Дармовщинка - Владимир Анин

– Значит, решено.

Зоя наконец расслабилась и улыбнулась.

Ужин удался на славу. От обилия деликатесов и чрезмерно кислого шампанского у Антона урчало в животе. Но это было урчание удовольствия, и он нисколько не расстраивался.

Когда подошло время расплачиваться по счету, Пышкин извлек из бумажника карту и протянул ее официанту.

– Ничего себе! – воскликнула Зоя. – Похоже, я немного отстала от жизни – видно, неплохо нынче живут кассиры в супермаркетах.

– Погоди, – вальяжно потянувшись, произнес Антон, – то ли еще будет.

– Прошу вас, – чуть слышно проговорил официант, склонившись и положив перед Антоном вложенный в черную папочку чек.

Взяв ручку, Пышкин небрежно расписался с таким видом, будто он это делает по нескольку раз на дню, и, довольно улыбаясь, посмотрел на Зою. Та, проследив за движением его руки, тоже подняла на него взгляд и неожиданно вскрикнула. Лицо ее побледнело, а глаза расширились, будто она увидела привидение.

– Что с тобой? – испуганно спросил Антон.

Зоя, безмолвно шевеля губами, подняла дрожащую руку и попыталась указать на что-то, но рука безвольно упала, и девушка лишилась чувств.

– Официант! – позвал Пышкин.

– Чем могу? – спокойно произнес официант, мгновенно выросший перед ним.

– Воды!

– Ой! – воскликнул официант. – А где тот молодой человек, что был с этой девушкой?

– Что ты тут несешь?! – взорвался Антон. – Скорее воды! Не видишь, плохо человеку!

– Сию минуту.

– Болван! – в сердцах прошептал Пышкин, поддерживая Зою.

Наконец появилась вода. Антон побрызгал девушке на лицо, и она медленно приоткрыла глаза.

– Ты чего меня пугаешь? – облегченно выдохнул Пышкин.

– Антоша, – простонала Зоя, – это… это ты меня пугаешь. Что ты сделал с собой?

– Я? – удивленно уставился на нее Антон. – Поясни.

– Что с твоим лицом? С твоими волосами?

– А что с ними? – недоуменно спросил тот и для верности ощупал свою физиономию.

Зоя, все так же с опаской глядя на Антона, пошарила в сумочке и достала зеркальце.

– Взгляни.

Пышкин, недоверчиво покосившись на Зою, взял зеркальце и осторожно заглянул в него. В ту же секунду зеркальце выскользнуло у него из рук и упало на стол. Антон почувствовал, как волосы зашевелились на голове, а по спине пробежал неприятный холодок. Собравшись с духом, он вновь взял зеркальце и уверенно посмотрел в него. Потом зажмурился и вновь посмотрел. На него глядело перекошенное от ужаса совершенно чужое лицо. Что-то в нем, конечно, было от Антона, но лоб изрезан морщинами, голова наполовину седая. Этому человеку было, по крайней мере, лет сорок пять.

– Не может быть! – воскликнул Антон, вскочив. Он схватил Зою за руку. – Идем отсюда, скорее! А, черт! Карточка.

Он запихал карточку в бумажник и потащил Зою к выходу.

Оказавшись на улице, Пышкин начал метаться из стороны в сторону, беспрестанно повторяя:

– Что же это такое? Зоя, что это такое?

– Антоша, – попыталась успокоить его Зоя, – не волнуйся, все будет хорошо. Пойдем домой.

– Какой «домой»?! Ты не понимаешь! Со мной что-то случилось! Но ведь такого не бывает. – Он взглянул на подругу, ища поддержки. – Ты же медик. Ответь мне, что это?

– Антон! Идем ко мне и постараемся спокойно во всем разобраться, – настойчиво проговорила Зоя.

Пышкин, окончательно растеряв остатки самообладания, покорно поплелся за подругой.

Дома Зоя напоила его горячим чаем, положила на голову холодный компресс и стала рыться в книжном шкафу в поисках нужной литературы.

– Вот! – наконец воскликнула она. – Аномальные метаморфозы.

Зоя присела на краешек дивана и принялась листать толстый томик. Пышкин нетерпеливо поглядывал на нее, тихонько скуля и дрожа всем телом.

– Ага, кажется, нашла, – торжественно произнесла Зоя. – Синдром преждевременного старения. Встречается исключительно редко. Выражается в ускоренном старении организма, в результате которого тело человека стареет со скоростью в два, а иногда и в четыре раза быстрее нормального. Таким образом, двадцатилетний человек может выглядеть дряхлым стариком. Причины этой аномалии до сих пор не известны. В древности считалось, что это происходит в результате наложения некоего проклятия, однако физиологические аспекты синдрома преждевременного старения до сих пор не изучены. Известно только, что жизнь пациента удается незначительно продлить, используя некоторые медикаментозные и физиотерапевтические методы.

Зоя замолчала и посмотрела на Антона. Его лицо сморщилось, словно печеное яблоко, губы сложились в трубочку, и он заплакал. Совсем как ребенок. Столько обиды и отчаяния было в этом плаче, что Зоя не выдержала и тоже заплакала. Так они и проплакали до полуночи.

Когда, казалось, уже все слезы выплаканы, Зоя решительно поднялась и сказала:

– Антон, безвыходных ситуаций не бывает. Давай попытаемся поспать, а с утра пораньше пойдем к нам в поликлинику. У нас там очень хорошие врачи, правда. Я уверена, они смогут нам помочь.

– Тебе-то что помогать? – простонал Пышкин.

– Как это «что»? Я же за тебя… Ну, хорошо – тебе. Тебе смогут помочь.

– Делай, что хочешь, – пробурчал Пышкин и, отвернувшись к стене, еще какое-то время жалобно всхлипывал, пока наконец не стих, погрузившись в тревожный сон.

Наутро, уже к восьми часам, Антон и Зоя были в поликлинике. Терапевт, с которым работала Зоя, дородная дама средних лет, долго и тщательно осматривала Пышкина, измеряла давление, прослушивала стетоскопом, но так ничего вразумительного и не смогла изречь.

Втроем они направились к лору, потом к хирургу, потом к урологу – и так обошли практически всех специалистов. Наконец, в сопровождении как минимум пяти наиболее любопытных эскулапов они осторожно постучали в кабинет главного врача.

Главный, внимательно выслушав коллег, пустился в пространные рассуждения, пытаясь показать свой исключительный профессионализм, но, по сути, тоже ничего толком объяснить не смог. В результате постановили: выдать Пышкину справку, чтобы его хотя бы на работу в таком виде пускали.

Схватив этот жалкий клочок бумаги с бессмысленными изречениями и сомнительным диагнозом, Пышкин выбежал из кабинета главного врача, даже не попрощавшись. Весь остаток дня он провел в своей квартире, не отвечая на звонки. Он просто лежал на тахте и смотрел в потолок, пока не стемнело. Тогда он умылся и лег спать. Думать больше ни о чем не хотелось. Странная болезнь, сразившая Пышкина, лишила его какого бы то ни было желания мыслить вообще. Антон принял лошадиную дозу снотворного и зарылся лицом в подушку.

В эту ночь он спал почти спокойно. Кажется, даже без снов. Если сны и были, то к утру он их забыл. Встал немного посвежевший, хотя и смирившийся со своей трагедией, а потому вид у него был спокойно-обреченный.

Придя на работу, Пышкин молча сунул охраннику под нос справку. Тот несколько раз перечитывал непонятные для простого смертного медицинские термины, подозрительно косясь на Антона, но