: «Роман неисчерпаем. Изменяется его форма. Он впитывает в себя новые жанры, но я не вижу оснований говорить о распаде этого великого рода литературы». Ивашкевич напомнил, что в наши дни возникают новые разновидности психологического романа, развиваются и жанры, пограничные с романом, — эссе, репортаж. Не всегда просто определить, сказал Ивашкевич, в чем решающий признак современности художественного произведения.